Неточные совпадения
У Лопашова, как и в других городских богатых трактирах, у крупнейших коммерсантов были свои излюбленные столики.
Приходили с
покупателями, главным образом крупными провинциальными оптовиками, и первым делом заказывали чаю.
Шайка сменщиков: продадут золотые часы, с пробой, или настоящее кольцо с бриллиантом, а когда
придет домой
покупатель, поглядит — часы медные и без нутра, и кольцо медное, со стеклом.
Конечно, от этого страдал больше всего небогатый люд, а надуть
покупателя благодаря «зазывалам» было легко. На последние деньги купит он сапоги, наденет, пройдет две-три улицы по лужам в дождливую погоду — глядь, подошва отстала и вместо кожи бумага из сапога торчит. Он обратно в лавку… «Зазывалы» уж узнали зачем и на его жалобы закидают словами и его же выставят мошенником:
пришел, мол, халтуру сорвать, купил на базаре сапоги, а лезешь к нам…
Придет покупатель: что у вас в лавке словно экстренно пахнет? — а ему в ответ: такой уж товар-с; без того нельзя-с.
— Помилуйте, даже очень близко. Вы только спросите, кого я не знаю… всех знаю! Мне каждый торговец, против обыкновенного
покупателя, двадцать — тридцать процентов уступит — вот я вам как доложу!
Пришел я сейчас в лавку, спросил фунт икры — мне фунт с четвертью отвешивают! спросил фунт миндалю — мне изюму четверку на придачу завертывают! В трактир
пришел, спросил три рюмки водки — мне четвертую наливают. За три плачу, четвертая — в знак уважения!
По утрам кухарка, женщина больная и сердитая, будила меня на час раньше, чем его; я чистил обувь и платье хозяев, приказчика, Саши, ставил самовар, приносил дров для всех печей, чистил судки для обеда.
Придя в магазин, подметал пол, стирал пыль, готовил чай, разносил
покупателям товар, ходил домой за обедом; мою должность у двери в это время исполнял Саша и, находя, что это унижает его достоинство, ругал меня...
Но, сбегав раза два в трактир, и мужики становились бойчее, на ругань отвечали руганью, на шутки — шутками; к полудню почти все они были выпивши, и споры их с
покупателями нередко разрешались боем. Являлся базарный староста Леснов,
приходил Анкудин и другой будочник — Мохоедов; пьяных и буянов отправляли в пожарную. Солидные люди, внушительно крякая, говорили мужикам...
День этот был странно длинён. Над крышами домов и площадью неподвижно висела серая туча, усталый день точно запутался в её сырой массе и тоже остановился. К вечеру в лавку
пришли покупатели, один — сутулый, худой, с красивыми, полуседыми усами, другой — рыжебородый, в очках. Оба они долго и внимательно рылись в книгах, худой всё время тихонько свистел, и усы у него шевелились, а рыжий говорил с хозяином. Евсей укладывал отобранные книги в ряд, корешками вверх, и прислушивался к словам старика Распопова.
— Как же! — любезно усмехаясь, сказал старик. — К этому товару привыкаешь, любишь его, ведь не дрова, произведение ума. Когда видишь, что и
покупатель уважает книгу, — это приятно. Вообще-то наш
покупатель чудак,
приходит и спрашивает — нет ли интересной книги какой-нибудь? Ему всё равно, он ищет забавы, игрушечку, но не пользу. А иной раз бывает — вдруг спросит запрещённых книг…
Кроме того барышник мучал меня тем, что как только
приходили покупатели, он входил в мой денник и начинал больным кнутом стегать и пугать меня, так что доводил до бешенства.
— Позвольте вам, господин, доложить: и вас за эти самые слова похвалить нельзя. Потому я — садовник, и всякий, значит, берет это в рассуждение. Теперича вы, например, усадьбу свою продавать вздумали… хорошо!
Приходит, значит,
покупатель и первым делом: садовник! кажи парники! Что я ему покажу? А почему, скажет, в парниках у тебя ничего не растет? А?
Когда я, впервые,
пришел в лавку, Деренков, занятый с
покупателями, кивнул мне на дверь в комнату, я вошел туда и вижу: в сумраке, в углу, стоит на коленях, умиленно молясь, маленький старичок, похожий на портрет Серафима Саровского. Что-то неладное, противоречивое почувствовал я, глядя на старичка.
Глуховцев. А завтра же снова
придет какой-нибудь
покупатель, и вы снова…
Коли хоша я, поверенный госпожи Пасмуровой,
пришел на торги в присутствие, никто уж из
покупателей не сунется: всяк знает, что начальник губернии того не желает.
— Пока еще нет, — сказал Меркулов. —
Приходили вчера, им и цены и условия сказали и товар показали весь без остатка. Да ведь это не настоящие
покупатели, — ищейки.
— Если, примерно будь сказано, теперича нам сложиться наличными, сколько у кого есть, и скупить у доронинских зятьев весь ихний товар, тогда бы, ставь
покупатели цены, какие хотят, пуда никому из них негде купить. Поневоле к нам
придут и заплатят, сколько мы ни запросим. А купивши у Меркулова с Веденеевым весь караван по объявленной ими цене, какие барыши мы получим!..
Придет покупатель, лавка полным-полнехонька народом, десятка полтора человек сидят в ней по скамейкам либо стоят у прилавка, внимательно рассматривая в книгах каждую страницу.
— Каждая по-своему распорядилась, — отвечал Патап Максимыч. — Сестрица моя любезная три дома в городу-то построила, ни одного не трогает, ни ломать, ни продавать не хочет. Ловкая старица. Много такого знает, чего никто не знает. Из Питера да из Москвы в месяц раза по два к ней письма
приходят. Есть у нее что-нибудь на уме, коли не продает строенья. А
покупатели есть, выгодные цены дают, а она и слышать не хочет. Что-нибудь смекает. Она ведь лишнего шага не ступит, лишнего слова не скажет. Хитрая!
Застынешь весь, обалдеешь и сам станешь жесточее мороза: одного за ухо дернешь, так что чуть ухо не оторвешь, другого по затылку хватишь, на
покупателя злодеем этаким глядишь, зверем, и норовишь с него кожу содрать, а домой ввечеру
придешь, надо бы спать ложиться, но ты не в духах и начинаешь свое семейство куском хлеба попрекать, шуметь и так разойдешься, что пяти городовых мало.
В первые три недели
покупатели совсем не
приходили.
Полицией было назначено на каждой большой дороге место, куда московским жителям позволялось
приходить и закупать от сельских жителей все, в чем была надобность. Между
покупателями и продавцами были разложены большие огни и сделаны надолбы, и строго наблюдалось, чтобы городские жители до приезжих не дотрагивались и не смешивались вместе. Деньги при передаче обмакивались в уксус. Но, несмотря на все это, чума принимала все более и более ужасающие размеры.
Через три недели
пришел первый
покупатель. Это был толстый, седой господин с бакенами, в фуражке с красным околышем, по всем видимостям, помещик. Он потребовал вторую часть «Родного слова».