Неточные совпадения
Еще страшней, еще чуднее:
Вот рак верхом
на пауке,
Вот череп
на гусиной шее
Вертится в красном колпаке,
Вот мельница вприсядку
пляшетИ крыльями трещит и машет;
Лай, хохот, пенье, свист и хлоп,
Людская молвь и конский топ!
Но что подумала Татьяна,
Когда узнала меж гостей
Того, кто мил и страшен ей,
Героя нашего романа!
Онегин за
столом сидит
И в дверь украдкою глядит.
— Я и сам говорю. Настасья Степановна Саломеева… ты ведь знаешь ее… ах да, ты не знаешь ее… представь себе, она тоже верит в спиритизм и, представьте себе, chere enfant, — повернулся он к Анне Андреевне, — я ей и говорю: в министерствах ведь тоже
столы стоят, и
на них по восьми пар чиновничьих рук лежат, все бумаги пишут, — так отчего ж там-то
столы не
пляшут? Вообрази, вдруг запляшут! бунт
столов в министерстве финансов или народного просвещения — этого недоставало!
«Да неужели есть берег? — думаешь тут, — ужели я был когда-нибудь
на земле, ходил твердой ногой, спал в постели, мылся пресной водой, ел четыре-пять блюд, и все в разных тарелках, читал, писал
на столе, который не
пляшет?
— Тоже был помещик, — продолжал мой новый приятель, — и богатый, да разорился — вот проживает теперь у меня… А в свое время считался первым по губернии хватом; двух жен от мужей увез, песельников держал, сам певал и
плясал мастерски… Но не прикажете ли водки? ведь уж обед
на столе.
С еще большей торжественностью принесли
на «дожинки» последний сноп, и тогда во дворе стояли
столы с угощением, и парубки с дивчатами
плясали до поздней ночи перед крыльцом,
на котором сидела вся барская семья, радостная, благожелательная, добрая.
Подавали
на стол, к чаю, красное крымское вино, тартинки с маслом и сыром, сладкие сухари. Играл
на пианино все тот же маленький, рыжеватый, веселый Панков из консерватории, давно сохнувший по младшей дочке Любе, а когда его не было, то заводили механический музыкальный ящик «Монопан» и
плясали под него. В то время не было ни одного дома в Москве, где бы не танцевали при всяком удобном случае, до полной усталости.
После обеда, убрав
столы, бабы завели песни, мужики стали пробовать силу, тянулись
на палке, боролись; Артамонов, всюду поспевая,
плясал, боролся; пировали до рассвета, а с первым лучом солнца человек семьдесят рабочих во главе с хозяином шумной ватагой пошли, как
на разбой,
на Оку, с песнями, с посвистом, хмельные, неся
на плечах толстые катки, дубовые рычаги, верёвки, за ними ковылял по песку старенький ткач и бормотал Никите...
А иногда они
плясали на месте, с каменными лицами, громыхая своими пудовыми сапогами и распространяя по всей пивной острый соленый запах рыбы, которым насквозь пропитались их тела и одежды. К Сашке они были очень щедры и подолгу не отпускали от своих
столов. Он хорошо знал образ их тяжелой, отчаянной жизни. Часто, когда он играл им, то чувствовал у себя в душе какую-то почтительную грусть.
— Отец Андрей говорит: «Когда, говорит, Семен, ты звонишь, у меня
на столе стаканы
пляшут».
И пошло пированье в дому у Патапа Максимыча, и пошли у него
столы почетные. Соезжалося
на свадьбу гостей множество. Пировали те гости неделю целую, мало показалось Патапу Максимычу, другой прихватили половину. И сколь ни бывало пиров и
столов по заволжским лесам, про такие, что были
на свадьбе Василья Борисыча, слыхом никто не слыхал, никто даже во снах не видал. Во всю ширь разгулялся старый тысячник и
на старости лет согрешил —
плясать пошел
на радостях.
Каждый
пляшет, каждая голосит развеселую. Пошла изба по горнице, сени по полатям — настоящий Содом. Один Василий Борисыч не
пляшет, один он не поет. Молча сидит он, облокотясь
на подоконник, либо расплачивается с Мироновной за все, что пьют и едят парни и девки. Раза три дочиста они разбирали все, что ни ставила
на стол досужая хозяйка. Вдобавок к съестному и к лакомствам вынесла она из подполья четвертную бутыль водки да дюжины три пива.
— А ты про это? Так ты, баранья голова, думал, что я тебе за сто пятьдесят рублей
на поминальных
столах плясать дозволю? Шалишь. Три тысячи, или завтра же полную фамилию и подробности помещу. Слышишь? — крикнул Николай Ильич.
Напившись до зеленого змия, последний потребовал шампанского, затем вскочил
на стол и начал
плясать трепака.