Неточные совпадения
Но
под конец он как-то видимо стал терять свое равнодушие и к
князю начал относиться не только с осуждением, но и с презрительной иронией.
После него в комиссии остались одни враги подсудимых
под председательством простенького старичка,
князя С. М. Голицына, который через девять месяцев так же мало знал дело, как девять месяцев прежде его
начала. Он хранил важно молчание, редко вступал в разговор и при окончании допроса всякий раз спрашивал...
— Удивительное лицо! — ответил
князь, — и я уверен, что судьба ее не из обыкновенных. — Лицо веселое, а она ведь ужасно страдала, а? Об этом глаза говорят, вот эти две косточки, две точки
под глазами в
начале щек. Это гордое лицо, ужасно гордое, и вот не знаю, добра ли она? Ах, кабы добра! Всё было бы спасено!
В конце августа или в
начале сентября, если все будет благополучно, пускаюсь в ваши страны: к тому времени получится разрешение от
князя, к которому я отправил 31 июля мое просительное письмо с лекарским свидетельством. Недели две или три пробуду у вас. Вы примите меня
под вашу крышу. О многом потолкуем — почти два года как мы не видались…
Она была
под началом у
князя, который имел на нее чрезвычайное влияние.
А так как"наши дамы"знают мои мирные наклонности и так как они очень добры, то прозвище «Гамбетта» звучит в их устах скорее ласково, чем сердито. К тому же, быть может, и домашние Руэры несколько понадоели им, так что в Гамбетте они подозревают что-нибудь более пикантное. Как бы то ни было, но наши дамы всегда спешат взять меня
под свое покровительство, как только услышат, что на меня
начинают нападать. Так что, когда однажды
князь Лев Кирилыч, выслушав одну из моих «благоначинательных» диатриб, воскликнул...
Напрасно Серебряный просьбами и угрозами старался удержать их. Уже отряды татар
начали,
под прикрытием стрел, обратно переплывать речку, грозя ударить Серебряному в тыл, как Перстень явился внезапно возле
князя. Смуглое лицо его разгорелось, рубаха была изодрана, с ножа капала кровь.
Иван Иванович Михельсон, генерал от кавалерии и главнокомандующий Молдавскою армиею, родился около 1735 года, умер в 1809.
Под его начальством находился в
начале славной службы своей
князь Варшавский. Михельсон в глубокой старости сохранял юношескую живость, любил воинские опасности и еще посещал передовые перестрелки.
Умаслив таким образом старуху, Елпидифор Мартыныч поехал к Елене, которая в это время забавлялась с сыном своим, держа его у себя на коленях.
Князь сидел невдалеке от нее и почти с пламенным восторгом смотрел на малютку; наконец, не в состоянии будучи удержаться, наклонился, вынул ножку ребенка из-под пеленки и
начал ее целовать.
Ей казалось, что он тогда, по необходимости, будет больше бывать дома и не станет каждый день скакать в Москву для свидания с предметом своей страсти, а таким образом мало-помалу и забудет Елену; но, по переезде на дачу,
князь продолжал не бывать дома, — это уже
начинало княгиню удивлять и беспокоить, и тут вдруг она узнает, что Елена не только что не в Москве, но даже у них
под боком живет: явно, что
князь просто возит ее за собой.
— Но это, —
начал князь, все более и более теряясь, — по нашим даже русским законам совершенно невозможно; ты этим подведешь
под ответственность и неприятности себя и ребенка!
На самом краю сего оврага снова начинается едва приметная дорожка, будто выходящая из земли; она ведет между кустов вдоль по берегу рытвины и наконец, сделав еще несколько извилин, исчезает в глубокой яме, как уж в своей норе; но тут открывается маленькая поляна, уставленная несколькими высокими дубами; посередине в возвышаются три кургана, образующие правильный треугольник; покрытые дерном и сухими листьями они похожи с первого взгляда на могилы каких-нибудь древних татарских
князей или наездников, но, взойдя в середину между них, мнение наблюдателя переменяется при виде отверстий, ведущих
под каждый курган, который служит как бы сводом для темной подземной галлереи; отверстия так малы, что едва на коленах может вползти человек, ко когда сделаешь так несколько шагов, то пещера
начинает расширяться всё более и более, и наконец три человека могут идти рядом без труда, не задевая почти локтем до стены; все три хода ведут, по-видимому, в разные стороны, сначала довольно круто спускаясь вниз, потом по горизонтальной линии, но галлерея, обращенная к оврагу, имеет особенное устройство: несколько сажен она идет отлогим скатом, потом вдруг поворачивает направо, и горе любопытному, который неосторожно пустится по этому новому направлению; она оканчивается обрывом или, лучше сказать, поворачивает вертикально вниз: должно надеяться на твердость ног своих, чтоб спрыгнуть туда; как ни говори, две сажени не шутка; но тут оканчиваются все искусственные препятствия; она идет назад, параллельно верхней своей части, и в одной с нею вертикальной плоскости, потом склоняется налево и впадает в широкую круглую залу, куда также примыкают две другие; эта зала устлана камнями, имеет в стенах своих четыре впадины в виде нишей (niches); посередине один четвероугольный столб поддерживает глиняный свод ее, довольно искусно образованный; возле столба заметна яма, быть может, служившая некогда вместо печи несчастным изгнанникам, которых судьба заставляла скрываться в сих подземных переходах; среди глубокого безмолвия этой залы слышно иногда журчание воды: то светлый, холодный, но маленький ключ, который, выходя из отверстия, сделанного, вероятно, с намерением, в стене, пробирается вдоль по ней и наконец, скрываясь в другом отверстии, обложенном камнями, исчезает; немолчный ропот беспокойных струй оживляет это мрачное жилище ночи...
Возвратясь в столовую, Гаврила Афанасьевич казался очень озабочен. Сердито приказал он слугам скорее сбирать со стола, отослал Наташу в ее светлицу и, объявив сестре и тестю, что ему нужно сними поговорить, повел их в опочивальню, где обыкновенно отдыхал он после обеда. Старый
князь лег на дубовую кровать, Татьяна Афанасьевна села на старинные штофные кресла, придвинув
под ноги скамеечку; Гаврила Афанасьевич запер все двери, сел на кровать, в ногах к.<нязя> Лыкова, и
начал в полголоса следующий разговор...
Чудовищно даже подумать, чтоб
князь Андрей или тот же Пьер
начали видеть
под платьем голую Наташу, или чтоб глаза полюбившей Кити говорили Левину: «Я женщина, которая может принадлежать каждому и вам тоже».
Под конец обеда, бывало, станут заздравную пить. Пили ее в столовой шампанским, в галерее — вишневым медом…
Начнут князя с ангелом поздравлять, «ура» ему закричат, певчие «многие лета» запоют, музыка грянет, трубы затрубят, на угоре из пушек палить зачнут, шуты вкруг
князя кувыркаются, карлики пищат, немые мычат по-своему, большие господа за столом пойдут на счастье имениннику посуду бить, а медведь ревет, на задние лапы поднявшись.
Не спит княжна и всякие думы думает. Разбудить, разве, няньку Панкратьевну, да
начнет она причитать над ней, да с уголька спрыскивать: сглазил-де недобрый человек ее деточку, сказки, старая,
начнет рассказывать, все до единой княжне знакомые. Чувствуется княжне, что не понять Панкратьевне, что с ней делается, да и объяснить нельзя: подвести, значит,
под гнев старухи Танюшу — свою любимицу. Доложит она как раз
князю — батюшке, а тот, во гневный час, отошлет Танюшу в дальнюю вотчину — к отцу с матерью.
— Государь и великий
князь, —
начал Феофил. — Я, богомолец твой, со священными семи соборов и с другими людинами, молим тебя утушить гнев, который ты возложил на отчину твою. Огонь и меч твой ходят по земле нашей, не попусти гибнуть рабам твоим
под зельем их.
Думали, думали, с чего бы
начать действовать. Явно напасть на владения великого
князя не хотели, а может быть и не смели, и потому
начали действовать исподтишка, понемногу, захватя доходы его, воды и земли, заставляли присягать народ только именем Великого Новгорода, а о
князе умалчивали, наконец, схватили великокняжеского наместника и послов и властию веча заключили их
под стражу.
Князь Вадбольский (поталкивая Карпова
под бок). Француз без кудреватого присловия [Присловие — короткая речь с особым смыслом; вставляемая в разговор пословица, поговорка; худая молва о ком-нибудь или чем-нибудь.] не
начнет дела.
Мысли о
князе, о том, скоро ли он приедет, опять отодвинули на задний план все остальные вопросы, а в том числе и вопрос о причине сходства ее, княжны, с Таней. Она вышла в сад и углубилась в аллею из акаций,
под сводом которых было так прохладно и так располагало к мечтам. Княжна и
начала мечтать.
— Да, бают, на дворне, князь-батюшка, что сбежала она к своему полюбовнику, твоей же княжеской милости беглому холопу Григорию Семеновичу, что теперь в опричниках, не к ночи будь они помянуты, служить
под началом Скуратова.
Думали, думали, с чего бы
начать действовать? Явно напасть на владения великого
князя не хотели, а может быть, и не смели, и потому
начали действовать исподтишка, понемногу, захватя доходы его, воды и земли, заставляли присягать народ только именем Великого Новгорода, а о
князе умалчивали, наконец, схватили великокняжеского наместника и послов и властью веча заключили их
под стражу.
На другой же день
начали постройку этой беседки-тюрьмы
под наблюдением самого
князя, ничуть даже не спешившего ее окончанием. Несчастные любовники между тем, в ожидании исполнения над ними сурового приговора, томились в сыром подвале на хлебе и на воде, которые им подавали через проделанное отверстие таких размеров, что в него можно было только просунуть руку с кувшином воды и краюхою черного хлеба.
— Государь и великий
князь! —
начал Феофил, — я, богомолец твой, со священными семи соборов и с другими людинами, молим тебя утушить гнев, который ты возложил на отчину твою. Огонь и меч ходят по земле нашей, не попусти гибнуть рабам твоим
под зельем их.
Уже было
начало июня, когда
князь Андрей, возвращаясь домой, въехал опять в ту березовую рощу, в которой этот старый, корявый дуб так странно и памятно поразил его. Бубенчики еще глуше звенели в лесу, чем полтора месяца тому назад; всё было полно, тенисто и густо; и молодые ели, рассыпанные по лесу, не нарушали общей красоты и, подделываясь
под общий характер, нежно зеленели пушистыми молодыми побегами.
— Право, для меня всё равно, совершенно всё равно! — сказал
князь Андрей,
начиная понимать, что известие его о сражении
под Кремсом действительно имело мало важности в виду таких событий, как занятие столицы Австрии. — Как же Вена взята? А мост и знаменитый tête de pont, [укрепление,] и
князь Ауэрсперг? У нас были слухи, что
князь Ауэрсперг защищает Вену, — сказал он.