Неточные совпадения
Нынче после
обеда я шел мимо окон Веры; она сидела на балконе одна;
к ногам моим
упала записка...
Перед
обедом общество опять сходилось для беседы или для чтения; вечер посвящался прогулке, картам, музыке; в половине одиннадцатого Анна Сергеевна уходила
к себе в комнату, отдавала приказания на следующий день и ложилась
спать.
Обед и сон рождали неутолимую жажду. Жажда
палит горло; выпивается чашек по двенадцати чаю, но это не помогает: слышится оханье, стенанье; прибегают
к брусничной,
к грушевой воде,
к квасу, а иные и
к врачебному пособию, чтоб только залить засуху в горле.
— Обедать, где
попало, лапшу, кашу? не прийти домой… так, что ли? Хорошо же: вот я буду уезжать в Новоселово, свою деревушку, или соберусь гостить
к Анне Ивановне Тушиной, за Волгу: она давно зовет, и возьму все ключи, не велю готовить, а ты вдруг придешь
к обеду: что ты скажешь?
Она послала узнать, что Вера, прошла ли голова, придет ли она
к обеду? Вера велела отвечать, что голове легче, просила прислать
обед в свою комнату и сказала, что ляжет пораньше
спать.
Бабушка не решилась оставить его
к обеду при «хороших гостях» и поручила Викентьеву напоить за завтраком, что тот и исполнил отчетливо, так что
к трем часам Опенкин был «готов» совсем и
спал крепким сном в пустой зале старого дома.
Всего пуще пугало его и томило обидное сострадание сторожа Сидорыча, и вместе трогало своей простотой. Однажды он не выучил два урока сряду и завтра должен был остаться без
обеда, если не выучит их
к утру, а выучить было некогда, все легли
спать.
Дома мы узнали, что генерал-губернатор приглашает нас
к обеду. Парадное платье мое было на фрегате, и я не поехал. Я сначала пожалел, что не
попал на
обед в испанском вкусе, но мне сказали, что
обед был длинен, дурен, скучен, что испанского на этом
обеде только и было, что сам губернатор да херес. Губернатора я видел на прогулке, с жокеями, в коляске, со взводом улан; херес пивал, и потому я перестал жалеть.
Хотя наш плавучий мир довольно велик, средств незаметно проводить время было у нас много, но все плавать да плавать! Сорок дней с лишком не видали мы берега. Самые бывалые и терпеливые из нас с гримасой смотрели на море, думая про себя: скоро ли что-нибудь другое? Друг на друга почти не глядели, перестали заниматься, читать. Всякий знал, что подадут
к обеду, в котором часу тот или другой ляжет
спать, даже нехотя заметишь, у кого сапог разорвался или панталоны выпачкались в смоле.
Обед был подан в номере, который заменял приемную и столовую.
К обеду явились пани Марина и Давид. Привалов смутился за свой деревенский костюм и пожалел, что согласился остаться обедать. Ляховская отнеслась
к гостю с той бессодержательной светской любезностью, которая ничего не говорит. Чтобы
попасть в тон этой дамы, Привалову пришлось собрать весь запас своих знаний большого света. Эти трогательные усилия по возможности разделял доктор, и они вдвоем едва тащили на себе тяжесть светского ига.
— А убирайтесь вы, иезуиты, вон, — крикнул он на слуг. — Пошел, Смердяков. Сегодня обещанный червонец пришлю, а ты пошел. Не плачь, Григорий, ступай
к Марфе, она утешит,
спать уложит. Не дают, канальи, после
обеда в тишине посидеть, — досадливо отрезал он вдруг, когда тотчас же по приказу его удалились слуги. — Смердяков за
обедом теперь каждый раз сюда лезет, это ты ему столь любопытен, чем ты его так заласкал? — прибавил он Ивану Федоровичу.
Всех подстреленных уток мы, конечно, не достали: легко подраненные ныряли; иные, убитые наповал,
падали в такой густой майер, что даже рысьи глазки Ермолая не могли открыть их; но все-таки
к обеду лодка наша через край наполнилась дичью.
— Послушает она меня… держи карман! Однако ступай, брат, наверх — неравно хватятся! Как-нибудь в праздник, после
обеда, я сам
к вам заберусь, покуда старики
спят.
Он не обедал в этот день и не лег по обыкновению
спать после
обеда, а долго ходил по кабинету, постукивая на ходу своей палкой. Когда часа через два мать послала меня в кабинет посмотреть, не заснул ли он, и, если не
спит, позвать
к чаю, — то я застал его перед кроватью на коленях. Он горячо молился на образ, и все несколько тучное тело его вздрагивало… Он горько плакал.
Он без шума вышел из дома, велел сказать Варваре Павловне, которая еще
спала, что он вернется
к обеду, и большими шагами направился туда, куда звал его однообразно печальный звон.
Мещанский король Луи-Филипп ежегодно приглашал первого ученика из Ecole polytechnique
к своему
обеду, и таким образом самосадскии кержак, сын жигаля Елески,
попал в Елисейский дворец.
…Новая семья, [Семья Н. В. Басаргина.] с которой я теперь под одной крышей, состоит из добрых людей, но женская половина, как вы можете себе представить, — тоска больше или меньше и служит
к убеждению холостяка старого, что в Сибири лучше не жениться. Басаргин доволен своим состоянием. Ночью и после
обеда спит. Следовательно, остается меньше времени для размышления.
После
обеда мы сейчас уходили в свою комнату, куда в шесть часов приносили нам чай; часов в восемь обыкновенно ужинали, и нас точно так же, как
к обеду, вводили в залу и сажали против дедушки; сейчас после ужина мы прощались и уходили
спать.
Странная, однако ж, вещь! Слыл я, кажется, когда-то порядочным человеком, водки в рот не брал, не наедался до изнеможения сил, после
обеда не
спал, одевался прилично, был бодр и свеж, трудился, надеялся, и все чего-то ждал,
к чему-то стремился… И вот в какие-нибудь пять лет какая перемена! Лицо отекло и одрябло; в глазах светится собачья старость; движения вялы; словесности, как говорит приятель мой, Яков Астафьич, совсем нет… скверно!
Балалайкина, наконец, привезли, и мы могли приступить
к обеду. Жених и невеста, по обычаю, сели рядом, Глумов поместился подле невесты (он даже изумления не выказая, когда я ему сообщил о желании Фаинушки), я — подле жениха. Против нас сел злополучный меняло, имея по бокам посаженых отцов. Прочие гости разместились как
попало, только Редедя отвел себе место на самом конце стола и почти не сидел, а стоял и, распростерши руки, командовал армией менял, прислуживавших за столом.
— Прощай, друг! не беспокойся! Почивай себе хорошохонько — может, и даст Бог! А мы с маменькой потолкуем да поговорим — может быть, что и попридумаем! Я, брат, постненького себе
к обеду изготовить просил… рыбки солененькой, да грибков, да капустки — так ты уж меня извини! Что? или опять надоел? Ах, брат, брат!.. ну-ну, уйду, уйду! Главное, мой друг, не тревожься, не волнуй себя —
спи себе да почивай! Хрр… хрр… — шутливо поддразнил он в заключение, решаясь наконец уйти.
После
обеда Порфирий Владимирыч удалился
спать, услав предварительно Евпраксеюшку на село
к попу; Арина Петровна, отложив отъезд в Погорелку, тоже ушла в свою комнату и, усевшись в кресло, дремала. Петенька счел это время самым благоприятным, чтоб попытать счастья у бабушки, и отправился
к ней.
Когда пришли в крепость, все было, как предвидел майор. Марья Дмитриевна накормила его и Бутлера и еще приглашенных из отряда двух офицеров сытным, вкусным
обедом, и майор наелся и напился так, что не мог уже говорить и пошел
к себе
спать. Бутлер, также усталый, но довольный и немного выпивший лишнего чихиря, пошел в свою комнатку, и едва успел раздеться, как, подложив ладонь под красивую курчавую голову, заснул крепким сном без сновидений и просыпания.
На другой день, после
обеда, пока Передонов
спал, Варвара отправилась
к Преполовенским.
Вот, громко чавкая, сидит Дроздов за
обедом, усы
попадают ему в рот, он вытаскивает их оттуда пальцами, отводит
к ушам и певуче, возвышенно говорит...
Я поселился в слободе, у Орлова. Большая хата на пустыре, пол земляной, кошмы для постелей. Лушка, толстая немая баба, кухарка и калмык Доржа. Еды всякой вволю: и баранина, и рыба разная,
обед и ужин горячие.
К хате пристроен большой чулан, а в нем всякая всячина съестная: и мука, и масло, и бочка с соленой промысловой осетриной, вся залитая доверху тузлуком, в который я как-то, споткнувшись в темноте,
попал обеими руками до плеч, и мой новый зипун с месяц рыбищей соленой разил.
Ему купили множество деревянных кубиков, и с этой поры в нем жарко вспыхнула страсть
к строительству: целыми днями он, сидя на полу своей комнаты, молча возводил высокие башни, которые с грохотом
падали. Он строил их снова, и это стало так необходимо для него, что даже за столом, во время
обеда, он пытался построить что-то из ножей, вилок и салфеточных колец. Его глаза стали сосредоточеннее и глубже, а руки ожили и непрерывно двигались, ощупывая пальцами каждый предмет, который могли взять.
До
обеда уже не стоило идти на работу. Я отправился домой
спать, но не мог уснуть от неприятного, болезненного чувства, навеянного на меня бойней и разговором с губернатором, и, дождавшись вечера, расстроенный, мрачный, пошел
к Марии Викторовне. Я рассказывал ей о том, как я был у губернатора, а она смотрела на меня с недоумением, точно не верила, и вдруг захохотала весело, громко, задорно, как умеют хохотать только добродушные, смешливые люди.
Таким образом проходит десять дней. Утром вставанье и потягиванье до трех часов; потом посещение старых товарищей и
обед с умеренной выпивкой; потом Шнейдерша и ужин с выпивкой неумеренной. На одиннадцатый день я подхожу
к зеркалу и удостоверяюсь, что глаза у меня налитые и совсем круглые. Значит, опять в самую точку
попал.
Пятый день — осмотр домика Петра Великого; заседание и
обед в Малоярославском трактире (menu: суточные щи и
к ним няня, свиные котлеты, жаркое — теленок, поенный одними сливками, вместо пирожного — калужское тесто). После
обеда каждый удаляется восвояси ии ложится
спать. Я нарочно настоял, чтоб в ordre du jour [порядок дня.] было включено спанье, потому что опасался новых признаний со стороны Левассера. Шут его разберет, врет он или не врет! А вдруг спьяна ляпнет, что из Тьерова дома табакерку унес!
— Je comprends, mon cher! [Я понимаю, дорогой мой! (франц.).] — отвечал он тоже негромко и вместе с тем продолжая есть, а потом, накушавшись, строго приказал лакею пять разоренных тарелок переменить на новые; накануне Хвостикову удалось только в целый день три раза пить кофе: ни на
обед, ни на ужин он не
попал ни
к одному из своих знакомых!
— Да хоть завтра. Я вот пойду за табаком и зайду, а в
обед приходите сюда али за огород
к бане. Никого нет. Да и в
обед весь народ
спит.
Как-то утром они о чем-то повздорили. Таня заплакала и ушла
к себе в комнату. Она не выходила ни обедать, ни чай пить. Егор Семеныч сначала ходил важный, надутый, как бы желая дать понять, что для него интересы справедливости и порядка выше всего на свете, но скоро не выдержал характера и
пал духом. Он печально бродил по парку и все вздыхал: «Ах, боже мой, боже мой!» — и за
обедом не съел ни одной крошки. Наконец, виноватый, замученный совестью, он постучал в запертую дверь и позвал робко...
После
обеда, возвратясь в ланычевекую, мы ложились
спать, чтобы быть бодрыми в ночь, и потом принимались за приготовления
к наступающим вечерницам.
На второй день Троицы после
обеда Дымов купил закусок и конфет и поехал
к жене на дачу. Он не виделся с нею уже две недели и сильно соскучился. Сидя в вагоне и потом отыскивая в большой роще свою дачу, он все время чувствовал голод и утомление и мечтал о том, как он на свободе поужинает вместе с женой и потом завалится
спать. И ему весело было смотреть на свой сверток, в котором были завернуты икра, сыр и белорыбица.
Двадцать девятого ноября, перед
обедом, Гоголь привозил
к нам своих сестер. Их разласкали донельзя, даже больная моя сестра встала с постели, чтоб принять их; но это были такие дикарки, каких и вообразить нельзя. Они стали несравненно хуже, чем были в институте: в новых длинных платьях совершенно не умели себя держать, путались в них, беспрестанно спотыкались и
падали, от чего приходили в такую конфузию, что ни на один вопрос ни слова не отвечали. Жалко было смотреть на бедного Гоголя.
Когда принесли
обед, он сначала привязался
к Стаканычу за то, что тот взял стул, который Михаленко считал почему-то принадлежащим ему, а затем
напал на Тихона, расставлявшего посуду.
После
обеда актеры
спали тяжелым, нездоровым сном, с храпеньем и стонами,
спали очень долго, часа по четыре, и просыпались только
к вечернему чаю, с налитыми кровью глазами, со скверным вкусом во рту, с шумом в ушах и с вялым телом.
С первого же раза она начала с молодым учителем заигрывать: то обольет его водой из окна, то пришьет
к простыне, когда он
спит после
обеда, раскидает по полу все его книги, запрет его в комнате и унесет с собою ключ.
— Не разберешь, — ответила Фленушка. — Молчит все больше. День-деньской только и дела у нее, что поесть да на кровать. Каждый Божий день до
обеда проспала, встала — обедать стала, помолилась да опять
спать завалилась. Здесь все-таки маленько была поворотливей. Ну, бывало, хоть
к службе сходит, в келарню, туда, сюда, а дома ровно сурок какой.
Но ничто так не тяжело, как стоять на одном месте перед кухонным столом и чистить картошку. Голову тянет
к столу, картошка рябит в глазах, нож валится из рук, а возле ходит толстая, сердитая хозяйка с засученными рукавами и говорит так громко, что звенит в ушах. Мучительно также прислуживать за
обедом, стирать, шить. Бывают минуты, когда хочется, ни на что не глядя, повалиться на пол и
спать.
Ему хотелось, чтоб люди жили в великолепных алюминиевых фаланстерах, пред которыми казались бы жалки и ничтожны дворцы сильных мира сего, чтобы всякий труд исполнялся не иначе, как с веселой песней и пляской, чтобы каждый человек имел в день три фунта мяса
к обеду, а между тем сам Лука зачастую не имел куда голову приклонить,
спал на бульваре, ходил работать на биржу, когда не было в виду ничего лучшего, и иногда сидел без
обеда.
Сама еще не вполне сознавая неправду, Дуня сказала, что без отца на нее скука
напала.
Напала та скука с иной стороны. Много думала Дуня о запоздавшем
к обеду отце, часто взглядывала в окошко, но на память ее приходил не родитель, а совсем чужой человек — Петр Степаныч. Безотвязно представал он в ее воспоминаньях… Светлый образ красивого купчика в ярком, блестящем, радужном свете она созерцала…
— Ты уже знаешь про твой отъезд, — проговорила она, строго глядя в глаза Таси недовольными глазами. — После
обеда вы едете. Няня собирает твои вещи. Если желаешь проститься с Леночкой, можешь пойти
к ней. Она теперь не
спит.
Григория Захаровича я видал мало; в редакционные дни почти никогда и изредка — за
обедом у Некрасова.
К нему на дом я
попадал гораздо позднее.
В ту зиму уже началась Крымская война. И в Нижнем
к весне собрано было ополчение. Летом я нашел больше толков о войне; общество несколько живее относилось и
к местным ополченцам. Дед мой командовал ополчением 1812 года и теперь ездил за город смотреть на ученье и оживлялся в разговорах. Но раньше, зимой. Нижний продолжал играть в карты, давать
обеды, плясать, закармливать и запаивать тех офицеров, которые
попадали проездом, отправляясь „под Севастополь“ и „из-под Севастополя“.
Ужинаем на террасе. Выпиваю рюмку водки, — и так потом вкусно есть и подогретый суп, оставшийся от
обеда, и ячневую кашу со сливочным маслом. А если еще мясо, так уж прямо райское блаженство. И потом чай пить. Ложишься
спать, — только прикоснешься головою
к подушке и проваливаешься в мягкую, сладостную тьму.
И он вдруг вспомнил, как однажды в земской управе, когда он разговаривал с бухгалтером,
к конторке подошел какой-то господин с темными глазами, черноволосый, худой, бледный; у него было неприятное выражение глаз, какое бывает у людей, которые долго
спали после
обеда, и оно портило его тонкий, умный профиль; и высокие сапоги, в которых он был, не тли
к нему, казались грубыми. Бухгалтер представил: «Это наш земский агент».
Попал я
к Маше на рождение только в десятом часу вечера. Алеша был там уже с
обеда.
Жалованья мне 25 руб. в месяц и отдельная комната (а те этого не имеют и
спят по пяти человек в одной комнате) — когда нет дела, со двора или куда угодно, без спросу (а те только раз в неделю или в две, и то со спросом у хозяина), гостей могу принимать
к себе кого хочу (тем же гостей принимать воспрещается),
к завтраку,
обеду и ужину полагается водка (а тем за водку-то нагоняй, а пожалуй, и выволочка).