Понятно, что ни от той, ни от другой разновидности читателя-простеца убежденному
писателю ждать нечего. Обе они игнорируют его, а в известных случаях не прочь и погрызть. Что нужды, что они грызут бессознательно, не по собственному почину — факт грызения нимало не смягчается от этого и стоит так же твердо, как бы он исходил непосредственно из среды самих ненавистников.
Неточные совпадения
Там было человек двенадцать разного народу — студентов, офицеров, художников; был один
писатель… они все вас знают, Иван Петрович, то есть читали ваши сочинения и много
ждут от вас в будущем.
— Помню, как ты вдруг сразу в министры захотел, а потом в
писатели. А как увидал, что к высокому званию ведет длинная и трудная дорога, а для
писателя нужен талант, так и назад. Много вашей братьи приезжают сюда с высшими взглядами, а дела своего под носом не видят. Как понадобится бумагу написать — смотришь, и того… Я не про тебя говорю: ты доказал, что можешь заниматься, а со временем и быть чем-нибудь. Да скучно, долго
ждать. Мы вдруг хотим; не удалось — и нос повесили.
Нередко оказывается, что
писатель, которому долго приписывали чрезвычайную глубину идей и от которого
ждали чрезвычайного и серьезного влияния на движение общества, обнаруживает под конец такую жидкость и такую крохотность своей основной идейки, что никто даже и не жалеет о том, что он так скоро умел исписаться.
— Нет, не болен, но боюсь стать больным в этом климате, — ответил
писатель своим крикливым голосом, впрочем нежно скандируя каждое слово и приятно, по-барски, шепелявя, — я вас
ждал еще вчера.
Хорошему всегда веришь охотнее, а
писатели екатерининского времени так увлечены были мечтою о златом веке, так доверяли мудрости российской Минервы, так привыкли
ждать всего прекрасного от царствующей над ними Астреи, что готовы были не только поверить первому слуху об освобождении ею крестьян, но даже и сочинить на этот слух восторженную оду.
Будем
ждать обещанной статьи и тогда, если позволят обстоятельства, попробуем вникнуть в подробности дела, защищаемого знаменитым
писателем, а теперь будем продолжать изложение того, как в образованной части общества сформировалось в последнее время несколько более определенное понятие о доблестях русского народа.
Начинающие
писатели и вообще люди, не посвященные в редакционные тайны, приходящие при слове «редакция» в священный трепет, заставляют
ждать себя немалое время.
У меня никогда не было привычки, встречаясь с
писателем, от которого
ждут всегда нового и крупного, спрашивать: чем он «подарит» публику?
Весь мир обернулся лицом к востоку, откуда должно взойти новое солнце, и страстно
ждал его восхода, а русский
писатель все еще созерцал гаснущие краски заката Здесь еще плохую службу сослужил нашей литературе ее ограниченный, почти кастовый „реализм“, тот, что синицу в руках предпочитает журавлю в небе и порою самым добросовестным образом смешивает себя с простою фотографией.
— Да. Хорошего
ждала. Пять лет
ждала, может, больше. Все они, какие приходили, жаловались, что подлецы они. Да подлецы они и есть. Мой
писатель говорил сперва, что хороший, а потом сознался, что тоже подлец. Таких мне не нужно.