Неточные совпадения
Напрасно король и многие рыцари, просветленные умом и душой, представляли, что
подобная жестокость
наказаний может только разжечь мщение козацкой нации.
«Приходится думать не о ней, а — по поводу ее. Марина… — Вспомнил ее необычное настроение в Париже. — В конце концов — ее смерть не так уж загадочна, что-нибудь…
подобное должно было случиться. “По Сеньке — шапка”, как говорят. Она жила близко к чему-то, что предусмотрено “Положением о
наказаниях уголовных”».
Судья обещает печься об деле; мужика судят, судят, стращают, а потом и выпустят с каким-нибудь легким
наказанием, или с советом впредь в
подобных случаях быть осторожным, или с отметкой: «оставить в подозрении», и мужик всю жизнь молит бога за судью.
Но для того, чтоб могли случиться такие строгие и возмутительные
наказания, надобно было самой барыне нечаянно наткнуться, так сказать, на виноватого или виноватую; а как это бывало очень редко, то все вокруг нее утопало в беспутстве, потому что она ничего не видела, ничего не знала и очень не любила, чтоб говорили ей о чем-нибудь
подобном.
Здесь не только прямо указывается зло, не только делаются обещания в общих словах, но далее называется по имени преступник, сообщается во всеобщее сведение сделанное ему
наказание и прямо объявляется, что манифест этот издан именно для предупреждения других от
подобных поступков, за которыми последует строгое
наказание.
Можно повернуть дело так, что
наказание кнутом за
подобные преступления скорее говорит о чистоте нравственности в обществе, нежели о его развращении.
«Но, — замечает г. Аксаков в своих записках, — для того чтобы могли случиться такие строгие и возмутительные
наказания, надобно было самой барыне нечаянно наткнуться, так сказать, на виноватого или виноватую. А как это бывало очень редко, то все вокруг нее утопало в беспутстве, потому что она ничего не знала и очень не любила, чтоб говорили ей о чем-нибудь
подобном»
В этих-то роскошных домах европейского города и живут хозяева острова — голландцы и вообще все пребывающие здесь европейцы, среди роскошного парка, зелень которого умеряет зной, в высокой, здоровой местности, окруженные всевозможным комфортом, приноровленным к экваториальному климату, массой туземцев-слуг, баснословно дешевых, напоминая своим несколько распущенным образом жизни и обстановкой плантаторов Южной Америки и, пожалуй, богатых бар крепостного времени, с той только разницей, что обращение их с малайцами, несмотря на презрительную высокомерность европейца к темной расе, несравненно гуманнее, и сцены жестокости,
подобные тем, какие бывали в рабовладельческих штатах или в русских помещичьих усадьбах былого времени, здесь немыслимы: во-первых, малайцы свободный народ, а во-вторых, в них развито чувство собственного достоинства, которое не перенесет позорных
наказаний.
Я считаю всякие телесные
наказания позорящими человеческое достоинство и унижающими людей, которые к ним прибегают, и полагаю… даже более… уверен, что ни дисциплина, ни морской дух нисколько не пострадают, если мы не будем пользоваться правом наказывать людей
подобным образом…
— Права, несомненно, права, — продолжала княгиня Васса Семеновна. — Это говорю я, потому что знаю, что значит иметь единственного ребенка. То, что вы взяли у нее мальчика, было в порядке вещей:
подобная мать не пригодна для воспитания, но то, что теперь, через двена-дцать лет, вы запрещаете ей видеться с сыном, — жестокость, внушить которую может только ненависть. Как бы ни была велика ее вина —
наказание слишком сурово.
Только страх
наказания для существ,
подобных ей, делает страшным самое преступление.
— Я обманщик! — произнес он с выражением страсти и отчаяния. — Сначала ошибкою служителя и ваших домашних, потом безрассудством, наконец любовью я невольно вовлечен в обман — любовью истинною, бескорыстною, которая может только с жизнью моей кончиться. Нет достойной казни для
наказания подобного мне изверга! Кляните, кляните меня: я этого достоин! Я — не Адольф!
Ведь просить о том, чтобы не стегать по оголенным ягодицам только тех из людей крестьянского сословия, которые выучились грамоте, всё равно, что если бы, — где существовало
наказание прелюбодейной жене, состоящее в том, чтобы, оголив эту женщину, водить ее по улицам, — просить о том, чтобы
наказание это применять только к тем женщинам, которые не умеют вязать чулки или что-нибудь
подобное.
И что упорство это, как его, так и
подобных ему заблуждающихся и непокорствующих людей, привело правительство к определению против таких людей строгих мер
наказаний, таких, которые, по его мнению, и приложимы в настоящем случае.