Неточные совпадения
Пусть каждый возьмет
в руки по улице… черт возьми, по улице — по метле! и вымели бы всю улицу, что
идет к
трактиру, и вымели бы чисто…
Пошли к Почечуеву, да на дороге Петр Иванович говорит: «Зайдем, — говорит, —
в трактир.
Случалось ему уходить за город, выходить на большую дорогу, даже раз он вышел
в какую-то рощу; но чем уединеннее было место, тем сильнее он сознавал как будто чье-то близкое и тревожное присутствие, не то чтобы страшное, а как-то уж очень досаждающее, так что поскорее возвращался
в город, смешивался с толпой, входил
в трактиры,
в распивочные,
шел на Толкучий, на Сенную.
Он было хотел
пойти назад, недоумевая, зачем он повернул на — ский проспект, как вдруг,
в одном из крайних отворенных окон
трактира, увидел сидевшего у самого окна, за чайным столом, с трубкою
в зубах, Свидригайлова.
— Он был не
в себе вчера, — задумчиво проговорил Разумихин. — Если бы вы знали, что он там натворил вчера
в трактире, хоть и умно… гм! О каком-то покойнике и о какой-то девице он действительно мне что-то говорил вчера, когда мы
шли домой, но я не понял ни слова… А впрочем, и я сам вчера…
Он застал Базарова
в трактире, где они остановились, и долго его уговаривал
пойти к губернатору.
Но Калитин и Мокеев ушли со двора. Самгин
пошел в дом, ощущая противный запах и тянущий приступ тошноты. Расстояние от сарая до столовой невероятно увеличилось; раньше чем он прошел этот путь, он успел вспомнить Митрофанова
в трактире,
в день похода рабочих
в Кремль, к памятнику царя; крестясь мелкими крестиками, человек «здравого смысла» горячо шептал: «Я — готов, всей душой! Честное слово: обманывал из любви и преданности».
— Думаете — просто все? Служат люди
в разных должностях, кушают, посещают
трактиры, цирк, театр и — только? Нет, Варвара Кирилловна, это одна оболочка, скорлупа, а внутри — скука! Обыкновенность жизни это — фальшь и — до времени, а наступит разоблачающая минута, и —
пошел человек вниз головою.
Идти дальше, стараться объяснить его окончательно, значит, напиваться с ним пьяным, давать ему денег взаймы и потом выслушивать незанимательные повести о том, как он
в полку нагрубил командиру или побил жида, не заплатил
в трактире денег, поднял знамя бунта против уездной или земской полиции, и как за то выключен из полка или послан
в такой-то город под надзор.
«Он не убьет Бьоринга, а наверно теперь
в трактире сидит и слушает „Лючию“! А может, после „Лючии“
пойдет и убьет Бьоринга. Бьоринг толкнул меня, ведь почти ударил; ударил ли? Бьоринг даже и с Версиловым драться брезгает, так разве
пойдет со мной? Может быть, мне надо будет убить его завтра из револьвера, выждав на улице…» И вот эту мысль провел я
в уме совсем машинально, не останавливаясь на ней нисколько.
Было уже восемь часов; я бы давно
пошел, но все поджидал Версилова: хотелось ему многое выразить, и сердце у меня горело. Но Версилов не приходил и не пришел. К маме и к Лизе мне показываться пока нельзя было, да и Версилова, чувствовалось мне, наверно весь день там не было. Я
пошел пешком, и мне уже на пути пришло
в голову заглянуть во вчерашний
трактир на канаве. Как раз Версилов сидел на вчерашнем своем месте.
Я описываю тогдашние мои чувства, то есть то, что мне
шло в голову тогда, когда я сидел
в трактире под соловьем и когда порешил
в тот же вечер разорвать с ними неминуемо.
«Однако ж час, — сказал барон, — пора домой; мне завтракать (он жил
в отели), вам обедать». Мы
пошли не прежней дорогой, а по каналу и повернули
в первую длинную и довольно узкую улицу, которая вела прямо к
трактиру. На ней тоже купеческие домы, с высокими заборами и садиками, тоже бежали вприпрыжку носильщики с ношами. Мы пришли еще рано; наши не все собрались: кто
пошел по делам службы, кто фланировать, другие хотели пробраться
в китайский лагерь.
А ведь стоило только найтись человеку, — думал Нехлюдов, глядя на болезненное, запуганное лицо мальчика, — который пожалел бы его, когда его еще от нужды отдавали из деревни
в город, и помочь этой нужде; или даже когда он уж был
в городе и после 12 часов работы на фабрике
шел с увлекшими его старшими товарищами
в трактир, если бы тогда нашелся человек, который сказал бы: «не ходи, Ваня, нехорошо», — мальчик не
пошел бы, не заболтался и ничего бы не сделал дурного.
Извозчики, лавочники, кухарки, рабочие, чиновники останавливались и с любопытством оглядывали арестантку; иные покачивали головами и думали: «вот до чего доводит дурное, не такое, как наше, поведение». Дети с ужасом смотрели на разбойницу, успокаиваясь только тем, что за ней
идут солдаты, и она теперь ничего уже не сделает. Один деревенский мужик, продавший уголь и напившийся чаю
в трактире, подошел к ней, перекрестился и подал ей копейку. Арестантка покраснела, наклонила голову и что-то проговорила.
«Не пьян ведь, а какую ахинею порет!» — подумал вслед ему Петр Ильич. Он расположился было остаться присмотреть за тем, как будут снаряжать воз (на тройке же) с остальными припасами и винами, предчувствуя, что надуют и обсчитают Митю, но вдруг, сам на себя рассердившись, плюнул и
пошел в свой
трактир играть на биллиарде.
— Пожалуй,
в трактире можно,
пойдем, я туда сам сейчас отправляюсь.
С другой стороны, Иван Федорович чем свет сегодня
послали меня к ним на квартиру
в ихнюю Озерную улицу, без письма-с, с тем чтобы Дмитрий Федорович на словах непременно пришли
в здешний трактир-с на площади, чтобы вместе обедать.
Мы были больше часу
в особой комнате Перова
трактира, а коляска с Матвеем еще не приезжала! Кетчер хмурился. Нам и
в голову не
шла возможность несчастия, нам так хорошо было тут втроем и так дома, как будто мы и всё вместе были. Перед окнами была роща, снизу слышалась музыка и раздавался цыганский хор; день после грозы был прекрасный.
— Неизвестно-с. Покойница моя тоже спервоначалу говорила: «Не пущу», а потом только и слов бывало: «Что все дома торчишь!
шел бы
в трактир!»
— Да, дома. Надену халат и сижу. Трубку покурю, на гитаре поиграю. А скучно сделается,
в трактир пойду. Встречу приятелей, поговорим, закусим, машину послушаем… И не увидим, как вечер пройдет.
В околотке существовало семь таких торговых пунктов, по числу дней
в неделе, и торговцы ежедневно переезжали из одного
в другое. Торговали преимущественно холстами и кожами, но
в лавках можно было найти всякий крестьянский товар.
В особенности же бойко
шел трактирный торг, так что, например,
в Заболотье существовало не меньше десяти
трактиров.
В «городе» более интересных
трактиров не было, кроме разве явившегося впоследствии
в подвалах Городских рядов «Мартьяныча», рекламировавшего вовсю и торговавшего на
славу, повторяя собой во всех отношениях бубновскую «дыру».
Петр Кириллов, благодаря которому были введены
в трактирах для расчета марки, был действительное лицо, увековечившее себя не только
в Москве, но и
в провинции. Даже
в далекой Сибири между торговыми людьми нередко
шел такой разговор...
Когда
пошло увлечение модой и многие из
трактиров стали называться «ресторанами» — даже «Арсентьич», перейдя
в другие руки, стал именоваться
в указателе официально «Старочеркасский ресторан», а публика
шла все так же
в «
трактир» к «Арсентьичу».
И купечество и братство валом валило
в новый
трактир. Особенно бойко торговля
шла с августа, когда помещики со всей России везли детей учиться
в Москву
в учебные заведения и когда установилась традиция — пообедать с детьми у Тестова или
в «Саратове» у Дубровина… откуда «жить
пошла» со своим хором знаменитая «Анна Захаровна», потом блиставшая у «Яра».
В трактире всегда сидели свои люди, знали это, и никто не обижался. Но едва не случилась с ним беда. Это было уже у Тестова, куда он перешел от Турина.
В зал пришел переведенный
в Москву на должность начальника жандармского управления генерал Слезкин. Он с компанией занял стол и заказывал закуску. Получив приказ, половой
пошел за кушаньем, а вслед ему Слезкин крикнул командирским голосом...
Иногда называл себя
в третьем лице, будто не о нем речь. Где говорит, о том и вспоминает:
в трактире — о старых
трактирах, о том, кто и как пил, ел;
в театре
в кругу актеров —
идут воспоминания об актерах, о театре. И чего-чего он не знал! Кого-кого он не помнил!
После спектакля стояла очередью театральная публика.
Слава Тестова забила Турина и «Саратов».
В 1876 году купец Карзинкин купил
трактир Турина, сломал его, выстроил огромнейший дом и составил «Товарищество Большой Московской гостиницы», отделал
в нем роскошные залы и гостиницу с сотней великолепных номеров.
В 1878 году открылась первая половина гостиницы. Но она не помешала Тестову, прибавившему к своей вывеске герб и надпись: «Поставщик высочайшего двора».
Эти две различные по духу и по виду партии далеко держались друг от друга. У бедноты не было знакомств, им некуда было
пойти, да и не
в чем. Ютились по углам, по комнаткам, а собирались погулять
в самых дешевых
трактирах. Излюбленный
трактир был у них неподалеку от училища,
в одноэтажном домике на углу Уланского переулка и Сретенского бульвара, или еще
трактир «Колокола» на Сретенке, где собирались живописцы, работавшие по церквам. Все жили по-товарищески: у кого заведется рублишко, тот и угощает.
Зато «фабрикаторы народных книг», книжники и издатели с Никольской, собирались
в трактире Колгушкина на Лубянской площади, и отсюда
шло «просвещение» сермяжной Руси.
Купцы обыкновенно
в трактир идут,
в амбар едут, а к «Яру» и вообще «за заставу» — попадают!
Придя
в трактир, Федор садился за буфетом вместе со своим другом Кузьмой Егорычем и его братом Михаилом — содержателями
трактира. Алексей
шел в бильярдную, где вел разговоры насчет бегов, а иногда и сам играл на бильярде по рублю партия, но всегда так сводил игру, что ухитрялся даже с шулеров выпрашивать чуть не
в полпартии авансы, и редко проигрывал, хотя играл не кием, а мазиком.
Передо мной счет
трактира Тестова
в тридцать шесть рублей с погашенной маркой и распиской
в получении денег и подписями: «
В. Долматов и О. Григорович». Число — 25 мая. Год не поставлен, но, кажется, 1897-й или 1898-й. Проездом из Петербурга зашли ко мне мой старый товарищ по сцене
В. П. Долматов и его друг О. П. Григорович, известный инженер, москвич. Мы
пошли к Тестову пообедать по-московски.
В левой зале нас встречает патриарх половых, справивший сорокалетний юбилей, Кузьма Павлович.
Получив деньги, «иваны»
шли пировать
в свои притоны, излюбленные кабаки и
трактиры,
в «Ад» на Трубу или «Поляков
трактир».
Послушав венгерский хор
в трактире «Крым» на Трубной площади, где встретил шулеров — постоянных посетителей скачек — и кой-кого из знакомых купцов, я
пошел по грачевским притонам, не официальным, с красными фонарями, а по тем, которые ютятся
в подвалах на темных, грязных дворах и
в промозглых «фатерах» «Колосовки», или «Безымянки», как ее еще иногда называли.
Я, конечно, был очень рад сделать это для Глеба Ивановича, и мы
в восьмом часу вечера (это было
в октябре) подъехали к Солянке. Оставив извозчика, пешком
пошли по грязной площади, окутанной осенним туманом, сквозь который мерцали тусклые окна
трактиров и фонарики торговок-обжорок. Мы остановились на минутку около торговок, к которым подбегали полураздетые оборванцы, покупали зловонную пищу, причем непременно ругались из-за копейки или куска прибавки, и, съев, убегали
в ночлежные дома.
В 1868 году приказчик Турина, И. Я. Тестов, уговорил Патрикеева, мечтавшего только о
славе, отобрать у Егорова
трактир и сдать ему.
Это
в трактир-то на станцию ему нельзя было
идти, далеко, да и боязно, встретишь кого из своих, он, мой голубчик, и
пошел мне селяночку-то эту проклятую готовить к городническому повару, да торопился, на мост-то далеко, он льдом хотел, грех и случился.
Я взял его за руку и сказал: «Зачем вы сказали так, папенька? Пойдемте со мной, я вам скажу что-нибудь». И папенька
пошел. Папенька
пошел, и мы сели
в трактир за маленький столик. «Дайте нам пару Bierkrug», [кружек пива (нем.).] — я сказал, и нам принесли. Мы выпили по стаканчик, и брат Johann тоже выпил.
— Чай пить
в трактир пойдешь? — заботливо и задумчиво спросил ее старик. — Полтора часа время у нас!
Господи! как время-то
идет! давно ли, кажется, давно ли! Давно ли
в трактире кипели горячие споры об искусстве, об Мочалове, о Гамлете? давно ли незабвенная С*** [62] приводила
в неистовство молодые сердца? давно ли приводили мы
в трепет полицию?
«Шабаш, — думаю, —
пойду в полицию и объявлюсь, но только, — думаю, — опять теперь то нескладно, что у меня теперь деньги есть, а
в полиции их все отберут: дай же хоть что-нибудь из них потрачу, хоть чаю с кренделями
в трактире попью
в свое удовольствие».
И вот я
пошел на ярмарку
в трактир, спросил чаю с кренделями и долго пил, а потом вижу, дольше никак невозможно продолжать, и
пошел походить.
— Да и с Федор Сергеичем нелады вышли. Мы-то, знаете,
в Париж
в надежде ехали. Наговорили нам,
в Красном-то Холму: и дендо, и пердро, тюрбо 9…. Аппетит-то, значит, и вышлифовался. А Федору Сергеичу
в хороший-то
трактир идти не по карману — он нас по кухмистерским и водит! Только уж и еда
в этих кухмистерских… чистый ад!
Зайдите
в трактир направо, ежели вы хотите послушать толки моряков и офицеров: там уж верно
идут рассказы про нынешнюю ночь, про Феньку, про дело 24-го, про то, как дорого и нехорошо подают котлетки, и про то, как убит тот-то и тот-то товарищ.
Впрочем, когда я дома обедаю, то милости прошу и тебя, а
в другие дни — здесь молодые люди обыкновенно обедают
в трактире, но я советую тебе
посылать за своим обедом: дома и покойнее и не рискуешь столкнуться бог знает с кем.
— Знаете что, — промолвила Марья Николаевна: она либо опять не расслышала Санина, либо не почла за нужное отвечать на его вопрос. — Мне ужасно надоел этот грум, который торчит за нами и который, должно быть, только и думает о том, когда, мол, господа домой поедут? Как бы от него отделаться? — Она проворно достала из кармана записную книжечку. —
Послать его с письмом
в город? Нет… не годится. А! вот как! Это что такое впереди?
Трактир?
— Ни, ни! — закачал Паша головою. — Что я с ними буду делать? мне они незачем. А вот место евнуха
в султановом гареме, да еще с порядочным жалованием, от этого я бы не отказался… — Будь им с нынешнего числа, — сказал посол. — Я вовсе не посол, а сам султан. Ты нравишься мне, Берди. Идем-ка вместе
в трактир. Пьеса окончена. Что? Хорошо я играл, господа почтенные зрители?