Неточные совпадения
Вронский
взял письмо и записку брата. Это было то самое, что он ожидал, — письмо от матери с упреками за то, что он не приезжал, и записка от брата, в которой говорилось, что нужно переговорить. Вронский знал, что это всё о том же. «Что им за делo!» подумал Вронский и, смяв письма, сунул их между пуговиц сюртука, чтобы внимательно прочесть дорогой. В сенях избы ему встретились два
офицера: один их, а другой другого полка.
— Занавеси
взяли для госпиталя. А конечно, следует. Солдатам водки не дают, а
офицера, извольте видеть… Ведь не одним шампанским питаются, употребляют напитки и покрепче…
Освобожденный стол тотчас же заняли молодцеватый студент, похожий на переодетого
офицера, и скромного вида человек с жидкой бородкой, отдаленно похожий на портреты Антона Чехова в молодости. Студент
взял карту кушаний в руки, закрыл ею румяное лицо, украшенное золотистыми усиками, и сочно заговорил, как бы читая по карте...
— Ну — пойдем, — предложила Марина. Самгин отрицательно качнул головою, но она
взяла его под руку и повела прочь. Из биллиардной выскочил, отирая руки платком, высокий, тонконогий
офицер, — он побежал к буфету такими мелкими шагами, что Марина заметила...
— Как? — недоверчиво спросил
офицер и потребовал документы; Клим,
взяв тужурку, долго не мог найти кармана, наконец — нашел, вынул из кармана все, что было в нем, и молча подал жандарму.
К маленькому оратору подошла высокая дама и, опираясь рукою о плечо, изящно согнула стан, прошептала что-то в ухо ему, он встал и,
взяв ее под руку, пошел к
офицеру. Дронов, мигая, посмотрев вслед ему, предложил...
— Как себя: верность-то, верность какая! До смеха похоже. Точно живые портреты. Как кого
возьмут, купца ли, чиновника,
офицера, будочника, — точно живьем и отпечатают.
22 января Л. А. Попов, штурманский
офицер, за утренним чаем сказал: «Поздравляю: сегодня в восьмом часу мы пересекли Северный тропик». — «А я ночью озяб», — заметил я. «Как так?» — «Так,
взял да и озяб: видно, кто-нибудь из нас охладел, или я, или тропики. Я лежал легко одетый под самым люком, а «ночной зефир струил эфир» прямо на меня».
Тронет, и уж тронула. Американцы, или люди Соединенных Штатов, как их называют японцы, за два дня до нас ушли отсюда, оставив здесь больных матросов да двух
офицеров, а с ними бумагу, в которой уведомляют суда других наций, что они
взяли эти острова под свое покровительство против ига японцев, на которых имеют какую-то претензию, и потому просят других не распоряжаться. Они выстроили и сарай для склада каменного угля, и после этого человек Соединенных Штатов, коммодор Перри, отплыл в Японию.
Против избитого стояли конвойный солдат и чернобородый арестант с надетой на одну руку наручней и мрачно смотревший исподлобья то на
офицера, то на избитого арестанта с девочкой.
Офицер повторил конвойному приказание
взять девочку. Среди арестантов всё слышнее и слышнее становилось гоготание.
Еще не успели за ним затворить дверь, как опять раздались всё те же бойкие, веселые звуки, так не шедшие ни к месту, в котором они производились, ни к лицу жалкой девушки, так упорно заучивавшей их. На дворе Нехлюдов встретил молодого
офицера с торчащими нафабренными усами и спросил его о помощнике смотрителя. Это был сам помощник. Он
взял пропуск, посмотрел его и сказал, что по пропуску в дом предварительного заключения он не решается пропустить сюда. Да уж и поздно..
Офицер, потеряв терпение,
взял щетку и стер то, что казалось ему напрасно записанным.
Я
взял офицера за руку и, сказав: «Поберегите их», бросился в коляску; мне хотелось рыдать, я чувствовал, что не удержусь…
Он поблагодарил, да и указал дом, в котором жил
офицер, и говорит: «Вы ночью станьте на мосту, она беспременно пойдет к нему, вы ее без шума
возьмите, да и в реку».
Я выпил, он поднял меня и положил на постель; мне было очень дурно, окно было с двойной рамой и без форточки; солдат ходил в канцелярию просить разрешения выйти на двор; дежурный
офицер велел сказать, что ни полковника, ни адъютанта нет налицо, а что он на свою ответственность
взять не может. Пришлось оставаться в угарной комнате.
Едва я успел в аудитории пять или шесть раз в лицах представить студентам суд и расправу университетского сената, как вдруг в начале лекции явился инспектор, русской службы майор и французский танцмейстер, с унтер-офицером и с приказом в руке — меня
взять и свести в карцер. Часть студентов пошла провожать, на дворе тоже толпилась молодежь; видно, меня не первого вели, когда мы проходили, все махали фуражками, руками; университетские солдаты двигали их назад, студенты не шли.
А пристав, бывший гвардейский
офицер, принужден ему ответить,
взяв под козырек, как гостю генерал-губернатора и казначею благотворительного общества, состоящего под высочайшим покровительством…
— Студент Каетан Слободзиньский с Волыня, — рекомендовал Розанову Рациборский, — капитан Тарас Никитич Барилочка, — продолжал он, указывая на огромного
офицера, — иностранец Вильгельм Райнер и мой дядя, старый
офицер бывших польских войск, Владислав Фомич Ярошиньский. С последним и вы, Арапов, незнакомы: позвольте вас познакомить, — добавил Рациборский и тотчас же пояснил: — Мой дядя соскучился обо мне, не вытерпел, пока я
возьму отпуск, и вчера приехал на короткое время в Москву, чтобы повидаться со мною.
— А знаете что? — вдруг воскликнул весело Горизонт. — Мне все равно: я человек закабаленный. Я, как говорили в старину, сжег свои корабли… сжег все, чему поклонялся. Я уже давно искал случая, чтобы сбыть кому-нибудь эти карточки. За ценой я не особенно гонюсь. Я
возьму только половину того, что они мне самому стоили. Не желаете ли приобрести, господин
офицер?
— Да потому, что если
взять того же батарейного командира, конечно, он получает довольно… но ведь он всех
офицеров в батарее содержит на свой счет: они у него и пьют и едят, только не ночуют, — в кармане-то в итоге ничего и не осталось.
— Так-то так, — возражает старуха, — да что радости! вот у Петра Васильича сын-офицер из полку приехал,
взял да отца по шее из дома и выгнал!
— Выведите вон этого скота! — сказал
офицер. Двое жандармов
взяли Николая под руки, грубо повели его в кухню. Там он остановился, крепко упираясь ногами в пол, и крикнул...
У каждого холостого
офицера, у каждого подпрапорщика были неизменно точно такие же вещи, за исключением, впрочем, виолончели; ее Ромашов
взял из полкового оркестра, где она была совсем не нужна, но, не выучив даже мажорной гаммы, забросил и ее и музыку еще год тому назад.
Только, решивши себе этакую потеху добыть, я думаю: как бы мне лучше этого
офицера раздразнить, чтобы он на меня нападать стал? и
взял я сел, вынул из кармана гребень и зачал им себя будто в голове чесать; а
офицер подходит и прямо к той своей барыньке.
Барабанщик, как и всегда,
взял на себя обязанность прислуживать
офицеру.
— Ребята! надо сходить назад —
взять офицера, что ранен там в канаве, — сказал он не слишком громко и повелительно, чувствуя, как неприятно будет солдатам исполнять это приказанье, — и действительно, так как он ни к кому именно не обращался, никто не вышел, чтобы исполнить его.
Гальцина, делая разные замечания на французском языке; но, так как вчетвером нельзя было итти по дорожке, он принужден был итти один и только на втором круге
взял под руку подошедшего и заговорившего о ним известно храброго морского
офицера Сервягина, желавшего тоже присоединиться к кружку аристократов.
«Вот ежели бы он был хороший
офицер, он бы
взял тогда, а теперь надо солдат посылать одних; а и посылать как? под этим страшным огнем могут убить задаром», — думал Михайлов.
— Коли я говорю, стало быть, верно; а, впрочем, чорт его знает! Он и соврать не дорого
возьмет. Что ж, будете портер пить? — сказал обозный
офицер всё из палатки.
— Не может быть, чтоб
взяли! — сказал
офицер на лошади.
Подхалюзин. То-то, дурак! Вот ты теперь и смотри на нас! (Ходит по комнате.) Так-то-с, Алимпияда Самсоновна! А вы хотели за
офицера идти-с. Чем же мы не молодцы? Вот сертучок новенький
взяли да и надели.
Слегка покачиваясь на ногах,
офицер остановился перед Джеммой и насильственно-крикливым голосом, в котором, мимо его воли, все таки высказывалась борьба с самим собою, произнес: «Пью за здоровье прекраснейшей кофейницы в целом Франкфурте, в целом мире (он разом „хлопнул“ стакан) — и в возмездие беру этот цветок, сорванный ее божественными пальчиками!» Он
взял со стола розу, лежавшую перед прибором Джеммы.
— Всем юнкерам второго курса собраться немедленно на обеденной площадке! Форма одежды обыкновенная. (Всем людям военного дела известно, что обыкновенная форма одежды всегда сопутствует случаям необыкновенным.)
Взять с собою листки с вакансиями! Живо, живо, господа обер-офицеры!
— Пожалуй, что и так. Ну-ка, господа
офицеры,
возьмите у меня кипрегель с треногой. А я мигом смотаюсь туда и назад.
Слышите, сударыня! ни от кого в мире не
возьмет эта Неизвестная Мария, иначе содрогнется во гробе штаб-офицер ее дед, убитый на Кавказе, на глазах самого Ермолова, но от вас, сударыня, от вас всё
возьмет.
Тот сначала своими жестами усыпил его, и что потом было с
офицером в этом сне, — он не помнит; но когда очнулся, магнетизер велел ему
взять ванну и дал ему при этом восковую свечку, полотенчико и небольшое зеркальце… «Свечку эту, говорит, вы зажгите и садитесь с нею и с зеркальцем в ванну, а когда вы там почувствуете сильную тоску под ложечкой, то окунитесь… свечка при этом — не бойтесь — не погаснет, а потом, не выходя из ванны, протрите полотенчиком зеркальце и, светя себе свечкою, взгляните в него…
Крестьянку
взял, крепостную, а она, значит, с
офицером укатила.
Унтер-офицер
взял с арестантов слово, что все будет тихо и вести будут себя хорошо.
Разговор дальше не пошел.
Офицеры кто стал пить чай, кто закусывать. Хаджи-Мурат
взял предложенный стакан чаю и поставил его перед собой.
Хаджи-Мурат помахал рукой перед лицом, показывая этим, что ему ничего не нужно и что он не
возьмет, а потом, показав на горы и на свое сердце, пошел к выходу. Все пошли за ним.
Офицеры, оставшиеся в комнатах, вынув шашку, разглядывали клинок на ней и решили, что эта была настоящая гурда.
Хлопуша
взял Ильинскую, на приступе заколов коменданта, поручика Лопатина; но пощадил
офицеров и не разорил даже крепости.
Голицын, узнав о такой дерзости чрез полковника Хорвата, преследовавшего Пугачева от самой Татищевой, усилил свое войско бывшими в Оренбурге пехотными отрядами и казаками;
взяв для них последних лошадей у своих
офицеров, немедленно пошел навстречу самозванцу и встретил его в Каргале.
Услыша от них о гвардейском
офицере, Пугачев тут же переменил лошадь и,
взяв в руки дротик, сам с четырьмя казаками поскакал за ним в погоню.
— Нет, к ней не ходите: ее в деревни не берут; она только
офицерам, которые стоят с полком, деньги под залог дает да скворцов учит говорить и продает их купцам. Вот становой у нас был Васильев, тот, может быть, и мог бы вам что-нибудь сказать, он в душевных болезнях подавал утешение, умел уговаривать терпеть, — но и его, на ваше несчастие, вчерашний день
взяли и увезли в губернский город.
Басов.
Возьми офицера… Благожелательный человек… изменяет формы жизни незаметно, потихоньку, но его работа есть единственно прочная…
И вот завтра его порют. Утром мы собрались во второй батальон на конфирмацию. Солдаты выстроены в каре, — оставлено только место для прохода. Посередине две кучи длинных березовых розог, перевязанных пучками. Придут
офицеры, взглянут на розги и выйдут из казармы на крыльцо. Пришел и Шептун. Сутуловатый, приземистый, исподлобья взглянул он своими неподвижными рыбьими глазами на строй, подошел к розгам,
взял пучок, свистнул им два раза в воздухе и, бережно положив, прошел в фельдфебельскую канцелярию.
Параша. Что ж, хорошо; а на стражение все-таки лучше. Ты
возьми: коли бог тебе поможет, произведут тебя за твою храбрость
офицером, — отпросишься ты в отпуск… Приедем мы с тобой в этот самый город, пойдем с тобой под ручку. Пусть тогда злодеи-то наши поглядят на нас. (Обнимает его). А, Вася? Может, мы с тобой, за все наше горе, и дождемся такой радости.
Сам я вот в Туречине собачонку
взял щенком в лесу, как тебя же, выкормил, выходил и
офицеру подарил.
Ей теперь уже четырнадцать лет, но ее родные это скрывают и говорят, будто только двенадцать, но все равно мы дали друг другу слово, что пока я выйду в
офицеры, она будет меня ждать, а тогда прошу у вас позволения мне на ней жениться, потому что я уже дал честное слово и не могу
взять назад».
Жевакин. Ни одного слова. Я не говорю уже о дворянах и прочих синьорах, то есть разных ихних
офицерах; но
возьмите нарочно простого тамошнего мужика, который перетаскивает на шее всякую дрянь, попробуйте скажите ему: «Дай, братец, хлеба», — не поймет, ей-богу не поймет; а скажи по-французски: «Dateci del pane» или «portate vino!» [Дайте хлеба… принесите вина! (ит.)] — поймет, и побежит, и точно принесет.