Неточные совпадения
Софья. Я
получила сейчас радостное известие. Дядюшка, о котором столь долго мы ничего не знали, которого я люблю и почитаю, как отца моего, на сих
днях в Москву приехал. Вот письмо, которое я от него теперь
получила.
Уподобив себя вечным должникам, находящимся во власти вечных кредиторов, они рассудили, что на свете бывают всякие кредиторы: и разумные и неразумные. Разумный кредитор помогает должнику выйти из стесненных обстоятельств и
в вознаграждение за свою разумность
получает свой долг. Неразумный кредитор сажает должника
в острог или непрерывно сечет его и
в вознаграждение не
получает ничего. Рассудив таким образом, глуповцы стали ждать, не сделаются ли все кредиторы разумными? И ждут до сего
дня.
Дарья же Александровна,
получив депешу, только вздохнула о рубле за телеграмму и поняла, что
дело было
в конце обеда.
— Да, это всё может быть верно и остроумно… Лежать, Крак! — крикнул Степан Аркадьич на чесавшуюся и ворочавшую всё сено собаку, очевидно уверенный
в справедливости своей темы и потому спокойно и неторопливо. — Но ты не определил черты между честным и бесчестным трудом. То, что я
получаю жалованья больше, чем мой столоначальник, хотя он лучше меня знает
дело, — это бесчестно?
К вечеру этого
дня, оставшись одна, Анна почувствовала такой страх за него, что решилась было ехать
в город, но, раздумав хорошенько, написала то противоречивое письмо, которое
получил Вронский, и, не перечтя его, послала с нарочным.
Левин говорил теперь совсем уже не с тем ремесленным отношением к
делу, с которым он разговаривал
в это утро. Всякое слово
в разговоре с нею
получало особенное значение. И говорить с ней было приятно, еще приятнее было слушать ее.
— Вы приедете ко мне, — сказала графиня Лидия Ивановна, помолчав, — нам надо поговорить о грустном для вас
деле. Я всё бы дала, чтоб избавить вас от некоторых воспоминаний, но другие не так думают. Я
получила от нее письмо. Она здесь,
в Петербурге.
Еще
в первое время по возвращении из Москвы, когда Левин каждый раз вздрагивал и краснел, вспоминая позор отказа, он говорил себе: «так же краснел и вздрагивал я, считая всё погибшим, когда
получил единицу за физику и остался на втором курсе; так же считал себя погибшим после того, как испортил порученное мне
дело сестры. И что ж? — теперь, когда прошли года, я вспоминаю и удивляюсь, как это могло огорчать меня. То же будет и с этим горем. Пройдет время, и я буду к этому равнодушен».
И,
получив утвердительный ответ, Степан Аркадьич, забыв и о том, что он хотел просить Лидию Ивановну, забыв и о
деле сестры, с одним желанием поскорее выбраться отсюда, вышел на цыпочках и, как из зараженного дома, выбежал на улицу и долго разговаривал и шутил с извозчиком, желая привести себя поскорее
в чувства.
Получив от лакея Сергея Ивановича адрес брата, Левин тотчас же собрался ехать к нему, но, обдумав, решил отложить свою поездку до вечера. Прежде всего, для того чтобы иметь душевное спокойствие, надо было решить то
дело, для которого он приехал
в Москву. От брата Левин поехал
в присутствие Облонского и, узнав о Щербацких, поехал туда, где ему сказали, что он может застать Кити.
Его товарищ с детства, одного круга, одного общества и товарищ по корпусу, Серпуховской, одного с ним выпуска, с которым он соперничал и
в классе, и
в гимнастике, и
в шалостях, и
в мечтах честолюбия, на-днях вернулся из Средней Азии,
получив там два чина и отличие, редко даваемое столь молодым генералам.
Как бы то ни было, когда он простился с ним на седьмой
день, пред отъездом его
в Москву, и
получил благодарность, он был счастлив, что избавился от этого неловкого положения и неприятного зеркала. Он простился с ним на станции, возвращаясь с медвежьей охоты, где всю ночь у них было представление русского молодечества.
На другой
день он
получил от Алексея Александровича положительный отказ
в разводе Анны и понял, что решение это было основано на том, что̀ вчера сказал Француз
в своем настоящем или притворном сне.
В новых судебных учреждениях он не одобрял тех условий,
в которые была поставлена адвокатура. Но он до сих пор не имел
дела до адвокатуры и потому не одобрял ее только теоретически; теперь же неодобрение его еще усилилось тем неприятным впечатлением, которое он
получил в приемной адвоката.
Место это он
получил чрез мужа сестры Анны, Алексея Александровича Каренина, занимавшего одно из важнейших мест
в министерстве, к которому принадлежало присутствие; но если бы Каренин не назначил своего шурина на это место, то чрез сотню других лиц, братьев, сестер, родных, двоюродных, дядей, теток, Стива Облонский
получил бы это место или другое подобное, тысяч
в шесть жалованья, которые ему были нужны, так как
дела его, несмотря на достаточное состояние жены, были расстроены.
На другой
день утром,
получив приказание от высшего начальства отправиться
в крепость N., я зашел к княгине проститься.
Разговор сначала не клеился, но после
дело пошло, и он начал даже
получать форс, но… здесь, к величайшему прискорбию, надобно заметить, что люди степенные и занимающие важные должности как-то немного тяжеловаты
в разговорах с дамами; на это мастера господа поручики и никак не далее капитанских чинов.
Прежде он не хотел вступать ни
в какие сношения с ними, потому что был не более как простой пешкой, стало быть, немного
получил бы; но теперь… теперь совсем другое
дело: он мог предложить какие угодно условия.
В других домах рассказывалось это несколько иначе: что у Чичикова нет вовсе никакой жены, но что он, как человек тонкий и действующий наверняка, предпринял, с тем чтобы
получить руку дочери, начать
дело с матери и имел с нею сердечную тайную связь, и что потом сделал декларацию насчет руки дочери; но мать, испугавшись, чтобы не совершилось преступление, противное религии, и чувствуя
в душе угрызение совести, отказала наотрез, и что вот потому Чичиков решился на похищение.
— Не я-с, Петр Петрович, наложу-с <на> вас, а так как вы хотели бы послужить, как говорите сами, так вот богоугодное
дело. Строится
в одном месте церковь доброхотным дательством благочестивых людей. Денег нестает, нужен сбор. Наденьте простую сибирку… ведь вы теперь простой человек, разорившийся дворянин и тот же нищий: что ж тут чиниться? — да с книгой
в руках, на простой тележке и отправляйтесь по городам и деревням. От архиерея вы
получите благословенье и шнурованную книгу, да и с Богом.
Ноздрев был занят важным
делом; целые четыре
дня уже не выходил он из комнаты, не впускал никого и
получал обед
в окошко, — словом, даже исхудал и позеленел.
Вдруг
получил он
в самом
делеОт управителя доклад,
Что дядя при смерти
в постеле
И с ним проститься был бы рад.
Прочтя печальное посланье,
Евгений тотчас на свиданье
Стремглав по почте поскакал
И уж заранее зевал,
Приготовляясь, денег ради,
На вздохи, скуку и обман
(И тем я начал мой роман);
Но, прилетев
в деревню дяди,
Его нашел уж на столе,
Как дань, готовую земле.
12-го августа 18…, ровно
в третий
день после
дня моего рождения,
в который мне минуло десять лет и
в который я
получил такие чудесные подарки,
в семь часов утра Карл Иваныч разбудил меня, ударив над самой моей головой хлопушкой — из сахарной бумаги на палке — по мухе.
— Нет, Соня, — торопливо прервал он, — эти деньги были не те, успокойся! Эти деньги мне мать прислала, через одного купца, и
получил я их больной,
в тот же
день как и отдал… Разумихин видел… он же и
получал за меня… эти деньги мои, мои собственные, настоящие мои.
— Но с Авдотьей Романовной однажды повидаться весьма желаю. Серьезно прошу. Ну, до свидания… ах да! Ведь вот что забыл! Передайте, Родион Романович, вашей сестрице, что
в завещании Марфы Петровны она упомянута
в трех тысячах. Это положительно верно. Марфа Петровна распорядилась за неделю до смерти, и при мне
дело было. Недели через две-три Авдотья Романовна может и деньги
получить.
Пятый
день из дома, и там меня ищут, и службе конец, и вицмундир
в распивочной у Египетского моста лежит, взамен чего и
получил сие одеяние… и всему конец!
«Жениться? Ну… зачем же нет?
Оно и тяжело, конечно,
Но что ж, он молод и здоров,
Трудиться
день и ночь готов;
Он кое-как себе устроит
Приют смиренный и простой
И
в нем Парашу успокоит.
Пройдет, быть может, год-другой —
Местечко
получу — Параше
Препоручу хозяйство наше
И воспитание ребят…
И станем жить, и так до гроба
Рука с рукой дойдем мы оба,
И внуки нас похоронят...
«Молодые люди до этого не охотники», — твердил он ей (нечего говорить, каков был
в тот
день обед: Тимофеич собственною персоной скакал на утренней заре за какою-то особенною черкасскою говядиной; староста ездил
в другую сторону за налимами, ершами и раками; за одни грибы бабы
получили сорок две копейки медью); но глаза Арины Власьевны, неотступно обращенные на Базарова, выражали не одну преданность и нежность:
в них виднелась и грусть, смешанная с любопытством и страхом, виднелся какой-то смиренный укор.
— Знаешь ли что? — говорил
в ту же ночь Базаров Аркадию. — Мне
в голову пришла великолепная мысль. Твой отец сказывал сегодня, что он
получил приглашение от этого вашего знатного родственника. Твой отец не поедет; махнем-ка мы с тобой
в ***; ведь этот господин и тебя зовет. Вишь, какая сделалась здесь погода; а мы прокатимся, город посмотрим. Поболтаемся
дней пять-шесть, и баста!
— Вот тебе и отец города! — с восторгом и поучительно вскричал Дронов, потирая руки. —
В этом участке таких цен, конечно, нет, — продолжал он. — Дом стоит гроши, стар, мал, бездоходен. За землю можно
получить тысяч двадцать пять, тридцать. Покупатель — есть, продажу можно совершить
в неделю.
Дело делать надобно быстро, как из пистолета, — закончил Дронов и, выпив еще стакан вина, спросил: — Ну, как?
— Спасибо. О Толстом я говорила уже четыре раза, не считая бесед по телефону. Дорогой Клим Иванович —
в доме нет денег и довольно много мелких неоплаченных счетов. Нельзя ли поскорее
получить гонорар за
дело, выигранное вами?
Дня три он провел усердно работая — приводил
в порядок судебные
дела Зотовой, свои счета с нею, и обнаружил, что имеет
получить с нее двести тридцать рублей.
— Сорок три
дня, 1225 рублей, а выдали нам на харчи за все время 305 рублей. И — командуют: поезжайте
в Либаву, там
получите расчет и работу. А
в Либаве предусмотрительно взяли у нас денежный документ да, сосчитав беженцами, отправили сюда.
— Штыком! Чтоб
получить удар штыком, нужно подбежать вплоть ко врагу. Верно? Да, мы, на фронте, не щадим себя, а вы,
в тылу… Вы — больше враги, чем немцы! — крикнул он, ударив
дном стакана по столу, и матерно выругался, стоя пред Самгиным, размахивая короткими руками, точно пловец. — Вы, штатские, сделали тыл врагом армии. Да, вы это сделали. Что я защищаю? Тыл. Но, когда я веду людей
в атаку, я помню, что могу
получить пулю
в затылок или штык
в спину. Понимаете?
Случалось, что, являясь к ней
в условленный
день и час, он
получал из рук домохозяина конверт и
в нем краткую записку без подписи: «Вернусь через неделю».
Обломову
в самом
деле стало почти весело. Он сел с ногами на диван и даже спросил: нет ли чего позавтракать. Съел два яйца и закурил сигару. И сердце и голова у него были наполнены; он жил. Он представлял себе, как Ольга
получит письмо, как изумится, какое сделает лицо, когда прочтет. Что будет потом?..
— Ты будешь
получать втрое больше, — сказал он, — только я долго твоим арендатором не буду, — у меня свои
дела есть. Поедем
в деревню теперь, или приезжай вслед за мной. Я буду
в имении Ольги: это
в трехстах верстах, заеду и к тебе, выгоню поверенного, распоряжусь, а потом являйся сам. Я от тебя не отстану.
Штольц не приезжал несколько лет
в Петербург. Он однажды только заглянул на короткое время
в имение Ольги и
в Обломовку. Илья Ильич
получил от него письмо,
в котором Андрей уговаривал его самого ехать
в деревню и взять
в свои руки приведенное
в порядок имение, а сам с Ольгой Сергеевной уезжал на южный берег Крыма, для двух целей: по
делам своим
в Одессе и для здоровья жены, расстроенного после родов.
Дело в том, что Обломов накануне
получил из деревни, от своего старосты, письмо неприятного содержания. Известно, о каких неприятностях может писать староста: неурожай, недоимки, уменьшение дохода и т. п. Хотя староста и
в прошлом и
в третьем году писал к своему барину точно такие же письма, но и это последнее письмо подействовало так же сильно, как всякий неприятный сюрприз.
— Да, эта статья кончена:
дело решено и сдано
в архив; заговелись мы оброк-то
получать с Обломовки… — говорил, опьянев немного, Мухояров.
На другой
день Райский утром рано предупредил Крицкую запиской, что он просит позволения прийти к ней
в половине первого часа, и
получил ответ: «Charmee, j’attends» [«Очень рада, жду» (фр.).] и т. д.
— Будешь задумчив, как навяжется такая супруга, как Марина Антиповна! Помнишь Антипа? ну, так его дочка! А золото-мужик, большие у меня
дела делает: хлеб продает, деньги
получает, — честный, распорядительный, да вот где-нибудь да подстережет судьба! У всякого свой крест! А ты что это затеял, или
в самом
деле с ума сошел? — спросила бабушка, помолчав.
— Да, упасть
в обморок не от того, от чего вы упали, а от того, что осмелились распоряжаться вашим сердцем, потом уйти из дома и сделаться его женой. «Сочиняет, пишет письма, дает уроки,
получает деньги, и этим живет!»
В самом
деле, какой позор! А они, — он опять указал на предков, —
получали, ничего не сочиняя, и проедали весь свой век чужое — какая слава!.. Что же сталось с Ельниным?
Он предоставил жене
получать за него жалованье
в палате и содержать себя и двоих детей, как она знает, а сам из палаты прямо шел куда-нибудь обедать и оставался там до ночи или на ночь, и на другой
день, как ни
в чем не бывало, шел
в палату и скрипел пером, трезвый, до трех часов. И так проживал свою жизнь по людям.
«Я старался и без тебя, как при тебе, и служил твоему
делу верой и правдой, то есть два раза играл с милыми „барышнями“
в карты, так что братец их, Николай Васильевич, прозвал меня женихом Анны Васильевны и так разгулялся однажды насчет будущей нашей свадьбы, что был вытолкан обеими сестрицами
в спину и не
получил ни гроша субсидии, за которой было явился.
На другой
день к вечеру он
получил коротенький ответ от Веры, где она успокоивала его, одобряя намерение его уехать, не повидавшись с ней, и изъявила полную готовность помочь ему победить страсть (слово было подчеркнуто) — и для того она сама, вслед за отправлением этой записки, уезжает
в тот же
день, то есть
в пятницу, опять за Волгу. Ему же советовала приехать проститься с Татьяной Марковной и со всем домом, иначе внезапный отъезд удивил бы весь город и огорчил бы бабушку.
Видя,
в чем
дело, я встал и резко заявил, что не могу теперь принять деньги, что мне сообщили о жалованье, очевидно, ошибочно или обманом, чтоб я не отказался от места, и что я слишком теперь понимаю, что мне не за что
получать, потому что никакой службы не было.
Кстати, не знаю наверно даже до сего
дня, подкупили они Петра Ипполитовича, моего хозяина, или нет, и
получил ли он от них хоть сколько-нибудь тогда за услуги или просто пошел
в их общество для радостей интриги; но только и он был за мной шпионом, и жена его — это я знаю наверно.
К князю я решил пойти вечером, чтобы обо всем переговорить на полной свободе, а до вечера оставался дома. Но
в сумерки
получил по городской почте опять записку от Стебелькова,
в три строки, с настоятельною и «убедительнейшею» просьбою посетить его завтра утром часов
в одиннадцать для «самоважнейших
дел, и сами увидите, что за
делом». Обдумав, я решил поступить судя по обстоятельствам, так как до завтра было еще далеко.
Ламберт, как оказалось, жил очень далеко,
в Косом переулке, у Летнего сада, впрочем все
в тех же нумерах; но тогда, когда я бежал от него, я до того не заметил дороги и расстояния, что,
получив,
дня четыре тому назад, его адрес от Лизы, даже удивился и почти не поверил, что он там живет.