Неточные совпадения
Казбич
остановился в самом деле и стал вслушиваться: верно, думал, что с ним заводят переговоры, — как не так!.. Мой гренадер приложился… бац!.. мимо, — только что порох на
полке вспыхнул; Казбич толкнул лошадь, и она дала скачок в сторону. Он привстал на стременах, крикнул что-то по-своему, пригрозил нагайкой — и был таков.
(Половой, длинный и сухопарый малый, лет двадцати, со сладким носовым тенором, уже успел мне сообщить, что их сиятельство, князь Н., ремонтер ***го
полка,
остановился у них в трактире, что много других господ наехало, что по вечерам цыгане поют и пана Твардовского дают на театре, что кони, дескать, в цене, — впрочем, хорошие приведены кони.)
С этой мыслию прибыл он в Петербург,
остановился в Измайловском
полку, в доме отставного унтер-офицера, своего старого сослуживца, и начал свои поиски.
Оставшись один, Арапов покусал губы, пожал лоб, потом вошел в чуланчик, взял с
полки какую-то ничтожную бумажку и разорвал ее; наконец, снял со стены висевший над кроватью револьвер и
остановился, смотря то на окно комнаты, то на дуло пистолета.
Назанский, ходивший взад и вперед по комнате,
остановился около поставца и отворил его. Там на
полке стоял графин с водкой и лежало яблоко, разрезанное аккуратными, тонкими ломтями. Стоя спиной к гостю, он торопливо налил себе рюмку и выпил. Ромашов видел, как конвульсивно содрогнулась его спина под тонкой полотняной рубашкой.
Не знаю, может быть, я думала, что, научившись всему, что он знал, буду достойнее его дружбы, Я бросилась к первой
полке; не думая, не
останавливаясь, схватила в руки первый попавшийся запыленный, старый том и, краснея, бледнея, дрожа от волнения и страха, утащила к себе краденую книгу, решившись прочесть ее ночью, у ночника, когда заснет матушка.
Он размышлял: «Сто
полков будут мне даны на выбор, и из них я должен буду
остановиться на одном.
Беспомощно водя глазами по листу, исчерченному синим и красным карандашом, он никак не мог
остановиться на одном из намеченных
полков.
Александров согласен. Но в эту секунду молчавший до сих пор военный оркестр Невского
полка вдруг начинает играть бодрый, прелестный, зажигающий марш Шуберта. Зеленые большие ворота широко раскрываются, и в их свободном просвете вдруг появляются и тотчас же
останавливаются две стройные девичьи фигуры.
Когда Федосей, пройдя через сени, вступил в баню, то
остановился пораженный смутным сожалением; его дикое и грубое сердце сжалось при виде таких прелестей и такого страдания: на полу сидела, или лучше сказать, лежала Ольга, преклонив голову на нижнюю ступень
полкá и поддерживая ее правою рукою; ее небесные очи, полузакрытые длинными шелковыми ресницами, были неподвижны, как очи мертвой, полны этой мрачной и таинственной поэзии, которую так нестройно, так обильно изливают взоры безумных; можно было тотчас заметить, что с давних пор ни одна алмазная слеза не прокатилась под этими атласными веками, окруженными легкой коришневатой тенью: все ее слезы превратились в яд, который неумолимо грыз ее сердце; ржавчина грызет железо, а сердце 18-летней девушки так мягко, так нежно, так чисто, что каждое дыхание досады туманит его как стекло, каждое прикосновение судьбы оставляет на нем глубокие следы, как бедный пешеход оставляет свой след на золотистом дне ручья; ручей — это надежда; покуда она светла и жива, то в несколько мгновений следы изглажены; но если однажды надежда испарилась, вода утекла… то кому нужда до этих ничтожных следов, до этих незримых ран, покрытых одеждою приличий.
Асклипиодот почтительно
остановился в дверях, одной рукой пряча за спиной растрепанную шапку, а другой целомудренно придерживая расходившиеся
полки своего подрясника; яйцеобразная голова, украшенная жидкими прядями спутанных волос цвета того же Bismark-furioso, небольшие карие глазки, смотревшие почтительно и вместе дерзко, испитое смуглое лицо с жиденькой растительностью на подбородке и верхней губе, длинный нос и широкие губы — все это, вместе взятое с протяженно-сложенностью Асклипиодота, полным отсутствием живота, глубоко ввалившейся грудью и длинными корявыми руками, производило тяжелое впечатление, особенно рядом с чистенькой и опрятной фигуркой о.
— Si monsieur le desire, [Если вам, сударь, угодно (фр.).] — проговорил внезапно господин Пиношэ,
остановившись перед дверью (из двух секундантов он был, очевидно, самый бойкий на язык, и ему было поручено вести переговоры — мосье Лекок только похрюкивал одобрительно), — si monsieur le desire, — повторил он (тут Вязовнину вспомнился мосье Галиси, его московский куафер, который часто употреблял эту фразу), — мы можем отрекомендовать одного из офицеров нашего
полка — le lieutenant Barbichon, un garçon très devoue, [Лейтенанта Барбишона, очень преданного малого (фр.).] который, наверное, согласится оказать услугу «à un gentleman» [«джентльмену» (англ.).] (господин Пиношэ выговорил это слово на французский лад: жантлеман) — вывести его из затруднения и, став вашим секундантом, примет ваши интересы к сердцу — prendpa à co eur vos interets.
Любавин
остановился над младшим из мальчиков, казавшимся двенадцатилетним ребенком. Это была Милица Петрович, или Митя Агарин, юный разведчик роты Н-ского пехотного
полка, как ее звали не подозревавшие истины офицеры и однополчане-солдаты.
Я вошел в комнату — и
остановился. Боже мой, что я увидел! Земляной пол был подтерт чисто-начисто, посуда, вся перемытая, стояла на
полке, а Аксинья, засучив рукава, месила тесто на скамейке, стоявшей вчера у изголовья больного. У меня опустились руки.
N-ский кавалерийский
полк, маневрируя,
остановился на ночевку в уездном городишке К. Такое событие, как ночевка гг. офицеров, действует всегда на обывателей самым возбуждающим и вдохновляющим образом.
Полки фон Вердена и Боура, без команды своих начальников,
останавливаются и оборачивают коней.
Тут
останавливались с ним Иоанн-младой, дворчане, большой
полк с государевым стягом, Аристотель с огнестрельным орудием и неразлучный касимовский царевич Даньяр.
Продолжая путь, Суворов доехал до Вильны.
Остановившись перед главною гауптвахтою, он, не выходя из экипажа, принял почетный рапорт от командира квартировавшего в Вильне фанагорийского
полка.
По доходившим известиям, поляки сильно укрепили Прагу и готовились к отпору. Александр Васильевич не скрывал этого от солдат, а, напротив, заранее им внушал, что Прага даром в руки не дастся. По своему обыкновению, объезжая ежедневно на походе войска, он
останавливался у каждого
полка, здоровался, балагурил, называл по именам знакомых солдат, говорил о предстоящих трудах. Чуть не весь
полк сбегался туда, где ехал и беседовал с солдатами Суворов, — это беспорядком не считалось.
Со слугою, отправились они в столицу,
остановились на Ямской, на постоялом дворе, наняли угол за перегородкой, отыскали писца, солдата архангелогородского, пехотного
полка Мохова, который на гербовом двухкопеечном листе написал просьбу, и, отслужив молебен, отправились в корпус, на Петербургскую сторону.
Первый
полк, отсалютовав царице знаменами и саблями, обскакивал весь фронт и другой
полк и
останавливался за последним; второй делал то же, и, таким образом, государыня видела неразрывную цепь
полков до Глухова. Войска были одеты заново, в синих черкесках, в широких шальварах, в разноцветных, по
полкам, шапках. Государыня выходила из коляски, пешком обходила все команды и ночевала в палатках под Ясманью.
Озадаченные такой неожиданной развязкою, нейшлотские сановники поспешно поднимались по узким каменным лестницам на высокую угольную башню. В самом верхнем ярусе они
остановились на площадке, едва переводя дух от усталости, и увидели бодрого худощавого старика в огромной шляпе и сером чухонском балахоне, под которым виднелся мундир Преображенского
полка с широкой георгиевской лентой через плечо.
Наконец
полк прибыл в Слатино, где и
остановился.
Имея в Петербурге много знакомых и приятелей, он, однако, не хотел стеснять их наездом, а
остановился в домике священника ямской Предтеченской церкви Иллариона Андреева, брата священника одного из приходов Новгородской губернии, к которому принадлежала суворовская вотчина. Дом этот находился невдалеке от казарм Семеновского
полка, в котором должен был служить Александр Суворов.
Остановившись в «Европейской» гостинице, он стал посещать свой старый
полк и товарищей, которые приняли его с распростертыми объятиями.
Из письма, в котором русский офицер подробно
останавливается на военно-технических подробностях, видно, что в распоряжении генерала Куроки было в то время 29
полков.
Подъехав к широкой реке Вилии, он
остановился подле польского уланского
полка, стоявшего на берегу.
Гусары простояли около часу на одном месте. Началась и канонада. Граф Остерман с свитой проехал сзади эскадрона,
остановившись поговорил с командиром
полка и отъехал к пушкам на гору.
Коляска
остановилась у
полка.
Нерешительность государя продолжалась одно мгновение. Нога государя, с узким, острым носком сапога, как носили в то время, дотронулась до паха энглизированной гнедой кобылы, на которой он ехал; рука государя в белой перчатке подобрала поводья и он тронулся, сопутствуемый беспорядочно-заколыхавшимся морем адъютантов. Дальше и дальше отъезжал он,
останавливаясь у других
полков, и, наконец, только белый плюмаж его виднелся Ростову из-за свиты, окружавшей императоров.
Остановившись против Павлоградского
полка, государь сказал что-то по-французски австрийскому императору и улыбнулся.
Перед Преображенским
полком он
остановился, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Кто-то из свиты махнул, чтобы державшие знамена солдаты подошли и поставили их древками знамен вокруг главнокомандующего. Кутузов помолчал несколько минут и видимо неохотно, подчиняясь необходимости своего положения, поднял голову и начал говорить. Толпы офицеров окружили его. Он внимательным взглядом обвел кружок офицеров, узнав некоторых из них.