Неточные совпадения
—
Семья была большущая,
Сварливая…
попала я
С девичьей холи
в ад!
Пожив
в Москве, особенно
в близости с
семьей, он чувствовал, что
падает духом.
— Вот говорит пословица: «Для друга
семь верст не околица!» — говорил он, снимая картуз. — Прохожу мимо, вижу свет
в окне, дай, думаю себе, зайду, верно, не
спит. А! вот хорошо, что у тебя на столе чай, выпью с удовольствием чашечку: сегодня за обедом объелся всякой дряни, чувствую, что уж начинается
в желудке возня. Прикажи-ка мне набить трубку! Где твоя трубка?
Но муж любил ее сердечно,
В ее затеи не входил,
Во всем ей веровал беспечно,
А сам
в халате ел и пил;
Покойно жизнь его катилась;
Под вечер иногда сходилась
Соседей добрая
семья,
Нецеремонные друзья,
И потужить, и позлословить,
И посмеяться кой о чем.
Проходит время; между тем
Прикажут Ольге чай готовить,
Там ужин, там и
спать пора,
И гости едут со двора.
Вспоминая все это, Самгин медленно шагал по комнате и неистово курил.
В окна ярко светила луна, на улице таяло, по проволоке телеграфа скользили,
в равном расстоянии одна от другой, крупные, золотистые капли и, доскользнув до какой-то незаметной точки, срывались,
падали. Самгин долго, бессмысленно следил за ними, насчитал сорок
семь капель и упрекнул кого-то...
«Это не бабушка!» — с замиранием сердца, глядя на нее, думал он. Она казалась ему одною из тех женских личностей, которые внезапно из круга
семьи выходили героинями
в великие минуты, когда
падали вокруг тяжкие удары судьбы и когда нужны были людям не грубые силы мышц, не гордость крепких умов, а силы души — нести великую скорбь, страдать, терпеть и не
падать!
После того Манила не раз подвергалась нападениям китайцев, даже японских пиратов, далее голландцев, которые завистливым оком заглянули и туда, наконец, англичан. Эти последние, воюя с испанцами,
напали,
в 1762 году, и на Манилу и вконец разорили ее. Через год и
семь месяцев мир был заключен и колония возвращена Испании.
А у ташкентского офицера
семь дочерей, и все
спали в этом самом номере.
И впрямь: заснул он вдруг крепко и
спал без снов, но проснулся рано, часов
в семь, когда уже рассвело.
Рос он у них как дикий зверенок, не научили его пастухи ничему, напротив,
семи лет уже посылали
пасти стадо,
в мокреть и
в холод, почти без одежды и почти не кормя его.
От Тугулу Бикин делает довольно большой изгиб к югу, затем поднимается к северо-западу и потом уже все время течет на запад. Ниже Тугулу
в Бикин впадают: справа — речки Дзахали, Дзамацигоуза (где отпечатки лошадиных копыт на грязи), Мадагоу (большая
падь семьи Да), Саенгоу (Шаньянь-гоу) (козья долина), Дагоу (большая долина), Рхауза и Цамондынза; слева — Хубиа-са (Чуб-гу-цзай — место, где появляются черви) и Дауден (по-китайски Даянгоу — большая солнечная долина).
На этом протяжении Бикин имеет направление к западо-северо-западу и принимает
в себя справа речки: Мангу, Дунги (по-китайски Днудегоу —
падь семьи Дун) с притоком Ябкэ, Нуньето и вышеупомянутую Катэта-бауни. Последняя длиною километров 10. Здесь будет самый близкий перевал на реку Хор. Немного выше речки Гуньето можно видеть скалы Сигонку-Гуляни — излюбленное место удэгейских шаманов. Слева Бикин принимает
в себя речку Дунгоузу (восточная долина) и ключи Кайлю и Суйдогау (долины выдр).
Семья солонов
попала в положение между двух огней; с одной стороны, на них
нападали хунхузы, а с другой — правительственные войска, которые избивали всех без разбору.
— Эх! — сказал он, — давайте-ка о чем-нибудь другом говорить или не хотите ли
в преферансик по маленькой? Нашему брату, знаете ли, не след таким возвышенным чувствованиям предаваться. Наш брат думай об одном: как бы дети не пищали да жена не бранилась. Ведь я с тех пор
в законный, как говорится, брак вступить успел… Как же… Купеческую дочь взял:
семь тысяч приданого. Зовут ее Акулиной; Трифону-то под стать. Баба, должен я вам сказать, злая, да благо
спит целый день… А что ж преферанс?
Итак, наконец затворничество родительского дома
пало. Я был au large; [на просторе (фр.).] вместо одиночества
в нашей небольшой комнате, вместо тихих и полускрываемых свиданий с одним Огаревым — шумная
семья в семьсот голов окружила меня.
В ней я больше оклиматился
в две недели, чем
в родительском доме с самого дня рождения.
Часто мы ходили с Ником за город, у нас были любимые места — Воробьевы горы, поля за Драгомиловской заставой. Он приходил за мной с Зонненбергом часов
в шесть или
семь утра и, если я
спал, бросал
в мое окно песок и маленькие камешки. Я просыпался, улыбаясь, и торопился выйти к нему.
Любил щеголять и мучился тем, что неоднократно пытался
попасть в общую помещичью
семью, но каждый раз, даже у мелкопоместных, встречал суровый отпор.
Жар помаленьку
спадает; косцы
в виду барского посула удваивают усилия, а около шести часов и бабы начинают сгребать сено
в копнушки. Еще немного, и весь луг усеется с одной стороны валами, с другой небольшими копнами. Пустотелов уселся на старом месте и на этот раз позволяет себе настоящим образом вздремнуть; но около
семи часов его будит голос...
Святая неделя проходит тихо. Наступило полное бездорожье, так что
в светлое воскресенье
семья вынуждена выехать из дома засветло и только с помощью всей барщины успевает
попасть в приходскую церковь к заутрене. А с бездорожьем и гости притихли; соседи заперлись по домам и отдыхают; даже женихи приехали из города, рискуя на каждом шагу окунуться
в зажоре.
Хозяева вставали
в семь часов пить чай. Оба злые. Хозяин чахоточный. Били чем
попало и за все, — все не так. Пороли розгами, привязавши к скамье. Раз после розог два месяца
в больнице лежал — загноилась спина… Раз выкинули зимой на улицу и дверь заперли. Три месяца
в больнице
в горячке лежал…
Мастеровые
в будние дни начинали работы
в шесть-семь часов утра и кончали
в десять вечера.
В мастерской портного Воздвиженского работало пятьдесят человек. Женатые жили
семьями в квартирах на дворе; а холостые с мальчиками-учениками ночевали
в мастерских,
спали на верстаках и на полу, без всяких постелей: подушка — полено
в головах или свои штаны, если еще не пропиты.
Со всей нашей
семьей он попрощался очень задушевно еще с вечера, а я
спал с ним
в одной комнате.
Выпитые две рюмки водки с непривычки сильно подействовали на Галактиона. Он как-то вдруг почувствовал себя и тепло и легко, точно он всегда жил
в Заполье и
попал в родную
семью. Все пили и ели, как
в трактире, не обращая на хозяина никакого внимания. Ласковый старичок опять был около Галактиона и опять заглядывал ему
в лицо своими выцветшими глазами.
Стало быть, если, как говорят, представителей общества, живущих
в Петербурге, только пять, то охранение доходов каждого из них обходится ежегодно казне
в 30 тысяч, не говоря уже о том, что из-за этих доходов приходится, вопреки задачам сельскохозяйственной колонии и точно
в насмешку над гигиеной, держать более 700 каторжных, их
семьи, солдат и служащих
в таких ужасных ямах, как Воеводская и Дуйская
пади, и не говоря уже о том, что, отдавая каторжных
в услужение частному обществу за деньги, администрация исправительные цели наказания приносит
в жертву промышленным соображениям, то есть повторяет старую ошибку, которую сама же осудила.
—
В семь часов; зашел ко мне мимоходом: я дежурю! Сказал, что идет доночевывать к Вилкину, — пьяница такой есть один, Вилкин. Ну, иду! А вот и Лукьян Тимофеич… Князь хочет
спать, Лукьян Тимофеич; оглобли назад!
— Нравится вам местоположение? Я иногда рано, часов
в семь утра, когда все еще
спят, сюда одна прихожу сидеть.
Фердыщенко тоже
спал у Лебедева,
в семь часов ушел.
Яша тяжело вздохнул, принимая первую рюмку, точно он продавал себя. Эх, и достанется же от родителя!.. Ну, да все равно:
семь бед — один ответ… И Фени жаль, и родительской грозы не избежать. Зато Мыльников торжествовал,
попав на даровое угощение… Любил он выпить
в хорошей компании…
— Ах, и хитер ты, Акинфий Назарыч! — блаженно изумлялся Мыльников. —
В самое то есть живое место
попал…
Семь бед — один ответ. Когда я Татьяну свою уволок у Родивона Потапыча, было тоже греха, а только я свою линию строго повел. Нет, брат, шалишь… Не тронь!..
Оригинальнее всего было то, что Оксю, кормившую своей работой всю
семью, походя корили каждым куском хлеба, каждой тряпкой. Особенно изобретателен был
в этом случае сам Тарас. Он каждый раз, принимая Оксину работу, непременно тыкал ее прямо
в физиономию чем
попало: сапогами, деревянной сапожной колодкой, а то и шилом.
— Вот ты и осудил меня, а как
в писании сказано: «Ты кто еси судий чуждему рабу: своему господеви стоишь или
падаешь…» Так-то, родимые мои! Осудить-то легко, а того вы не подумали, что к мирянину приставлен всего один бес, к попу —
семь бесов, а к чернецу — все четырнадцать. Согрели бы вы меня лучше водочкой, чем непутевые речи заводить про наше иноческое житие.
Разбитная была бабенка, увертливая, как говорил Антип, и успевала управляться одна со всем хозяйством. Горничная Катря
спала в комнате барышни и благодаря этому являлась
в кухню часам к
семи, когда и самовар готов, и печка дотапливается, и скатанные хлебы «доходят»
в деревянных чашках на полках. Теперь Домнушка ругнула сонулю-хохлушку и принялась за работу одна.
…Новая
семья, [
Семья Н.
В. Басаргина.] с которой я теперь под одной крышей, состоит из добрых людей, но женская половина, как вы можете себе представить, — тоска больше или меньше и служит к убеждению холостяка старого, что
в Сибири лучше не жениться. Басаргин доволен своим состоянием. Ночью и после обеда
спит. Следовательно, остается меньше времени для размышления.
Белоярцев, развлекаясь сладкими разговорами о сладком житье гражданской
семьи, и сам не заметил, как это дело подвигалось к осуществлению и как сам он
попадал в генералы зачинающегося братства.
Это бывает, как давно заметила народная мудрость,
в отдельных
семьях, где болезнь или смерть вдруг
нападает на близких неотвратимым, загадочным чередом.
Так, например, я рассказывал, что у меня
в доме был пожар, что я выпрыгнул с двумя детьми из окошка (то есть с двумя куклами, которых держал
в руках); или что на меня
напали разбойники и я всех их победил; наконец, что
в багровском саду есть пещера,
в которой живет Змей Горыныч о
семи головах, и что я намерен их отрубить.
Веселенький деревенский домик полковника, освещенный солнцем, кажется, еще более обыкновенного повеселел. Сам Михайло Поликарпыч, с сияющим лицом,
в своем домашнем нанковом сюртуке, ходил по зале: к нему вчера только приехал сын его, и теперь, пока тот
спал еще, потому что всего было
семь часов утра, полковник разговаривал с Ванькой, у которого от последней, вероятно, любви его появилось даже некоторое выражение чувств
в лице.
Писемский сравнивает счет капель Живиным со счетом пуль
в опере егерем Каспаром, выливающим их посредством волшебства: по мере того, как Каспар считает пули, появляются совы, черные вепри, раздается гром, сверкает молния, и при счете «
семь» низвергаются скалы.], всякий раз, как капля сахару
падала.
Некоторое время
в каюте ничего не слышно, кроме"
пас! куплю! мизер!
семь!"и т. д. Но мало-помалу душевный разговор опять вступает
в свои права.
А
в результате оказывалось чистой прибыли все-таки триста рублей. Хорошо, что еще помещение,
в котором он ютился с
семьей, не
попало в двойную бухгалтерию, а то быть бы убытку рублей
в семьсот — восемьсот.
Я думаю, он заснул часов
в семь утра, не заметив того,
спал с наслаждением, с прелестными снами.
— Кантонист — солдатский сын, со дня рождения числившийся за военным ведомством и обучавшийся
в низшей военной школе.] другой из черкесов, третий из раскольников, четвертый православный мужичок,
семью, детей милых оставил на родине, пятый жид, шестой цыган, седьмой неизвестно кто, и все-то они должны ужиться вместе во что бы ни стало, согласиться друг с другом, есть из одной чашки,
спать на одних нарах.
Но, вместо этого, внезапно целая куча домов опять выступала из-за зелени, и Матвей опять
попадал как будто
в новый город; порой даже среди скромных коттеджей опять подымались гордые дома
в шесть и
семь этажей, а через несколько минут опять маленькие домики и такая же дорога, как будто этот город не может кончиться, как будто он занял уже весь свет…
И ни
в чем еще не был виноват Алексей Степаныч: внушениям
семьи он совершенно не верил, да и самый сильный авторитет
в его глазах был, конечно, отец, который своею благосклонностью к невестке возвысил ее
в глазах мужа; об ее болезненном состоянии сожалел он искренне, хотя, конечно, не сильно, а на потерю красоты смотрел как на временную потерю и заранее веселился мыслию, как опять расцветет и похорошеет его молодая жена; он не мог быть весел, видя, что она страдает; но не мог сочувствовать всем ее предчувствиям и страхам, думая, что это одно пустое воображение; к тонкому вниманию он был, как и большая часть мужчин, не способен; утешать и развлекать Софью Николавну
в дурном состоянии духа было дело поистине мудреное: как раз не угодишь и
попадешь впросак, не поправишь, а испортишь дело; к этому требовалось много искусства и ловкости, которых он не имел.
Осенняя стужа настала ранее обыкновенного. С 14 октября начались уже морозы; 16-го выпал снег. 18-го Пугачев, зажегши свой лагерь, со всеми тяжестями пошел обратно от Яика к Сакмаре и расположился под Бердскою слободою, близ летней сакмарской дороги,
в семи верстах от Оренбурга. Оттоле разъезды его не переставали тревожить город,
нападать на фуражиров и держать гарнизон во всегдашнем опасении.
Полдневный жар и усталость отряда заставили Михельсона остановиться на один час. Между тем узнал он, что недалеко находилась толпа мятежников. Михельсон на них
напал и взял четыреста
в плен; остальные бежали к Казани и известили Пугачева о приближении неприятеля. Тогда-то Пугачев, опасаясь нечаянного нападения, отступил от крепости и приказал своим скорее выбираться из города, а сам, заняв выгодное местоположение, выстроился близ Царицына,
в семи верстах от Казани.
— Большой интерес тебе выходит через дальнюю дорогу, — начала она привычной скороговоркой. — Встреча с бубновой дамой и какой-то приятный разговор
в важном доме. Вскорости получишь неожиданное известие от трефового короля.
Падают тебе какие-то хлопоты, а потом опять
падают какие-то небольшие деньги. Будешь
в большой компании, пьян будешь… Не так чтобы очень сильно, а все-таки выходит тебе выпивка. Жизнь твоя будет долгая. Если
в шестьдесят
семь лет не умрешь, то…
Любонька
в людской, если б и узнала со временем о своем рождении, понятия ее были бы так тесны, душа
спала бы таким непробудимым сном, что из этого ничего бы не вышло; вероятно, Алексей Абрамович, чтобы вполне примириться с совестью, дал бы ей отпускную и, может быть, тысячу-другую приданого; она была бы при своих понятиях чрезвычайно счастлива, вышла бы замуж за купца третьей гильдии, носила бы шелковый платок на макушке, пила бы по двенадцати чашек цветочного чая и народила бы целую
семью купчиков; иногда приходила бы она
в гости к дворечихе Негрова и видела бы с удовольствием, как на нее с завистью смотрят ее бывшие подруги.
Университет довершил воспитание Бельтова: доселе он был один, теперь
попал в шумную
семью товарищества.
Глафира Львовна замечала, что
в деревне надобно жить по-деревенски, то есть раньше ложиться
спать, — и
семья расходилась.