На углу, в полупустом гараже мы взяли аэро, I опять, как тогда, села за руль, подвинула стартер на «вперед», мы
оторвались от земли, поплыли. И следом за нами все: розово-золотой туман; солнце, тончайше-лезвийный профиль врача, вдруг такой любимый и близкий. Раньше — все вокруг солнца; теперь я знал, все вокруг меня — медленно, блаженно, с зажмуренными глазами…
— раздавалось за стеной. Потом околоточный густо захохотал, а певица выбежала в кухню, тоже звонко смеясь. Но в кухне она сразу замолчала. Илья чувствовал присутствие хозяйки где-то близко к нему, но не хотел обернуться посмотреть на неё, хотя знал, что дверь в его комнату отворена. Он прислушивался к своим думам и стоял неподвижно, ощущая, как одиночество охватывает его. Деревья за окном всё покачивались, а Лунёву казалось, что он
оторвался от земли и плывёт куда-то в холодном сумраке…
Мы ложились на спины и смотрели в голубую бездну над нами. Сначала мы слышали и шелест листвы вокруг, и всплески воды в озере, чувствовали под собою землю… Потом постепенно голубое небо как бы притягивало нас к себе, мы утрачивали чувство бытия и, как бы
отрываясь от земли, точно плавали в пустыне небес, находясь в полудремотном, созерцательном состоянии и стараясь не разрушать его ни словом, ни движением.
Неточные совпадения
Теперь только истинно и ясно чувствую, что есть какой-то долг, который нужно исполнять человеку на
земле, не
отрываясь от того места и угла, на котором он постановлен.
Самгин осторожно выглянул за угол; по площади все еще метались трое людей, мальчик
оторвался от старика и бежал к Александровскому училищу, а старик, стоя на одном месте, тыкал палкой в
землю и что-то говорил, — тряслась борода.
В то самое время в других местах на
земле кипела, торопилась, грохотала жизнь; здесь та же жизнь текла неслышно, как вода по болотным травам; и до самого вечера Лаврецкий не мог
оторваться от созерцания этой уходящей, утекающей жизни; скорбь о прошедшем таяла в его душе как весенний снег, — и странное дело! — никогда не было в нем так глубоко и сильно чувство родины.
Хлебников делал усилия подняться, но лишь беспомощно дрыгал ногами и раскачивался из стороны в сторону. На секунду он обернул в сторону и вниз свое серое маленькое лицо, на котором жалко и нелепо торчал вздернутый кверху грязный нос. И вдруг,
оторвавшись от перекладины, упал мешком на
землю.
Плещет волна, ходят туманные облака, летают за кораблем чайки, садятся на мачты, потом как будто
отрываются от них ветром и, колыхаясь с боку на бок, как клочки белой бумаги, отстают, отстают и исчезают назади, улетая обратно, к европейской
земле, которую наши лозищане покинули навеки.
И когда
оторвался он
от земли чьими-то руками, а потом увидел перед самыми глазами толстую, вздрагивающую, подвижную шею лошади, а позади себя почувствовал знакомую тяжесть, услыхал хриплое дыхание, поскрипывание ремней и твердого сукна — ему стало так страшно обоих, и отца и лошади, что он закричал и забился.
— Началась, — говорит, — эта дрянная и недостойная разума человеческого жизнь с того дня, как первая человеческая личность
оторвалась от чудотворной силы народа,
от массы, матери своей, и сжалась со страха перед одиночеством и бессилием своим в ничтожный и злой комок мелких желаний, комок, который наречён был — «я». Вот это самое «я» и есть злейший враг человека! На дело самозащиты своей и утверждения своего среди
земли оно бесполезно убило все силы духа, все великие способности к созданию духовных благ.
Я не могу поручиться, где именно он сидел, — вероятно, на какой-нибудь высокой раките, но только, когда я бежал
от кикиморы, леший во всю мочь засвистал на своей зеленой дудке и так сильно прихватил меня к
земле за ногу, что у меня
оторвался каблук
от ботинки.
Было темно, как в печной трубе, деревня, придавленная тяжёлой сыростью, вся в
землю ушла, только мельницы, размахнувшись мёртвыми крыльями, словно собрались лететь, но бессильны
оторваться от холма, связанные холодом и ночью.
Мы, видишь, безземельные, ещё отец мой по переселенческому делу
от земли оторвался, а я, как себя помню, всё по людям ходил, по экономиям.
У лягушки захватило дух
от страшной высоты, на которую ее подняли; кроме того, утки летели неровно и дергали прутик; бедная квакушка болталась в воздухе, как бумажный паяц, и изо всей мочи стискивала свои челюсти, чтобы не
оторваться и не шлепнуться на
землю.
Нередко в чудные теплые ночи вели они долгие разговоры и,
отрываясь от них, чтобы полюбоваться прелестью притихшего океана, серебрившегося под томным светом луны, и прелестью неба, словно усыпанного брильянтами, вновь возобновляли беседу и, в конце концов, оба приходили к заключению, что во всяком случае на
земле наступит торжество правды и разума.
И, не откладывая ни на один миг своего намерения, Милица осторожно выползла из своей засады и стараясь, почти не
отрываться телом
от земли, стала медленно, чуть заметно подвигаться к выходу из сарая, мимо спящих солдат.
Но он уходит в свой обширный человеческий душевный мир, он еще крепче приникает к
земле, боится
оторваться от нее, боится чуждой ему бесконечности.
Оно
оторвалось от начала женского,
от матери-земли,
от своей девственности, т. е. своего целомудрия и цельности, и пошло путем блужданий и двоений.
Последние дни своего пребывания на
земле Перегуд испытал высокое счастие верить в возможность лучшей жизни в этой юдоли смерти. Сам он ослаб, как кузнечик, доживший до осени, и давно был готов
оторваться от стебля, как созревшая ягода; он еще думал об открытиях, с которых должно начаться «обновление угасающего ума».