Неточные совпадения
Но в это самое время вышла княгиня. На лице ее изобразился ужас, когда она увидела их одних и их расстроенные лица. Левин
поклонился ей и ничего не сказал. Кити молчала, не поднимая глаз. «Слава
Богу, отказала», — подумала мать, и лицо ее просияло обычной улыбкой, с которою она встречала по четвергам гостей. Она села и начала расспрашивать Левина о его жизни в деревне. Он сел опять, ожидая приезда гостей, чтоб уехать незаметно.
— Слава
богу, — отвечал половой,
кланяясь. — Вчера приехал поручик какой-то военный, занял шестнадцатый номер.
—
Бог простит, — ответил Раскольников, и как только произнес это, мещанин
поклонился ему, но уже не земно, а в пояс, медленно повернулся и вышел из комнаты. «Все о двух концах, теперь все о двух концах», — твердил Раскольников и более чем когда-нибудь бодро вышел из комнаты.
Поди сейчас, сию же минуту, стань на перекрестке,
поклонись, поцелуй сначала землю, которую ты осквернил, а потом
поклонись всему свету, на все четыре стороны, и скажи всем, вслух: «Я убил!» Тогда
бог опять тебе жизни пошлет.
Борис (рыдая). Ну,
Бог с тобой! Только одного и надо у
Бога просить, чтоб она умерла поскорее, чтобы ей не мучиться долго! Прощай! (
Кланяется.)
— Идолопоклонство, конечно. «Приидите,
поклонимся и припадем цареви и
богу нашему» — н-да! Ну все-таки надо посмотреть. Не царь интересен, а народ, воплощающий в него все свои чаяния и надежды.
— Слава
Богу,
кланяется вам — прислала вам от своих плодов: персиков из оранжереи, ягод, грибов — там в шарабане…
И
Бога отвергнет, так идолу
поклонится — деревянному, али златому, аль мысленному.
— Верно, перед
Богом говорю, барин. Будьте отцом родным! — Он хотел
кланяться в землю, и Нехлюдов насилу удержал его. — Вызвольте, ни за что пропадаю, — продолжал он.
Григорий снес эту пощечину как преданный раб, не сгрубил ни слова, и когда провожал старую барыню до кареты, то,
поклонившись ей в пояс, внушительно произнес, что ей «за сирот
Бог заплатит».
Принял я его полтину,
поклонился ему и супруге его и ушел обрадованный и думаю дорогой: «Вот мы теперь оба, и он у себя, и я, идущий, охаем, должно быть, да усмехаемся радостно, в веселии сердца нашего, покивая головой и вспоминая, как
Бог привел встретиться».
Они созидали
богов и взывали друг к другу: «Бросьте ваших
богов и придите
поклониться нашим, не то смерть вам и
богам вашим!» И так будет до скончания мира, даже и тогда, когда исчезнут в мире и
боги: все равно падут пред идолами.
— А я, батюшка, не жалуюсь. И слава
Богу, что в рыболовы произвели. А то вот другого, такого же, как я, старика — Андрея Пупыря — в бумажную фабрику, в черпальную, барыня приказала поставить. Грешно, говорит, даром хлеб есть… А Пупырь-то еще на милость надеялся: у него двоюродный племянник в барской конторе сидит конторщиком; доложить обещался об нем барыне, напомнить. Вот те и напомнил!.. А Пупырь в моих глазах племяннику-то в ножки
кланялся.
— Слава
богу, как всегда; он вам
кланяется… Родственник, не меняя нисколько лица, одними зрачками телеграфировал мне упрек, совет, предостережение; зрачки его, косясь, заставили меня обернуться — истопник клал дрова в печь; когда он затопил ее, причем сам отправлял должность раздувальных мехов, и сделал на полу лужу снегом, оттаявшим с его сапог, он взял кочергу длиною с казацкую пику и вышел.
Старушка, бабушка моя,
На креслах опершись, стояла,
Молитву шепотом творя,
И четки всё перебирала;
В дверях знакомая семья
Дворовых лиц мольбе внимала,
И в землю
кланялись они,
Прося у
бога долги дни.
— Дура ты, дура! — возражала она, — ведь ежели бы по-твоему, как ты завсегда говоришь, повиноваться, так святой-то человек должен бы был без разговоров чурбану
поклониться — только и всего. А он, вишь ты, что! лучше, говорит, на куски меня изрежь, а я твоему
богу не слуга!
— Помилуй, пан голова! — закричали некоторые,
кланяясь в ноги. — Увидел бы ты, какие хари: убей
бог нас, и родились и крестились — не видали таких мерзких рож. Долго ли до греха, пан голова, перепугают доброго человека так, что после ни одна баба не возьмется вылить переполоху.
Матери опять не хотят нас пускать ночевать в саду.
Бог знает, что у них на уме… Но те, что приходят «на двор» с просьбами,
кланяются, целуют руки… А те, что работают у себя на полях, — кажутся такими умелыми и серьезными, но замкнутыми и недоступными…
Рационалисты и позитивисты отстаивают «безумие перед
Богом», отрицают мировой разум и
поклоняются рассудочности человеческой, отсекающей от объекта, от космоса, от вселенной.
Вместо живого
Бога поклонился Гегель своему философскому гнозису, отвлеченному своему разуму.
Европейская культура идет быстрыми шагами к пределу человеческого самообоготворения, к новой безбожной религии, к земному
богу, который уже всех поработит и которому
поклонятся окончательно.
— Ничего, слава
богу… Ногами все скудается, да поясницу к ненастью ломит. И то оказать: старо уж место. Наказывала больно
кланяться тебе… Говорит: хоть он и табашник и бритоус, а все-таки
кланяйся. Моя, говорит, кровь, обо всех матерьнее сердце болит.
В нашем краю ничего нет особенно любопытного. Слава
богу, старики кой-как держатся. Евгений вместе со мной дружески вам жмет руку.
Поклонитесь нашим, [В Красноярске, где служил Казимирский, жили тогда декабристы В. Л. Давыдов, М. Ф. Митьков, М. М. Спиридов.] скажите наш привет вашим домашним.
— Слава
богу. Ну, а семейство ваше? Гловацкие вам
кланяются, Вязмитинов, Зарницын. Он женился.
Мы остановились, сошли с роспусков, подошли близко к жнецам и жницам, и отец мой сказал каким-то добрым голосом: «
Бог на помощь!» Вдруг все оставили работу, обернулись к нам лицом, низко
поклонились, а некоторые крестьяне, постарше, поздоровались с отцом и со мной.
Слава
богу, мы только
поклонились гостям, а то я боялся, что они будут нас обнимать и как-нибудь задушат.
Мысеич опять дремал, прислонясь к окошку; я опять помолился
богу и даже
поклонился в землю, опять с грустью посмотрел на дедушкину кровать — и мы вышли.
— Какого звания — мужик простой, служить только
богу захотел, — а у нас тоже житье-то! При монастыре служим, а сапогов не дают; а мука-то ведь тоже ест их, хуже извести, потому она кислая; а начальство-то не внемлет того: где хошь бери, хоть воруй у
бога — да!.. — бурчал старик. Увидев подъехавшего старика Захаревского, он
поклонился ему. — Вон барин-то знакомый, — проговорил он, как-то оскаливая от удовольствия рот.
Героем моим, между тем, овладел страх, что вдруг, когда он станет причащаться, его опалит небесный огонь, о котором столько говорилось в послеисповедных и передпричастных правилах; и когда, наконец, он подошел к чаше и повторил за священником: «Да будет мне сие не в суд и не в осуждение», — у него задрожали руки, ноги, задрожали даже голова и губы, которыми он принимал причастие; он едва имел силы проглотить данную ему каплю — и то тогда только, когда запил ее водой, затем
поклонился в землю и стал горячо-горячо молиться, что
бог допустил его принять крови и плоти господней!
— Ну, и слава
богу! на старинное пепелище посмотришь, могилкам
поклонишься, родным воздухом подышишь — все-таки освежишься! Чай, у Лукьяныча во дворце остановился? да, дворец он себе нынче выстроил! тесно в избе показалось, помещиком жить захотел… Ах, мой друг!
— Хорошо, хорошо… Только я не люблю, когда в землю
кланяются: я не
бог.
— Встаньте, встаньте! Я не
бог, чтобы мне
кланяться в землю.
— Пора нам, старикам, на погост, Ниловна! Начинается новый народ. Что мы жили? На коленках ползали и все в землю
кланялись. А теперь люди, — не то опамятовались, не то — еще хуже ошибаются, ну — не похожи на нас. Вот она, молодежь-то, говорит с директором, как с равным… да-а! До свидания, Павел Михайлов, хорошо ты, брат, за людей стоишь! Дай
бог тебе, — может, найдешь ходы-выходы, — дай
бог!
— Мефи? Это — древнее имя, это — тот, который… Ты помнишь: там, на камне — изображен юноша… Или нет: я лучше на твоем языке, так ты скорее поймешь. Вот: две силы в мире — энтропия и энергия. Одна — к блаженному покою, к счастливому равновесию; другая — к разрушению равновесия, к мучительно-бесконечному движению. Энтропии — наши или, вернее, — ваши предки, христиане,
поклонялись как
Богу. А мы, антихристиане, мы…
На вопрос Степана о том, за что его ссылали, Чуев объяснил ему, что его ссылали за истинную веру Христову, за то, что обманщики-попы духа тех людей не могут слышать, которые живут по Евангелию и их обличают. Когда же Степан спросил Чуева, в чем евангельский закон, Чуев разъяснил ему, что евангельский закон в том, чтобы не молиться рукотворенньм
богам, а
поклоняться в духе и истине. И рассказал, как они эту настоящую веру от безногого портного узнали на дележке земли.
Магдалина, со всеми нашими матушками нижайше
кланяюсь, спаси вас
бог, а паче всего приумножь нетленные богатства души вашей…
Все они нижайше вам, нашему благодетелю,
кланяются и все, благодаря
бога, благополучны, только престарелая мать Палинария неделю тому назад преставилась, так многие старушки сильно об ней растужились.
Губерния наша дальняя, дворянства этого нет, ну, и жили мы тут как у Христа за пазушкой; съездишь, бывало, в год раз в губернский город,
поклонишься чем
бог послал благодетелям и знать больше ничего не хочешь.
— Грушка! — и глазами на меня кажет. Она взмахнунула на него ресничищами… ей-богу, вот этакие ресницы, длинные-предлинные, черные, и точно они сами по себе живые и, как птицы какие, шевелятся, а в глазах я заметил у нее, как старик на нее повелел, то во всей в ней точно гневом дунуло. Рассердилась, значит, что велят ей меня потчевать, но, однако, свою должность исполняет: заходит ко мне на задний ряд,
кланяется и говорит...
— Нет, ты обвиняешь!.. Сами выходят замуж
бог знает с каким сумасшествием… на нужду… на голод… перессориваются с родными, а мужчину укоряют, отчего он не подлец, не изгибается, не
кланяется…
— Молебен! — сказал он стоявшим на клиросе монахам, и все пошли в небольшой церковный придел, где покоились мощи угодника. Началась служба. В то время как монахи, после довольно тихого пения, запели вдруг громко: «Тебе,
бога, хвалим; тебе, господи, исповедуем!» — Настенька
поклонилась в землю и вдруг разрыдалась почти до истерики, так что Палагея Евграфовна принуждена была подойти и поднять ее. После молебна начали подходить к кресту и благословению настоятеля. Петр Михайлыч подошел первый.
Рисположенский. Ну вот, как за эдаких людей
Богу не молить! Только какая-нибудь свинья необразованная может не чувствовать этого. Я вам в ножки
поклонюсь, Лазарь Елизарыч!
Подхалюзин. Слава Богу-с, идет помаленьку. Сысою Псоичу! (
Кланяется.)
— Маменька, слава
богу, здорова,
кланяется вам, и тетушка Марья Павловна тоже, — сказал робко Александр Федорыч. — Тетушка поручила мне обнять вас… — Он встал и подошел к дяде, чтоб поцеловать его в щеку, или в голову, или в плечо, или, наконец, во что удастся.
— Слава
богу!
кланяется вам.
— Ах, да! Ну, я вас не неволю.
Кланяйтесь Федосье Петровне от меня, — скажите, что я душевно огорчена ее печалью и сама бы навестила, да вот
бог, дескать, и мне послал горе — сына проводила.
Все
кланяются ему и в глаза-то
бог знает что наговорят, а за глаза крестятся, как поминают его, словно шайтана какого.
— Вот ты — хороший юнкарь, дай
бог тебе доброго здоровья и спасибо на хлебе, на соли, —
кланялась она головой, — а то ведь есть и из вашей братии, из юнкарей, такие охальники, что не приведи господи.
— Да упаси меня
бог! Да что вы это придумали, господин юнкер? Да ведь меня Петр Алексеевич мигом за это прогонят. А у меня семья, сам-семь с женою и престарелой родительницей. А дойдет до господина генерал-губернатора, так он меня в три счета выселит навсегда из Москвы. Не-ет, сударь, старая история. Имею честь
кланяться. До свиданья-с! — и бежит торопливо следом за своим патроном.
Мой-то и
богу, захочет,
поклонится, а захочет, и нет, а тебя Шатушка (милый он, родимый, голубчик мой!) по щекам отхлестал, мой Лебядкин рассказывал.