Неточные совпадения
Перед обедом общество опять сходилось для беседы или для чтения; вечер посвящался прогулке, картам, музыке;
в половине одиннадцатого Анна Сергеевна уходила к себе
в комнату, отдавала приказания на
следующий день и ложилась
спать.
А рядом с Климом стоял кудрявый парень, держа
в руках железный лом, и — чихал; чихнет, улыбнется Самгину и, мигая, пристукивая ломом о булыжник, ждет
следующего чиха. Во двор,
в голубоватую кисею дыма, вбегали пожарные, влача за собою длинную змею с медным жалом. Стучали топоры, трещали доски,
падали на землю, дымясь и сея золотые искры; полицейский пристав Эгге уговаривал зрителей...
Но
следующие две, три минуты вдруг привели его
в память — о вчерашнем. Он сел на постели, как будто не сам, а подняла его посторонняя сила; посидел минуты две неподвижно, открыл широко глаза, будто не веря чему-то, но когда уверился, то всплеснул руками над головой,
упал опять на подушку и вдруг вскочил на ноги, уже с другим лицом, какого не было у него даже вчера,
в самую страшную минуту.
Краюха
падает в мешок, окошко захлопывается. Нищий, крестясь, идет к
следующей избе: тот же стук, те же слова и такая же краюха
падает в суму. И сколько бы ни прошло старцев, богомольцев, убогих, калек, перед каждым отодвигается крошечное окно, каждый услышит: «Прими, Христа ради», загорелая рука не устает высовываться, краюха хлеба неизбежно
падает в каждую подставленную суму.
Следующие два дня были дождливые,
в особенности последний. Лежа на кане, я нежился под одеялом. Вечером перед сном тазы последний раз вынули жар из печей и положили его посредине фанзы
в котел с золой. Ночью я проснулся от сильного шума. На дворе неистовствовала буря, дождь хлестал по окнам. Я совершенно забыл, где мы находимся; мне казалось, что я
сплю в лесу, около костра, под открытым небом. Сквозь темноту я чуть-чуть увидел свет потухающих углей и испугался.
Следующая речка после Найны была Тыченга (по-удэгейски Тэенга). Она длиной около 20 км и также берет начало с хребта Карту.
В верховьях Тыченга протекает по узкому и глубокому ущелью, края которого
падают к реке под углом чуть ли не
в 60 или 70° и сплошь покрыты осыпями.
С левой стороны высилась скалистая сопка. К реке она подходила отвесными обрывами. Здесь мы нашли небольшое углубление вроде пещеры и развели
в нем костер. Дерсу повесил над огнем котелок и вскипятил воду. Затем он достал из своей котомки кусок изюбровой кожи,
опалил ее на огне и стал ножом мелко крошить, как лапшу. Когда кожа была изрезана, он высыпал ее
в котелок и долго варил. Затем он обратился ко всем со
следующими словами...
Китайская заездка устраивается
следующим образом: при помощи камней река перегораживается от одного берега до другого, а
в середине оставляется небольшой проход. Вода просачивается между камнями, а рыба идет по руслу к отверстию и
падает в решето, связанное из тальниковых прутьев. 2 или 3 раза
в сутки китаец осматривает его и собирает богатую добычу.
Ее это огорчило, даже обидело. На
следующий день она приехала к нам на квартиру, когда отец был на службе, а мать случайно отлучилась из дому, и навезла разных материй и товаров, которыми завалила
в гостиной всю мебель. Между прочим, она подозвала сестру и поднесла ей огромную куклу, прекрасно одетую, с большими голубыми глазами, закрывавшимися, когда ее клали
спать…
На
следующий вечер старший брат, проходя через темную гостиную, вдруг закричал и со всех ног кинулся
в кабинет отца.
В гостиной он увидел высокую белую фигуру, как та «душа», о которой рассказывал капитан. Отец велел нам идти за ним… Мы подошли к порогу и заглянули
в гостиную. Слабый отблеск света
падал на пол и терялся
в темноте. У левой стены стояло что-то высокое, белое, действительно похожее на фигуру.
На этом показателе смертности можно было бы построить великолепную иллюзию и признать наш Сахалин самым здоровым местом
в свете; но приходится считаться с
следующим соображением: при обыкновенных условиях на детские возрасты
падает больше половины всех умерших и на старческий возраст несколько менее четверти, на Сахалине же детей очень немного, а стариков почти нет, так что коэффициент
в 12,5 %,
в сущности, касается только рабочих возрастов; к тому же он показан ниже действительного, так как при вычислении его
в отчете бралось население
в 15 000, то есть по крайней мере
в полтора раза больше, чем оно было на самом деле.
Господа стихотворцы и прозаики, одним словом поэты,
в конце прошедшего столетия и даже
в начале нынешнего много выезжали на страстной и верной супружеской любви горлиц, которые будто бы не могут пережить друг друга, так что
в случае смерти одного из супругов другой лишает себя жизни насильственно
следующим образом: овдовевший горлик или горлица, отдав покойнику последний Долг жалобным воркованьем, взвивается как выше над кремнистой скалой или упругой поверхностыо воды, сжимает свои легкие крылья,
падает камнем вниз и убивается.
Страшный испуг
напал на меня наконец и не оставлял и
в следующие затем дни.
В течение
следующих пяти, шести дней я почти не видел Зинаиды: она сказывалась больною, что не мешало, однако, обычным посетителям флигеля являться — как они выражались — на свое дежурство — всем, кроме Майданова, который тотчас
падал духом и скучал, как только не имел случая восторгаться.
Стоило только раз
попасть рабочему
в медный рудник, чтобы на веки вечные обречь
следующие поколения на эту же работу.
На
следующий день действительно были приглашены на консультацию волостные старички с Кожиным, Семенычем и Вачегиным во главе. Повторилась приблизительно та же сцена: ходоки заговаривались, не понимали и часто
падали в ноги присутствовавшему
в заседании барину. Эта сцена произвела неприятное впечатление на Евгения Константиныча, и он скоро ушел к себе
в кабинет, чтобы отдохнуть.
— Гм! — говорил Николай
в следующую минуту, глядя на нее через очки. — Кабы этот ваш мужичок поторопился прийти к нам! Видите ли, о Рыбине необходимо написать бумажку для деревни, ему это не повредит, раз он ведет себя так смело. Я сегодня же напишу, Людмила живо ее напечатает… А вот как бумажка
попадет туда?
Санин проснулся очень рано на
следующий день. Он находился на высшей степени человеческого благополучия; но не это мешало ему
спать; вопрос, жизненный, роковой вопрос: каким образом он продаст свое имение как можно скорее и как можно выгоднее — тревожил его покой.
В голове его скрещивались различнейшие планы, но ничего пока еще не выяснилось. Он вышел из дому, чтобы проветриться, освежиться. С готовым проектом — не иначе — хотел он предстать перед Джеммой.
Вот что думал Санин, ложась
спать; но что он подумал на
следующий день, когда Марья Николаевна нетерпеливо постучала коралловой ручкой хлыстика
в его дверь, когда он увидел ее на пороге своей комнаты — с шлейфом темно-синей амазонки на руке, с маленькой мужской шляпой на крупно заплетенных кудрях, с откинутым на плечо вуалем, с вызывающей улыбкой на губах,
в глазах, на всем лице, — что он подумал тогда — об этом молчит история.
Подойдя к окну своей спальни, он тихо отпирал его и одним прыжком прыгал
в спальню, где, раздевшись и улегшись, засыпал крепчайшим сном часов до десяти, не внушая никакого подозрения Миропе Дмитриевне, так как она знала, что Аггей Никитич всегда любил
спать долго по утрам, и вообще Миропа Дмитриевна последнее время весьма мало думала о своем супруге, ибо ее занимала собственная довольно серьезная мысль: видя, как Рамзаев — человек не особенно практический и расчетливый — богател с каждым днем, Миропа Дмитриевна вздумала попросить его с принятием, конечно, залогов от нее взять ее
в долю, когда он на
следующий год будет брать новый откуп; но Рамзаев наотрез отказал ей
в том, говоря, что откупное дело рискованное и что он никогда не позволит себе вовлекать
в него своих добрых знакомых.
Пароход остановился на ночь
в заливе, и никого не спускали до
следующего утра. Пассажиры долго сидели на палубах, потом бо́льшая часть разошлась и заснула. Не
спали только те, кого, как и наших лозищан, пугала неведомая доля
в незнакомой стране. Дыма, впрочем, первый заснул себе на лавке. Анна долго сидела рядом с Матвеем, и порой слышался ее тихий и робкий голос. Лозинский молчал. Потом и Анна заснула, склонясь усталой головой на свой узел.
Они уговорились начать молиться
в эту же ночь, и оба легли
спать с твёрдым намерением проснуться
в полночь. Но не проснулись ни
в эту, ни
в следующую и так проспали много ночей. А потом у Ильи явились новые впечатления, заслонив часовню.
Ночью
спала она очень покойно и
следующий день начала хорошо, но раза три все порывалась вскрикнуть, как будто разрывалось что-то у нее
в груди.
Трудность прохода под Молоковом заключается
в следующем: водяная струя бьет прямо
в скалу, делая здесь угол, и идет к
следующему бойцу, Разбойнику; барка должна пересечь эту струю под Молоковом
в самом углу, чтобы дальше
попасть в суводь.
В этот день
в первый раз Тит ораторствовал на сходке. Ночью он пришел позже меня, лицо его было тёмно-красное, и он производил впечатление выпившего, хотя никогда не пил ни капли водки. Подойдя к моей кровати, он постоял надо мной, как будто желая рассказать о чем-то, но потом быстро отвернулся и лег на свою постель. Ночью он
спал беспокойно и как-то жалобно стонал… А на
следующий день
в академии много говорили о неожиданном ораторском выступлении Тита и много смеялись над его цитатами из Зайцева…
Точно
спят все. Так я говорю: какая это будет жизнь! Вы можете себе только представить… Вот таких, как вы,
в городе теперь только три, но
в следующих поколениях будет больше, все больше и больше, и придет время, когда все изменится по-вашему, жить будут по-вашему, а потом и вы устареете, народятся люди, которые будут лучше вас… (Смеется.) Сегодня у меня какое-то особенное настроение. Хочется жить чертовски… (Поет.) Любви все возрасты покорны, ее порывы благотворны… (Смеется.)
Когда общество тронулось, я,
в совершенном безразличии, пошел было за ним, но, когда его скрыла
следующая дверь, я, готовый
упасть на пол и заснуть, бросился к дивану, стоявшему у стены широкого прохода, и сел на него
в совершенном изнеможении.
И внезапно, со знакомым страхом, Артамонов старший почувствовал, что снова идёт по краю глубокого оврага, куда
в следующую минуту может
упасть. Он ускорил шаг, протянул руки вперёд, щупая пальцами водянистую пыль ночной тьмы, неотрывно глядя вдаль, на жирное пятно фонаря.
В разорванных, кошмарных картинах этих Артамонов искал и находил себя среди обезумевших от разгула людей, как человека почти незнакомого ему. Человек этот пил насмерть и алчно ждал, что вот
в следующую минуту начнётся что-то совершенно необыкновенное и самое главное, самое радостное, — или
упадёшь куда-то
в безграничную тоску, или поднимешься
в такую же безграничную радость, навсегда.
В следующую ночь он уже надеялся иметь возможность
спать в своей постели, ибо вчерашнее нашествие считал возможным только раз,
в минуту крайней растерянности.
Выношенного ястреба, приученного видеть около себя легавую собаку, притравливают
следующим образом: охотник выходит с ним па открытое место, всего лучше за околицу деревни,
в поле; другой охотник идет рядом с ним (впрочем, обойтись и без товарища): незаметно для ястреба вынимает он из кармана или из вачика [Вачик — холщовая или кожаная двойная сумка;
в маленькой сумке лежит вабило, без которого никак не должно ходить
в поле, а
в большую кладут затравленных перепелок] голубя, предпочтительно молодого, привязанного за ногу тоненьким снурком, другой конец которого привязан к руке охотника: это делается для того, чтоб задержать полет голубя и чтоб,
в случае неудачи, он не улетел совсем; голубь вспархивает, как будто нечаянно, из-под самых ног охотника; ястреб, опутинки которого заблаговременно отвязаны от должника, бросается, догоняет птицу, схватывает и
падает с добычею на землю; охотник подбегает и осторожно помогает ястребу удержать голубя, потому что последний очень силен и гнездарю одному с ним не справиться; нужно придержать голубиные крылья и потом, не вынимая из когтей, отвернуть голубю голову.
Недавно узнал я от одной достоверной особы, что
в Калужской губернии, на реке Оке, производится с большим успехом
следующее уженье.
В июне месяце появляется, всего на неделю, по берегам Оки великое множество беленьких бабочек (название их я позабыл). Рыбаки устроивают на песках гладкие точки и зажигают на них небольшие костры с соломой; бабочки бросаются на огонь, обжигаются и
падают, их сметают
в кучки и собирают целыми четвериками.
Волков и лис добывают
следующим образом: еще с осени, no-голу, не позже половины октября, на открытых местах, около большого леса, или
в мелком лесу,
в перелесках, вообще, где чаще видают лис и волков, кладут притравы, то есть бросают ободранную лошадь или корову, для того, чтоб волки и лисы заблаговременно привыкли их кушать; впрочем, для этого пригодна всякая
падаль или дохлая скотина.
Пороки ястребов бывают
следующие: часто случается, что молодой ястреб охватывается и проносится мимо перепелки или даже садится за ней
в траву, а перепелка, особенно легкая, пробежав немного, быстро поднимается и возьмет большой перед; ястреб же оправившись, если и погонится за ней, то уже не догонит; иногда даже схватит, по-видимому, перепелку на лету и вместе с ней
упадет на землю: охотник подбегает и находит, что ястреб держит
в когтях траву или какой-нибудь прутик, а перепелки и след простыл.
И между тем единственная заслуга г. Командора
в последнее время состояла только
в том, что он всякий раз восклицал: «Bien joue, mal reussi!» [«Сыграно хорошо, а удалось плохо!» (фр.).], когда Иван Матвеич, играя с г. Ратчем на биллиарде, давал промах или не
попадал в лузу; да еще, когда Иван Матвеич обращался к нему за столом с вопросом вроде, например,
следующего: «N'est-ce pas, M. le Commandeur, c'est Montesquieu qui a dit cela dans ses „Lettres Persanes“?» [«Не правда ли, г.
Следующая же ночь была избрана для того, потому что Савелий только на это время и оставлял Анну Павловну одну и уходил
спать в отдаленную комнату.
Гуров не
спал всю ночь и возмущался, и затем весь день провел с головной болью. И
в следующие ночи он
спал дурно, все сидел
в постели и думал или ходил из угла
в угол. Дети ему надоели, банк надоел, не хотелось никуда идти, ни о чем говорить.
Забавляясь внутренно ловушкой,
в которую
попал Рубановский, я продолжал читать на той же странице
следующее: «Когда мысль наша
в гармоническом порядке представляет мысль божию
в боге силою, а
в натуре явлением силы, тогда мы мыслим благо, истинно, изящно — поелику добро, истина и изящность, или красота, составляют чертеж, по которому вселенная создана».
Капитан снял шапку и набожно перекрестился; некоторые старые солдаты сделали то же.
В лесу послышались гиканье, слова: «иай гяур! Урус иай!» Сухие, короткие винтовочные выстрелы следовали один за другим, и пули визжали с обеих сторон. Наши молча отвечали беглым огнем;
в рядах их только изредка слышались замечания
в роде
следующих: «он [Он — собирательное название, под которым кавказские солдаты разумеют вообще неприятеля.] откуда
палит, ему хорошо из-за леса, орудию бы нужно…» и т. д.
Уже на
следующее утро после убийства рабочих весь город, проснувшись, знал, что губернатор будет убит. Никто еще не говорил, а все уже знали: как будто
в эту ночь, когда живые тревожно
спали, а убитые все
в том же удивительном порядке, ногою к ноге, спокойно лежали
в пожарном сарае, над городом пронесся кто-то темный и весь его осенил своими черными крыльями.
— Но только
в гвардию не
попадет. Ха-ха-ха! — добродушно и звонко закатился полковник; потом, обратись к Никите, прибавил спокойным тоном: — Через неделю явись.
Следующий, Парфен Семенов, раздевайся!
Тут он удивительно изгибался, а именно: весь, прямой как верста, он вдруг склонялся набок, так что вот, думаешь,
упадет; но с
следующим шагом он вдруг склонялся
в противоположную сторону, под тем же косым углом к полу.
— Я так и запишу, а об остальном, касающемся неверности вашей жены, до
следующего раза… Теперь мы перейдем к другому, а именно: я попрошу вас объяснить мне, как вы
попали вчера
в лес, где была убита Ольга Николаевна… Ведь вы, как говорите,
в городе были… Как же вы очутились
в лесу?
На
следующую ночь, во избежание недоразумений, беспокойный гость был заперт
в чулан, где ничего не было, кроме ларя с мукой. Каково же было негодование кухарки, когда на
следующее утро она нашла медвежонка
в ларе: он отворил тяжелую крышку и
спал самым мирным образом прямо
в муке. Огорченная кухарка даже расплакалась и стала требовать расчета.
Напрасно мы уговаривали его сообща. Он стоял на своем и приводил
следующие доводы: первое предостережение было от лишайников, которое никто из нас не понял. Теперь
упала ель, которую
в таких случаях нельзя ни перерубить, ни обходить. Итти дальше значит подвергнуться явной опасности. Ноздрин стал над ним подтрунивать. Тогда Вандага рассердился и сказал...
Учитель словесности уже не так верил
в мои таланты.
В следующем учебном году я, не смущаясь, однако, приговором казанского профессора, написал нечто вроде продолжения похождений моего героя, и
в довольно обширных размерах. Место действия был опять Петербург, куда я не
попадал до 1855 года. Все это было сочинено по разным повестям и очеркам, читанным
в журналах, гораздо больше, чем по каким-нибудь устным рассказам о столичной жизни.
Я был очень доволен своею статью. Собрал к себе товарищей и прочел. Много спорили. Был, между прочим, и Печерников. На
следующий день он мне сказал
в университете, что передал содержание моего реферата своему сожителю по комнате, студенту-леснику Кузнецову, — тот на него
напал так, что не дал
спать до трех часов ночи.
Теперь мне неожиданно захотелось переложить
в стихи рассказ из хрестоматии Ходобая. Когда сочинилось четыре стиха с рифмами, я подбодрился и стал сочинять дальше. С неделю сочинял. Старался, потел,
падал духом и опять подбадривался. Оживить рассказ не хватало фантазии, и я рабски старался держаться подлинника.
В результате всех трудов получилось
следующее замечательное произведение...
Утром подали поезд. Пришли два железнодорожника со списком. Произошла посадка. Агент выкликал по списку фамилию, вызванный входил
в вагон и занимал предназначенное ему место. Кто был недоволен вагоном или своим местом, мог остаться ждать
следующего поезда, — по этой же записи он имел право
попасть туда одним из первых.
«Поезд этот на
следующей станции разветвляется; один идет
в Сан-Ремо, другой
в Ментон. Едущие
в Сан-Ремо должны пересаживаться, мы останемся, вот и все, — продолжал соображать Савин, — она будет
спать и не догадается, что мы не
в Сан-Ремо, она никогда
в нем не бывала».