Неточные совпадения
Судья тоже, который
только что
был пред моим приходом, ездит
только за зайцами, в присутственных местах держит собак и поведения, если признаться пред вами, — конечно,
для пользы отечества я должен это сделать, хотя он мне родня и приятель, — поведения самого предосудительного.
Дети, которые при рождении оказываются не обещающими
быть твердыми в бедствиях, умерщвляются; люди крайне престарелые и негодные
для работ тоже могут
быть умерщвляемы, но
только в таком случае, если, по соображениям околоточных надзирателей, в общей экономии наличных сил города чувствуется излишек.
Наконец он не выдержал. В одну темную ночь, когда не
только будочники, но и собаки спали, он вышел, крадучись, на улицу и во множестве разбросал листочки, на которых
был написан первый, сочиненный им
для Глупова, закон. И хотя он понимал, что этот путь распубликования законов весьма предосудителен, но долго сдерживаемая страсть к законодательству так громко вопияла об удовлетворении, что перед голосом ее умолкли даже доводы благоразумия.
Дома он через минуту уже решил дело по существу. Два одинаково великих подвига предстояли ему: разрушить город и устранить реку. Средства
для исполнения первого подвига
были обдуманы уже заранее; средства
для исполнения второго представлялись ему неясно и сбивчиво. Но так как не
было той силы в природе, которая могла бы убедить прохвоста в неведении чего бы то ни
было, то в этом случае невежество являлось не
только равносильным знанию, но даже в известном смысле
было прочнее его.
В этой крайности Бородавкин понял, что
для политических предприятий время еще не наступило и что ему следует ограничить свои задачи
только так называемыми насущными потребностями края. В числе этих потребностей первое место занимала, конечно, цивилизация, или, как он сам определял это слово,"наука о том, колико каждому Российской Империи доблестному сыну отечества
быть твердым в бедствиях надлежит".
Либеральная партия говорила или, лучше, подразумевала, что религия
есть только узда
для варварской части населения, и действительно, Степан Аркадьич не мог вынести без боли в ногах даже короткого молебна и не мог понять, к чему все эти страшные и высокопарные слова о том свете, когда и на этом жить
было бы очень весело.
— Я не понимаю, как они могут так грубо ошибаться. Христос уже имеет свое определенное воплощение в искусстве великих стариков. Стало
быть, если они хотят изображать не Бога, а революционера или мудреца, то пусть из истории берут Сократа, Франклина, Шарлоту Корде, но
только не Христа. Они берут то самое лицо, которое нельзя брать
для искусства, а потом…
Получив письмо Свияжского с приглашением на охоту, Левин тотчас же подумал об этом, но, несмотря на это, решил, что такие виды на него Свияжского
есть только его ни на чем не основанное предположение, и потому он всё-таки поедет. Кроме того, в глубине души ему хотелось испытать себя, примериться опять к этой девушке. Домашняя же жизнь Свияжских
была в высшей степени приятна, и сам Свияжский, самый лучший тип земского деятеля, какой
только знал Левин,
был для Левина всегда чрезвычайно интересен.
Анна, от которой зависело это положение и
для которой оно
было мучительнее всех, переносила его потому, что она не
только ждала, но твердо
была уверена, что всё это очень скоро развяжется и уяснится.
Но в семье она — и не
для того
только, чтобы показывать пример, а от всей души — строго исполняла все церковные требования, и то, что дети около года не
были у причастия, очень беспокоило ее, и, с полным одобрением и сочувствием Матрены Филимоновны, она решила совершить это теперь, летом.
Для того же, чтобы теоретически разъяснить всё дело и окончить сочинение, которое, сообразно мечтаниям Левина, должно
было не
только произвести переворот в политической экономии, но совершенно уничтожить эту науку и положить начало новой науке — об отношениях народа к земле, нужно
было только съездить за границу и изучить на месте всё, что там
было сделано в этом направлении и найти убедительные доказательства, что всё то, что там сделано, — не то, что нужно.
Для Константина народ
был только главный участник в общем труде, и, несмотря на всё уважение и какую-то кровную любовь к мужику, всосанную им, как он сам говорил, вероятно с молоком бабы-кормилицы, он, как участник с ним в общем деле, иногда приходивший в восхищенье от силы, кротости, справедливости этих людей, очень часто, когда в общем деле требовались другие качества, приходил в озлобление на народ за его беспечность, неряшливость, пьянство, ложь.
Анна
была хозяйкой
только по ведению разговора. И этот разговор, весьма трудный
для хозяйки дома при небольшом столе, при лицах, как управляющий и архитектор, лицах совершенно другого мира, старающихся не робеть пред непривычною роскошью и не могущих принимать долгого участия в общем разговоре, этот трудный разговор Анна вела со своим обычным тактом, естественностью и даже удовольствием, как замечала Дарья Александровна.
За чаем продолжался тот же приятный, полный содержания разговор. Не
только не
было ни одной минуты, чтобы надо
было отыскивать предмет
для разговора, но, напротив, чувствовалось, что не успеваешь сказать того, что хочешь, и охотно удерживаешься, слушая, что говорит другой. И всё, что ни говорили, не
только она сама, но Воркуев, Степан Аркадьич, — всё получало, как казалось Левину, благодаря ее вниманию и замечаниям, особенное значение.
Казалось, ему надо бы понимать, что свет закрыт
для него с Анной; но теперь в голове его родились какие-то неясные соображения, что так
было только в старину, а что теперь, при быстром прогрессе (он незаметно
для себя теперь
был сторонником всякого прогресса), что теперь взгляд общества изменился и что вопрос о том,
будут ли они приняты в общество, еще не решен.
Все удивительные заключения их о расстояниях, весе, движениях и возмущениях небесных тел основаны
только на видимом движении светил вокруг неподвижной земли, на том самом движении, которое теперь передо мной и которое
было таким
для миллионов людей в продолжение веков и
было и
будет всегда одинаково и всегда может
быть поверено.
Вронский слушал внимательно, но не столько самое содержание слов занимало его, сколько то отношение к делу Серпуховского, уже думающего бороться с властью и имеющего в этом свои симпатии и антипатии, тогда как
для него
были по службе
только интересы эскадрона. Вронский понял тоже, как мог
быть силен Серпуховской своею несомненною способностью обдумывать, понимать вещи, своим умом и даром слова, так редко встречающимся в той среде, в которой он жил. И, как ни совестно это
было ему, ему
было завидно.
И Левин, чтобы
только отвлечь разговор, изложил Дарье Александровне теорию молочного хозяйства, состоящую в том, что корова
есть только машина
для переработки корма в молоко, и т. д.
Как
только Левин подошел к ванне, ему тотчас же
был представлен опыт, и опыт вполне удался. Кухарка, нарочно
для этого призванная, нагнулась к ребенку. Он нахмурился и отрицательно замотал головой. Кити нагнулась к нему, — он просиял улыбкой, уперся ручками в губку и запрукал губами, производя такой довольный и странный звук, что не
только Кити и няня, но и Левин пришел в неожиданное восхищение.
Попытка развода могла привести
только к скандальному процессу, который
был бы находкой
для врагов,
для клеветы и унижения его высокого положения в свете.
Положение
было мучительно
для всех троих, и ни один из них не в силах
был бы прожить и одного дня в этом положении, если бы не ожидал, что оно изменится и что это
только временное горестное затруднение, которое пройдет.
Любовь к женщине он не
только не мог себе представить без брака, но он прежде представлял себе семью, а потом уже ту женщину, которая даст ему семью. Его понятия о женитьбе поэтому не
были похожи на понятия большинства его знакомых,
для которых женитьба
была одним из многих общежитейских дел;
для Левина это
было главным делом жизни, от которогo зависело всё ее счастье. И теперь от этого нужно
было отказаться!
Чем больше он узнавал брата, тем более замечал, что и Сергей Иванович и многие другие деятели
для общего блага не сердцем
были приведены к этой любви к общему благу, но умом рассудили, что заниматься этим хорошо, и
только потому занимались этим.
Ему казалось, что при нормальном развитии богатства в государстве все эти явления наступают,
только когда на земледелие положен уже значительный труд, когда оно стало в правильные, по крайней мере, в определенные условия; что богатство страны должно расти равномерно и в особенности так, чтобы другие отрасли богатства не опережали земледелия; что сообразно с известным состоянием земледелия должны
быть соответствующие ему и пути сообщения, и что при нашем неправильном пользовании землей железные дороги, вызванные не экономическою, но политическою необходимостью,
были преждевременны и, вместо содействия земледелию, которого ожидали от них, опередив земледелие и вызвав развитие промышленности и кредита, остановили его, и что потому, так же как одностороннее и преждевременное развитие органа в животном помешало бы его общему развитию, так
для общего развития богатства в России кредит, пути сообщения, усиление фабричной деятельности, несомненно необходимые в Европе, где они своевременны, у нас
только сделали вред, отстранив главный очередной вопрос устройства земледелия.
Она
была порядочная женщина, подарившая ему свою любовь, и он любил ее, и потому она
была для него женщина, достойная такого же и еще большего уважения, чем законная жена. Он дал бы отрубить себе руку прежде, чем позволить себе словом, намеком не
только оскорбить ее, но не выказать ей того уважения, на какое
только может рассчитывать женщина.
Хотя он и должен
был признать, что в восточной, самой большой части России рента еще нуль, что заработная плата выражается
для девяти десятых восьмидесятимиллионного русского населения
только пропитанием самих себя и что капитал еще не существует иначе, как в виде самых первобытных орудий, но он
только с этой точки зрения рассматривал всякого рабочего, хотя во многом и не соглашался с экономистами и имел свою новую теорию о заработной плате, которую он и изложил Левину.
Левин говорил то, что он истинно думал в это последнее время. Он во всем видел
только смерть или приближение к ней. Но затеянное им дело тем более занимало его. Надо же
было как-нибудь доживать жизнь, пока не пришла смерть. Темнота покрывала
для него всё; но именно вследствие этой темноты он чувствовал, что единственною руководительною нитью в этой темноте
было его дело, и он из последних сил ухватился и держался за него.
Дела эти занимали его не потому, чтоб он оправдывал их
для себя какими-нибудь общими взглядами, как он это делывал прежде; напротив, теперь, с одной стороны, разочаровавшись неудачей прежних предприятий
для общей пользы, с другой стороны, слишком занятый своими мыслями и самым количеством дел, которые со всех сторон наваливались на него, он совершенно оставил всякие соображения об общей пользе, и дела эти занимали его
только потому, что ему казалось, что он должен
был делать то, что он делал, — что он не мог иначе.
Раздражение, разделявшее их, не имело никакой внешней причины, и все попытки объяснения не
только не устраняли, но увеличивали его. Это
было раздражение внутреннее, имевшее
для нее основанием уменьшение его любви,
для него — раскаяние в том, что он поставил себя ради ее в тяжелое положение, которое она, вместо того чтоб облегчить, делает еще более тяжелым. Ни тот, ни другой не высказывали причины своего раздражения, но они считали друг друга неправыми и при каждом предлоге старались доказать это друг другу.
— Да, именно, но должен предупредить вас, что я рискую злоупотребить вашим вниманием. Я приехал
только предварительно посоветоваться с вами. Я желаю развода, но
для меня важны формы, при которых он возможен. Очень может
быть, что, если формы не совпадут с моими требованиями, я откажусь от законного искания.
— Не может
быть! — широко открыв глаза, сказала Долли.
Для нее это
было одно из тех открытий, следствия и выводы которых так огромны, что в первую минуту
только чувствуется, что сообразить всего нельзя, но что об этом много и много придется думать.
«Что как она не любит меня? Что как она выходит за меня
только для того, чтобы выйти замуж? Что если она сама не знает того, что делает? — спрашивал он себя. — Она может опомниться и,
только выйдя замуж, поймет, что не любит и не могла любить меня». И странные, самые дурные мысли о ней стали приходить ему. Он ревновал ее к Вронскому, как год тому назад, как будто этот вечер, когда он видел ее с Вронским,
был вчера. Он подозревал, что она не всё сказала ему.
Жена?.. Нынче
только он говорил с князем Чеченским. У князя Чеченского
была жена и семья — взрослые пажи дети, и
была другая, незаконная семья, от которой тоже
были дети. Хотя первая семья тоже
была хороша, князь Чеченский чувствовал себя счастливее во второй семье. И он возил своего старшего сына во вторую семью и рассказывал Степану Аркадьичу, что он находит это полезным и развивающим
для сына. Что бы на это сказали в Москве?
Он
только передал нужные
для Алексея Александровича деньги и дал краткий отчет о состоянии дел, которые
были не совсем хороши, так как случилось, что нынешний год вследствие частых выездов
было прожито больше, и
был дефицит.
В действительности же, это убедительное
для него «разумеется»
было только последствием повторения точно такого же круга воспоминаний и представлений, чрез который он прошел уже десятки раз в этот час времени.
Для него она
была единственным островом не
только доброго к нему расположения, но любви среди моря враждебности и насмешки, которое окружало его.
«Одно честолюбие, одно желание успеть — вот всё, что
есть в его душе, — думала она, — а высокие соображения, любовь к просвещению, религия, всё это —
только орудия
для того, чтоб успеть».
Открытие это, вдруг объяснившее
для нее все те непонятные
для нее прежде семьи, в которых
было только по одному и по два ребенка, вызвало в ней столько мыслей, соображений и противоречивых чувств, что она ничего не умела сказать и
только широко раскрытыми глазами удивленно смотрела на Анну. Это
было то самое, о чем она мечтала еще нынче дорогой, но теперь, узнав, что это возможно, она ужаснулась. Она чувствовала, что это
было слишком простое решение слишком сложного вопроса.
И каждое не
только не нарушало этого, но
было необходимо
для того, чтобы совершалось то главное, постоянно проявляющееся на земле чудо, состоящее в том, чтобы возможно
было каждому вместе с миллионами разнообразнейших людей, мудрецов и юродивых, детей и стариков — со всеми, с мужиком, с Львовым, с Кити, с нищими и царями, понимать несомненно одно и то же и слагать ту жизнь души,
для которой одной стоит жить и которую одну мы ценим.
— Да я не хочу знать! — почти вскрикнула она. — Не хочу. Раскаиваюсь я в том, что сделала? Нет, нет и нет. И если б опять то же, сначала, то
было бы то же.
Для нас,
для меня и
для вас, важно
только одно: любим ли мы друг друга. А других нет соображений.
Для чего мы живем здесь врозь и не видимся? Почему я не могу ехать? Я тебя люблю, и мне всё равно, — сказала она по-русски, с особенным, непонятным ему блеском глаз взглянув на него, — если ты не изменился. Отчего ты не смотришь на меня?
— Может
быть, это так
для тебя, но не
для всех. Я то же думал, а вот живу и нахожу, что не стоит жить
только для этого, — сказал Вронский.
Для Агафьи Михайловны,
для няни,
для деда,
для отца даже Митя
был живое существо, требующее за собой
только материального ухода; но
для матери он уже давно
был нравственное существо, с которым уже
была целая история духовных отношений.
Он не мог согласиться с этим, потому что и не видел выражения этих мыслей в народе, в среде которого он жил, и не находил этих мыслей в себе (а он не мог себя ничем другим считать, как одним из людей, составляющих русский народ), а главное потому, что он вместе с народом не знал, не мог знать того, в чем состоит общее благо, но твердо знал, что достижение этого общего блага возможно
только при строгом исполнении того закона добра, который открыт каждому человеку, и потому не мог желать войны и проповедывать
для каких бы то ни
было общих целей.
«И в такую
для меня важную минуту она думает
только о том, что ей
будет скучно одной», подумал Левин. И эта отговорка в деле таком важном рассердила его.
— Слишком большой контраст, — сказал он, — ехать после этого общества к старухе Вреде. И потом
для нее вы
будете случаем позлословить, а здесь вы
только возбудите другие, самые хорошие и противоположные злословию чувства, — сказал он ей.
Вид других людей, их речи, свои собственные воспоминания — всё это
было для него
только мучительно.
И ни то, ни другое не давало не
только ответа, но ни малейшего намека на то, что ему, Левину, и всем русским мужикам и землевладельцам делать с своими миллионами рук и десятин, чтоб они
были наиболее производительны
для общего благосостояния.
Только одно
было на свете существо, способное сосредоточивать
для него весь свет и смысл жизни.
Другое: она
была не
только далека от светскости, но, очевидно, имела отвращение к свету, а вместе с тем знала свет и имела все те приемы женщины хорошего общества, без которых
для Сергея Ивановича
была немыслима подруга жизни.
Левин по этому случаю сообщил Егору свою мысль о том, что в браке главное дело любовь и что с любовью всегда
будешь счастлив, потому что счастье бывает
только в себе самом. Егор внимательно выслушал и, очевидно, вполне понял мысль Левина, но в подтверждение ее он привел неожиданное
для Левина замечание о том, что, когда он жил у хороших господ, он всегда
был своими господами доволен и теперь вполне доволен своим хозяином, хоть он Француз.