Неточные совпадения
Латынь из моды вышла ныне:
Так, если правду вам сказать,
Он знал довольно по-латыни,
Чтоб эпиграфы разбирать,
Потолковать об Ювенале,
В конце письма поставить vale,
Да
помнил, хоть не без
греха,
Из Энеиды два стиха.
Он рыться не имел охоты
В хронологической пыли
Бытописания земли;
Но дней минувших анекдоты,
От Ромула до наших дней,
Хранил он в памяти
своей.
Что было прежде, — прежде ли он сердцем пожалел ее или прежде вспомнил себя,
свои грехи,
свою гадость именно в том, в чем он упрекал ее, — он не
помнил. Но вдруг в одно и то же время он почувствовал себя виноватым и пожалел ее.
— Да уж такое… Все науки произошел, а тут и догадаться не можешь?.. Приехал ты к нам, Иван Петрович, незнаемо откуда и, может, совсем хороший человек, — тебе же лучше. А вот напрасно разговорами-то
своими девушку смущаешь. Девичье дело, как невитое сено… Ты вот поговоришь-поговоришь, сел в повозку, да и был таков,
поминай как звали, а нам-то здесь век вековать. Незавидно живем, а не плачем, пока бог
грехам терпит…
— Отчего же там блины пекут? — спрашивает он, осклабляясь всем лицом
своим, — ах, батюшки, да ведь и в самом деле, родительская сегодня! а я-то, ротозей, и позабыл! Ах,
грех какой! маменьку-то покойницу и
помянуть будет нечем!
Когда-нибудь монах трудолюбивый
Найдет мой труд усердный, безымянный,
Засветит он, как я,
свою лампаду —
И, пыль веков от хартий отряхнув,
Правдивые сказанья перепишет,
Да ведают потомки православных
Земли родной минувшую судьбу,
Своих царей великих
поминаютЗа их труды, за славу, за добро —
А за
грехи, за темные деянья
Спасителя смиренно умоляют.
— Живи чисто! — завещала она сыну и твердо надеялась, что он соблюдет
свою чистоту, как она
свою соблюдала. «Это все, что чем манится, — почасту писывала она сыну в столицу, — дано богом в умножение рода, да отец будешь, а не прелюбодей.
Помни, что где двое у
греха беспечны, там от них третий нарождается и будет от безумных людей безгрешно стыд терпеть, а потому блюдись, дабы этого не было».
Я здесь умру. Попа теперь не сыщешь.
Я во
грехах своих покаюсь вам.
Грехи мои великие: я бражник!
И умереть я чаял за гульбой.
Но спас меня Господь от смерти грешной.
Великое Кузьма затеял дело,
Я дал ему последний крест с себя;
Пошел за ним, московский Кремль увидел,
С врагами бился так же, как другие,
И умираю за святую Русь.
Скажите всем, как будете вы в Нижнем,
Чтобы меня, как знают,
помянули —
Молитвою, винцом иль добрым словом.
Прошлое я
помню, как вчерашний день. Как в тумане, вижу я места и образы людей. Беспристрастно относиться к ним нет у меня сил; люблю и ненавижу я их с прежней силой, и не проходит того дня, чтобы я, охваченный чувством негодования или ненависти, не хватал бы себя за голову. Граф для меня по-прежнему гадок, Ольга отвратительна, Калинин смешон
своим тупым чванством. Зло считаю я злом,
грех —
грехом.
Если допустить недопустимое, что человек имеет право наказывать, то кто же из людей возьмет на себя это право? Только те люди, которые пали так низко, что не
помнят и не знают
своих грехов.
Ты же, — обратился старец к женщине, принесшей назад мелкие камни, — греша мелкими
грехами, не
помнила о них, не каялась в них, привыкла к жизни в
грехах и, осуждая
грехи других, всё глубже и глубже завязала в
своих.
Память у меня с летами отшибло, и я всё позабыл; и врагов, и
грехи свои, и напасти всякие — всё позабыл, но мороз — ух как
помню!
Не противясь такому решению, Сафроныч решил там и остаться, куда он за
грехи свои был доставлен, и он терпел все, как его мучили холодом и голодом и напускали на него тоску от плача и стонов дочки; но потом услыхал вдруг отрадное церковное пение и особенно многолетие, которое он любил, — и когда дьякон Савва
помянул его имя, он вдруг ощутил в себе другие мысли и решился еще раз сойти хоть на малое время на землю, чтобы Савву послушать и с семьею проститься.
Это доказывалось списком жертвователей за время двадцатилетнего управления монастырем игуменьей Досифеей, среди которых самыми щедрыми вкладчиками были сибирские золотопромышленники, обращавшиеся к ней, дабы она
помянула в
своих молитвах этих погрязших в
грехе и корысти служителей «золотого тельца».
— Зачем так говорить, Марья Петровна, — остановил ее Александр Васильевич. — Если девушка заблудилась и хочет исправиться, так ей помочь надо, а не отталкивать ее. Это
грех, большой
грех. Сами, чай, знаете, что Иисус Христос сказал, что он пришел пасти не праведных, а грешных.
Помните, как он милостиво отнесся к блуднице. Иди в дом
свой и не греши, — сказал он ей.
Однако ж 27 октября 1505 года изукрашенная им Москва готовилась не к радостному, а печальному торжеству. Иоанн, изнемогая и духом и телом, лежал на смертном одре. Он забывал
свои подвиги, он
помнил только
грехи свои и каялся в них.