Неточные совпадения
«Я говорил, что я возропщу, — хрипло кричал он, с пылающим, перекошенным лицом, потрясая
в воздухе кулаком, как бы грозя кому-то, — и возропщу, возропщу!» Но Арина Власьевна, вся
в слезах,
повисла у него на шее, и оба вместе пали ниц.
И
в воздухе повисли те же искры,
Колеблются, не падая, мерцают.
Но вы не будете там жить:
Тот климат вас убьет!
Я вас обязан убедить,
Не ездите вперед!
Ах! вам ли жить
в стране такой,
Где
воздух у людей
Не паром — пылью ледяной
Выходит из ноздрей?
Где мрак и холод круглый год,
А
в краткие жары —
Непросыхающих болот
Зловредные пары?
Да… Страшный край! Оттуда прочь
Бежит и зверь лесной,
Когда стосуточная ночь
Повиснет над страной…
Мне нравилось бывать
в церквах; стоя где-нибудь
в углу, где просторнее и темней, я любил смотреть издали на иконостас — он точно плавится
в огнях свеч, стекая густо-золотыми ручьями на серый каменный пол амвона; тихонько шевелятся темные фигуры икон; весело трепещет золотое кружево царских врат, огни свеч
повисли в синеватом
воздухе, точно золотые пчелы, а головы женщин и девушек похожи на цветы.
Старик замолчал, зажег трубку, —
в неподвижном
воздухе повисло белое облако сладкого дыма. Вспыхивает огонь, освещая кривой темный нос и коротко остриженные усы под ним.
Было очень жарко, градусов тридцать
в тени. Знойный
воздух застыл, был неподвижен, и длинная паутина, свесившаяся с каштана до земли, слабо
повисла и не шевелилась.
— Это вас, господин профессор, — восхищенно шепнул толстяк и
повис на рукаве профессора, как гиря.
В воздухе что-то застрекотало.
Вадим, сказал я, почувствовал сострадание к нищим, и становился, чтобы дать им что-нибудь; вынув несколько грошей, он каждому бросал по одному; они благодарили нараспев, давно затверженными словами и даже не подняв глаз, чтобы рассмотреть подателя милостыни… это равнодушие напомнило Вадиму, где он и с кем; он хотел идти далее; но костистая рука вдруг остановила его за плечо; — «постой, постой, кормилец!» пропищал хриплый женский голос сзади его, и рука нищенки всё крепче сжимала свою добычу; он обернулся — и отвратительное зрелище представилось его глазам: старушка, низенькая, сухая, с большим брюхом, так сказать,
повисла на нем: ее засученные рукава обнажали две руки, похожие на грабли, и полусиний сарафан, составленный из тысячи гадких лохмотьев, висел криво и косо на этом подвижном скелете; выражение ее лица поражало ум какой-то неизъяснимой низостью, какой-то гнилостью, свойственной мертвецам, долго стоявшим на
воздухе; вздернутый нос, огромный рот, из которого вырывался голос резкий и странный, еще ничего не значили
в сравнении с глазами нищенки! вообразите два серые кружка, прыгающие
в узких щелях, обведенных красными каймами; ни ресниц, ни бровей!.. и при всем этом взгляд, тяготеющий на поверхности души; производящий во всех чувствах болезненное сжимание!..
Метеор пошел
в ночлежку и зажег
в ней лампу. Тогда из двери ночлежки протянулась во двор широкая полоса света, и ротмистр вместе с каким-то маленьким человеком вели по ней учителя
в ночлежку. Голова у него дрябло
повисла на грудь, ноги волочились по земле и руки висели
в воздухе, как изломанные. При помощи Тяпы его свалили на нары, и он, вздрогнув всем телом, с тихим стоном вытянулся на них.
Замечание Степана Ильича о том, что
в море нельзя точно рассчитывать, оправдалось на другой же день. Часов
в десять утра почти внезапно стих ветер. Весь горизонт справа обложило, и там нависли тяжелые грозные тучи, изредка прорезываемые молнией. Сделалось вдруг необыкновенно душно
в воздухе. Паруса
повисли и шлепались. Глупыши, петрели и штормовки стремительно неслись
в одном и том же направлении, противоположном тучам. Это внезапное затишье имело
в себе что-то жуткое.
Солнце поднялось уже над избами и жгло. Ветер стал горячим.
В знойном
воздухе повисла угнетающая тоска, когда дрожащий народ густой толпой окружил Степана и Марью… Видели, понимали, что здесь убийство, и глазам не верили. Степан обводил мутными глазами толпу, скрежетал зубами и бормотал бессвязные слова. Никто не брался связать Степана. Максим, Семен и Манафуилов стояли
в толпе и жались друг к другу.
На другой день я не хотел рано будить своих спутников, но, когда я стал одеваться, проснулся Глегола и пожелал итти со мною. Стараясь не шуметь, мы взяли свои ружья и тихонько вышли из палатки. День обещал быть солнечным и морозным. По бледному небу протянулись высокие серебристо-белые перистые облака. Казалось, будто от холода
воздух уплотнился и приобрел неподвижность.
В лесу звонко щелкали озябшие деревья. Дым от костров, точно туман, протянулся полосами и
повис над землей.
Тяжелые эти мысли ее и соображения не разогнал, а только рассеял на минуту своими представлениями
в вагоне Висленев, и зато, как только он ушел, оставив ее одну
в нумере берлинской гостиницы, все они снова
повисли пред нею
в воздухе и качались скучно и безотвязно.
Стояла чудная теплая ночь.
В городе царствовала какая-то торжественная тишина, изредка прерываемая отдаленным стуком экипажа. На улицах было пусто — все были
в церквах. Но чу… раздался звон колокола, сперва
в одном месте, затем, как эхо,
в нескольких других и, наконец,
в воздухе повис, как бы шедший сверху, какой-то радостный, до сердца проникающий гул — это звонили к обедне… Сергей Прохорович, с удовольствием вдыхавший
в себя мягкую свежесть теплой ночи, перекрестился…