Неточные совпадения
Артемий Филиппович. Вот и смотритель здешнего училища… Я не знаю, как могло начальство поверить ему такую должность: он
хуже, чем якобинец, и такие внушает юношеству неблагонамеренные правила, что даже выразить трудно. Не прикажете ли, я все это изложу лучше на
бумаге?
А Миша постепенно вызывал чувство неприязни к нему. Молчаливый, скромный юноша не давал явных поводов для неприязни, он быстро и аккуратно убирал комнаты, стирал пыль не
хуже опытной и чистоплотной горничной, переписывал
бумаги почти без ошибок, бегал в суд, в магазины, на почту, на вопросы отвечал с предельной точностью. В свободные минуты сидел в прихожей на стуле у окна, сгибаясь над книгой.
Когда Самгин восхищался развитием текстильной промышленности, Иноков указывал, что деревня одевается все
хуже и по качеству и по краскам материи, что хлопок возят из Средней Азии в Москву, чтоб, переработав его в товар, отправить обратно в Среднюю Азию. Указывал, что, несмотря на обилие лесов на Руси,
бумагу миллионами пудов покупают в Финляндии.
Бумага для письма, которую ему подали в трактире, была грязненький клочок обыкновенной письменной
бумаги,
плохого сорта и на обратной стороне которого был написан какой-то счет.
— Господин следователь, вам небезызвестно, что и в казенном доме, и в частном есть масса таких формальностей, какие существуют только на
бумаге, — это известно каждому. Я сделал не
хуже не лучше, чем все другие, как те же мои предшественники… Чтобы проверить весь инвентарь такого сложного дела, как громадные промысла, потребовались бы целые годы, и затем…
Заочные наши сношения затруднены. Я с некоторого времени боюсь с тобой говорить на
бумаге. Или
худо выражаюсь, или ты меня не хочешь понимать, а мне, бестолковому, все кажется ясно, потому что я уверен в тебе больше, нежели в самом себе… Прости мне, если всякое мое слово отражается в тебе болезненно…
Начальник губернии в это время сидел у своего стола и с мрачным выражением на лице читал какую-то
бумагу. Перед ним стоял не то священник, не то монах, в черной рясе, с
худым и желто-черноватым лицом, с черными, сверкающими глазами и с густыми, нависшими бровями.
Дела его шли
худо; он негодовал, выходил из себя, возился с деловыми
бумагами, и ему было не до нас.
Выбор пьес был известный — вальсы, галопы, романсы (arrangés) и т. п., — всё тех милых композиторов, которых всякий человек с немного здравым вкусом отберет вам в нотном магазине небольшую кипу из кучи прекрасных вещей и скажет: «Вот чего не надо играть, потому что
хуже, безвкуснее и бессмысленнее этого никогда ничего не было писано на нотной
бумаге», и которых, должно быть, именно поэтому, вы найдете на фортепьянах у каждой русской барышни.
С листочка жесткой почтовой
бумаги, исписанного крупным, твердым почерком, на нее как бы смотрело сморщенное, недоверчиво нахмуренное лицо,
худое и угловатое, как лицо отца.
Утро. Большой кабинет. Пред письменным столом сидит Владимир Иваныч Вуланд, плотный, черноволосый, с щетинистыми бакенбардами мужчина. Он, с мрачным выражением в глазах, как бы просматривает разложенные пред ним
бумаги. Напротив его, на диване, сидит Вильгельмина Федоровна (жена его), высокая,
худая, белокурая немка. Она, тоже с недовольным лицом, вяжет какое-то вязанье.
Тетрадка для любви
худа, да у меня их и нет: мать мне на писание
бумаги не дает, дает на рисование.
Старик, не отвечая, сморщившись от усилия, достал своей
худой волосатой рукой
бумагу из-за пазухи и подал ей.
Был у него отец, маленький рыженький чиновник в больших калошах и с огромным свертком
бумаг под мышкой; была мать,
худая, длинная и рано умершая вместе со вторым ребенком.
В голосе Андрея Николаевича звучал ужас, и весь он казался таким маленьким и придавленным. Спина согнулась, выставив острые лопатки, тонкие,
худые пальцы, не знающие грубого труда, бессильно лежали на коленях. Точно все груды
бумаг, переписанных на своем веку и им, и его отцом, легли на него и давили своей многопудовой тяжестью.
Человек видит глазами, слышит ушами, нюхает носом, отведывает языком и щупает пальцами. У одного человека лучше видят глаза, а у другого
хуже. Один слышит издали, а другой глух. У одного чутье сильнее, и он слышит, чем пахнет издалека, а другой нюхает гнилое яйцо, а не чует. Один ощупью узнает всякую вещь, а другой ничего на ощупь не узнает, не разберет дерева от
бумаги. Один чуть возьмет в рот, слышит, что сладко, а другой проглотит и не разберет, горько или сладко.
— Что суд?.. Рассказывай тут! — усмехнулся Седов. — По делу-то племянник и выйдет прав, а по
бумаге в ответе останется. А бумажна вина у нас ведь не прощеная —
хуже всех семи смертных грехов.
Иосаф Висленев был взят и в
бумагах его был отыскан дерзостнейший план, за который автора, по справедливости, можно было бы посадить, если не в сумасшедший, то в смирительный дом, но, что всего
хуже, при этом плане был длинный список лиц, имевших неосторожность доверяться моему легкомысленному жениху.
— Вася! ты на меня как сейчас взглянул — скажешь: я интересанка!.. Клянусь тебе, денег я не люблю, даже какое-то презрение к ним чувствую; они
хуже газетной
бумаги, на мой взгляд… Но ты пойми меня: мать — умная женщина, да и я не наивность, не институтка. Только в совете нам не откажи, когда нужно будет… больше я ни о чем не прошу.
Письмо, которое он писал к Мариорице, было орошено слезами, так что по нем сделались пятна. Но лишь только начертал он несколько строк, как стукнули в дверь. Он спешил утереть слезы и бросить письмо под кипу
бумаг; рука, дрожащая от страха, отперла дверь. Вошедший слуга доложил, что его превосходительство желают видеть граф Сумин-Купшин, Перокин и Щурхов. Тысячу проклятий их безвременному посещению! Политика и дружба для него теперь гости
хуже, чем татары для бывалой Руси. Однако ж велено просить друзей.
В верхнем этаже нарушал тишину один ветер, жужжавший в лоскутах
бумаги, которыми некоторые окна были
худо замазаны.
В такое короткое время выучилась она читать стихотворцев; бегло и с чувством, писала мастерски, как будто жемчугом унизывала
бумагу, и вела счеты не
хуже конторщика.
Зато строчит
бумаги не
хуже лучшего из наших кабинет-министров.
Коробочки выходили
плохие, кривобокие, грязные, с торчащей и отклеивающейся
бумагой, но он не знал этого и продолжал работать.
Дельная и кроткая! Два свойства, которых он совсем не видал в своей подруге. Его француженка была жадна на деньги, экономничала в пустяках, но тратила зря на туалеты, не спросясь его, покупала часто
плохие процентные
бумаги и глупо играла ими на бирже. И от впечатления кротости в женском существе он совсем отстал, живя в Париже; не замечал его решительно нигде, разве на сцене, в пьесах, в игре сладковатых и манерных наивностей.