Неточные совпадения
Забив весло в ил, он привязал к нему лодку, и оба
поднялись вверх, карабкаясь по выскакивающим из-под колен и локтей камням. От обрыва тянулась чаща. Раздался стук топора, ссекающего сухой ствол; повалив дерево, Летика развел костер на обрыве. Двинулись тени и отраженное
водой пламя; в отступившем мраке высветились трава и ветви;
над костром, перевитым дымом, сверкая, дрожал воздух.
Волга задумчиво текла в берегах, заросшая островами, кустами, покрытая мелями. Вдали желтели песчаные бока гор, а на них синел лес; кое-где белел парус, да чайки, плавно махая крыльями, опускаясь на
воду, едва касались ее и кругами
поднимались опять вверх, а
над садами высоко и медленно плавал коршун.
Ночью, перед рассветом, меня разбудил караульный и доложил, что на небе видна «звезда с хвостом». Спать мне не хотелось, и потому я охотно оделся и вышел из палатки. Чуть светало. Ночной туман исчез, и только на вершине горы Железняк держалось белое облачко. Прилив был в полном разгаре.
Вода в море
поднялась и затопила значительную часть берега. До восхода солнца было еще далеко, но звезды стали уже меркнуть. На востоке, низко
над горизонтом, была видна комета. Она имела длинный хвост.
Небольшие стаи то и дело перелетывали и носились
над водою, а от выстрела
поднимались такие тучи, что охотник невольно хватался одной рукой за шапку и протяжно говорил: фу-у!
Точно: под самым обрывом таится источник; дубовый куст жадно раскинул
над водою свои лапчатые сучья; большие серебристые пузыри, колыхаясь,
поднимаются со дна, покрытого мелким бархатным мхом.
Он рассказывает, как сон, историю своей первой любви к горничной архитектора, у которого он жил учеником. Тихонько плещет серая
вода, омывая углы зданий, за собором тускло блестит водная пустыня, кое-где
над нею
поднимаются черные прутья лозняка.
В синем небе висел измятый медный круг луны, на том берегу от самой
воды начинался лес, зубцы елей напоминали лезвие огромной пилы;
над землянкой круто
поднимался в гору густой кустарник, гора казалась мохнатой, страшной, сползающей вниз.
— Толкуй! — крикнул Лука, скидывая портки. Он живо разделся, перекрестился и, подпрыгнув, со всплеском вскочил в
воду, обмакнулся и, вразмашку кидая белыми руками и высоко поднимая спину из
воды и отдувая поперек течения, стал перебивать Терек к отмели. Толпа казаков звонко, в несколько голосов, говорила на берегу. Трое конных поехали в объезд. Каюк показался из-за поворота. Лукашка
поднялся на отмели, нагнулся
над телом, ворохнул его раза два. — Как есть мертвый! — прокричал оттуда резкий голос Луки.
Накормили меня ужином, кашицей с соленой судачиной, а потом я улегся вместе с другими, на песке около прикола, на котором был намотан конец бичевы, а другой конец высоко
над водой поднимался к вершине мачты.
А Шлема Финкельштейн наяривал на барабане утреннюю зорю. Сквозь густой пар казарменного воздуха мерцали красноватым потухающим пламенем висячие лампы с закоптелыми дочерна за ночь стеклами и
поднимались с нар темные фигуры товарищей. Некоторые, уже набрав в рот
воды, бегали по усыпанному опилками полу, наливали изо рта в горсть
воду и умывались. Дядькам и унтер-офицерам подавали умываться из ковшей
над грудой опилок.
Места, где деревья зелеными ветвями своими наклонились
над водою, где гибкие кусты омывают длинные листья свои в прозрачных струях, тихо ропщущих от их прикосновения, благонадежны для уженья не очень раннего и не очень позднего: ибо в это время рыба, уже
поднявшись со дна, ходит на умеренной глубине и очень любит держаться около зелени листьев.
У самой дороги вспорхнул стрепет. Мелькая крыльями и хвостом, он, залитый солнцем, походил на рыболовную блесну или на прудового мотылька, у которого, когда он мелькает
над водой, крылья сливаются с усиками, и кажется, что усики растут у него и спереди, и сзади, и с боков… Дрожа в воздухе как насекомое, играя своей пестротой, стрепет
поднялся высоко вверх по прямой линии, потом, вероятно испуганный облаком пыли, понесся в сторону, и долго еще было видно его мелькание…
Поднимается занавес; открывается вид на озеро; луна
над горизонтом, отражение ее в
воде; на большом камне сидит Нина Заречная, вся в белом.
На море в нем всегда
поднималось широкое, теплое чувство, — охватывая всю его душу, оно немного очищало ее от житейской скверны. Он ценил это и любил видеть себя лучшим тут, среди
воды и воздуха, где думы о жизни и сама жизнь всегда теряют — первые — остроту, вторая — цену. По ночам
над морем плавно носится мягкий шум его сонного дыхания, этот необъятный звук вливает в душу человека спокойствие и, ласково укрощая ее злые порывы, родит в ней могучие мечты…
Между тем прибежали люди с баграми, притащили невод, стали расстилать его на траве, народу набралось пропасть, суета
поднялась, толкотня… кучер схватил один багор, староста — другой, оба вскочили в лодку, отчалили и принялись искать баграми в
воде; с берега светили им. Странны и страшны казались движения их и их теней во мгле
над взволнованным прудом, при неверном и смутном блеске фонарей.
Влево тянулось пространное болото; камыш, кочки и черные кустарники покрывали его на всем протяжении; по временам целые вереницы диких уток с криком
поднимались из густой травы и носились
над водою.
Он заснул так крепко, что ему показалось, будто он только на миг закрыл глаза и тотчас же открыл их. Но когда открыл их, то повсюду уже был разлит тонкий, неверный полусвет, в котором кусты и деревья выделялись серыми, холодными пятнами. Ветер усилился. По-прежнему нагибались верхушки лозняка и раскачивались старые ветлы, но в этом уже не было ничего тревожного и страшного.
Над рекой
поднялся туман. Разорванными косыми клочьями, наклоненными в одну и ту же сторону, он быстро несся по
воде, дыша сыростью.
В корму баркаса били волны. Мальва то
поднималась над морем, то опускалась так низко, что голые ее ноги почти касались
воды.
Я сижу на песке, точно пьяный, жутко мне, тёмная тоска в душе.
Над водой поднимается предутренний, кисейный парок, он кажется мне зелёным. Сзади меня гнутся ветви кустарника, из них вылезает мой тёзка, отряхиваясь и поправляя шапку. Удивлённо смотрю на него и молчу.
Над землей
поднимается пар только там, где есть
вода, —
над ручьями,
над болотами,
над прудами и реками, больше всего
над морем. Если бы ветру не было, пары не ходили бы, а собирались бы в тучи
над водой и падали бы опять там, где
поднялись.
Над ручьем,
над болотом,
над рекой,
над морем был бы дождь, а на земле, на полях и лесах дождя бы не было. Ветер разносит тучи и поливает землю. Если бы ветра не было, то где
вода, там бы было больше
воды, а земля вся бы пересохла.
В теплое время
над водой поднимается пар. Пар этот
поднимается выше, и когда остынет наверху, то падает вниз каплями дождя.
Оно быстро увеличивается, раздувается в громадную черную тучу, тяжело нависшую
над горизонтом.
Вода там сереет. Туча эта
поднимается выше и выше, отрывается от горизонта, сливается с океаном широким серым дождевым столбом, освещенным лучами солнца, и стремительно несется на корвет. Солнце скрылось.
Вода почернела. В воздухе душно. Вокруг потемнело, точно наступили сумерки.
Недалеко от берега на большом плоском камне сидело несколько гагар. Птицы собрались на ночлег, но, услышав людские голоса, повернули головы в нашу сторону. Теперь они плохо видели и потому еще более насторожились. Наконец, одна гагара не выдержала. Тяжело взмахнув крыльями, она
поднялась в воздух. Тотчас вслед за нею снялись все остальные птицы и низко
над водой полетели к тому мысу, который остался у нас позади.
Затем, делает невероятное усилие
над собой и,
поднявшись на мускулах, перебрасывает свое тело на борт его, вернее, на небольшую часть палубы, не залитую
водой.
Ее руки и ноги усиленно работали, голова
поднималась над уровнем
воды, и распустившиеся волосы покрывали ей почти все лицо. Они были уже в нескольких аршинах от берега. Их ноги начали задевать за песок.
Густой, раскидистый липовый куст нависал с косогора
над ключом.
Вода в ключе была холодная и прозрачная, темная от тени. Юноши и девушки, смеясь, наполняли кувшины
водою. Роняя сверкавшие под солнцем капли, ставили кувшины себе на голову и вереницею
поднимались по тропинке вверх.