Неточные совпадения
— Шведская королева Ульрика-Элеонора скончалась в загородном своем замке и лежала во гробе. В полдень из Стокгольма приехала подруга ее, графиня Стенбок-Фермор и была начальником стражи проведена ко гробу. Так как она слишком долго не возвращалась оттуда, начальник стражи и
офицеры открыли дверь, и — что же
представилось глазам их?
Офицер смотрел на Нехлюдова блестящими глазами и, очевидно, ждал с нетерпением, когда он кончит, чтобы продолжать рассказ про венгерку с персидскими глазами, которая, очевидно, живо
представлялась его воображению и поглощала всё его внимание.
… В Перми меня привезли прямо к губернатору. У него был большой съезд, в этот день венчали его дочь с каким-то
офицером. Он требовал, чтоб я взошел, и я должен был
представиться всему пермскому обществу в замаранном дорожном архалуке, в грязи и пыли. Губернатор, потолковав всякий вздор, запретил мне знакомиться с сосланными поляками и велел на днях прийти к нему, говоря, что он тогда сыщет мне занятие в канцелярии.
Накануне отъезда, часа в два, я сидел у него, когда пришли сказать, что в приемной уже тесно. В этот день
представлялись ему члены парламента с семействами и разная nobility и gentry, [знать и дворянство (англ.).] всего, по «Теймсу», до двух тысяч человек, — это было grande levee, [большое вставание (фр.).] царский выход, да еще такой, что не только король виртембергский, но и прусский вряд натянет ли без профессоров и унтер-офицеров.
— Ставрогин, — начала хозяйка, — до вас тут кричали сейчас о правах семейства, — вот этот
офицер (она кивнула на родственника своего, майора). И, уж конечно, не я стану вас беспокоить таким старым вздором, давно порешенным. Но откуда, однако, могли взяться права и обязанности семейства в смысле того предрассудка, в котором теперь
представляются? Вот вопрос. Ваше мнение?
Так сделайте четыре раза и потом мне скажите, что увидите!..»
Офицер проделал в точности, что ему было предписано, и когда в первый раз взглянул в зеркальце, то ему
представилась знакомая комната забытой им панночки (при этих словах у капитана появилась на губах грустная усмешка)…
Однако
офицер протер его, и ему
представляется, что панночка лежит вся облитая кровью!..
Несмотря ни на какие клейма, кандалы и ненавистные пали острога, заслоняющие ему божий мир и огораживающие его, как зверя в клетке, — он может достать вина, то есть страшно запрещенное наслаждение, попользоваться клубничкой, даже иногда (хоть и не всегда) подкупить своих ближайших начальников, инвалидов и даже унтер-офицера, которые сквозь пальцы будут смотреть на то, что он нарушает закон и дисциплину; даже может, сверх торгу, еще покуражиться над ними, а покуражиться арестант ужасно любит, то есть
представиться пред товарищами и уверить даже себя хоть на время, что у него воли и власти несравненно больше, чем кажется, — одним словом, может накутить, набуянить, разобидеть кого-нибудь в прах и доказать ему, что он все это может, что все это в «наших руках», то есть уверить себя в том, о чем бедняку и помыслить невозможно.
Другая сторона войны: смерть, раны солдат,
офицеров, горцев, как ни странно это сказать, и не
представлялась его воображению.
Под влиянием такого опьянения — одинаково власти и подобострастия — люди
представляются себе и другим уже не тем, что они есть в действительности, — людьми, а особенными, условными существами: дворянами, купцами, губернаторами, судьями,
офицерами, царями, министрами, солдатами, подлежащими уже не обыкновенным человеческим обязанностям, а прежде всего и предпочтительно перед человеческими — дворянским, купеческим, губернаторским, судейским, офицерским, царским, министерским, солдатским обязанностям.
Офицеры и человек десять солдат побежали на голос, и что ж
представилось их взорам?
Извозчик нехотя погнал лошадей и, беспрестанно оглядываясь назад, посматривал с удивлением на русского
офицера, который не радовался, а казалось, горевал, видя убитых французов. Рославлев слабел приметным образом, голова его пылала, дыханье спиралось в груди; все предметы
представлялись в каком-то смешанном, беспорядочном виде, и холодный осенний воздух казался ему палящим зноем.
В продолжение этого разговора
офицеры выехали на обширную поляну, и пожар Москвы во всей ужасной красоте своей
представился их взорам. Кой-где, как уединенные острова, чернелись на этом огненном море части города, превращенные уже в пепел.
Варвара Александровна тотчас же решилась ехать к старухе Ступицыной и, вызвав Мари, обеим им рассказать о низких поступках Хозарова. Нетерпение ее было чрезвычайно сильно: не дожидаясь своего экипажа, она отправилась на извозчике, и даже без человека, а потом вошла без доклада. Странная и совершенно неожиданная для нее сцена
представилась ее глазам: Мари сидела рядом с
офицером, и в самую минуту входа Варвары Александровны уста молодых людей слились в первый поцелуй преступной любви.
По-видимому, это
представлялось невозможным, так как о спасении погибавшего знали не только все караульные, но знал и тот ненавистный инвалидный
офицер, который до сих пор, конечно, успел довести обо всем этом до ведома генерала Кокошкина.
В его глазах это вовсе даже не было таким делом, чтобы ночью тревожить усталого обер-полицеймейстера, да и притом самое событие
представлялось приставу довольно подозрительным, потому что инвалидный
офицер был совсем сух, чего никак не могло быть, если он спасал утопленника с опасностью для собственной жизни.
И
представляется Александру Михайловичу зала офицерского клуба, полная света, жары, музыки и барышень, которые сидят целыми клумбами вдоль стен и только ждут, чтобы ловкий молодой
офицер пригласил на несколько туров вальса. И Стебельков, щелкнув каблуками («жаль, черт возьми, шпор нет!»), ловко изгибается пред хорошенькою майорскою дочерью, грациозно развесив руки, говорит: «permettez» [Позвольте (фр.).] и майорская дочь кладет ему ручку около эполета, и они несутся, несутся…
Люди
представляются себе и другим не тем, что они на самом деле — просто людьми, а
представляются себе и другим кто дворянином, кто купцом, кто губернатором, кто судьей, кто
офицером, кто царем, кто министром, кто солдатом. И все эти люди считают своей главной обязанностью не то, что нужно делать каждому человеку, а то, что нужно делать дворянину, купцу, губернатору, судье,
офицеру, царю, министру, солдату.
Вдруг Милица насторожилась. Странная картина
представилась ее глазам. У самой траншеи, y первого окопа неприятеля она увидела нечто такое жуткое, что сразу привело ее в себя. Она увидела, как один из лежавших тут неприятельских солдат, которого она сочла мертвым в первую минуту, вдруг приподнялся и пополз по направлению лежащего неподалеку от него русского
офицера. Держа в зубах саблю, медленно и осторожно полз немец. Вот он почти достиг русского.
Всякая спайка исчезла, все преграды рушились. Стояла полная анархия. Что прежде
представлялось совершенно немыслимым, теперь оказывалось таким простым и легким! Десятки
офицеров против тысяч солдат, — как могли первые властвовать над вторыми, как могли вторые покорно нести эту власть? Рухнуло что-то невидимое, неосязаемое, исчезло какое-то внушение, вскрылась какая-то тайна, — и всем стало очевидно, что тысяча людей сильнее десятка.
Будзилович в Оршанский уезд прибыл в апреле,
представился местной полиции под именем русского
офицера, предъявил билет и стал разъезжать по помещикам, везде обучал молодых людей строю, желая составить образцовый отряд, в пример всей имеющейся собраться шайки.
Как только дверцы захлопнулись, молодой
офицер почувствовал, что несется к неизбежному, увлекаемый какою-то неизвестною целью — его охватило странное, невыразимое ощущение. Тысячи смутных волнений поочередно сменялись в его душе: беспокойное любопытство, раскаяние в легкомыслии, радостная жажда предстоящей любви, которая, во всяком случае, не могла
представляться особенно мрачною, так как была возвещена такими прелестными ручками и такою обольстительною улыбкою.
Савин
представился командиру и познакомился с
офицерами.
Поэтому Николай Герасимович,
представившись начальству в первый день своего зачисления в полк, на другой же — отправился с визитами к
офицерам.
Тем отраднее была в эту кампанию эта полковая жизнь Ростову, что он, после проигрыша Долохову (поступка, которого он, несмотря на все утешения родных, не мог простить себе), решился служить не как прежде, а чтобы загладить свою вину, служить хорошо и быть вполне отличным товарищем и
офицером, т. е. прекрасным человеком, что́
представлялось столь трудным в миру, а в полку столь возможным.
Подле француженки вам
представится расстегнутый
офицер, закусывающий водку, статский, читающий газету, и чьи-нибудь военные или статские ноги, лежащие на бархатном стуле, и послышатся французский говор и более или менее искренний громкий хохот.
Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе
представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех
офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил...
Гусар только вздохнул, ничего не отвечая, и прокашлялся сердито. По линии гусар послышался топот ехавшего рысью конного, и из ночного тумана вдруг выросла,
представляясь громадным слоном, фигура гусарского унтер-офицера.