Иван шагнул к столу, взялся было за пачку и стал ее развертывать, но вдруг
отдернул пальцы как будто от прикосновения какого-то отвратительного, страшного гада.
Времени прошло так много и неподвижность его была так ненарушима, что я начал сомневаться, и, сделав шаг вперед, далеко протянутой рукой осторожно коснулся пятна: на мгновение мои пальцы ощутили прикосновение к материи и чему-то за ней твердому, плечу или руке. Я
отдернул пальцы и опять долго стоял, не зная, что я должен делать дальше; наконец я пересилил сухость в горле и громко, хотя и хриплым голосом, сказал...
Неточные совпадения
Он было хотел пощупать
пальцем, но
отдернул руку; да и без того было видно.
Она, не глядя на него, подала ему концы
пальцев и, едва он коснулся их, тотчас же
отдернула руку назад.
Между тем черт крался потихоньку к месяцу и уже протянул было руку схватить его, но вдруг
отдернул ее назад, как бы обжегшись, пососал
пальцы, заболтал ногою и забежал с другой стороны, и снова отскочил и
отдернул руку.
Ему стало больно, он
отдернул закопченный
палец, бросил спичку и сам засмеялся над собой.
Он двинулся почти бегом — все было пусто, никаких признаков жизни. Аян переходил из комнаты в комнату, бешеная тревога наполняла его мозг смятением и туманом; он не останавливался, только один раз, пораженный странным видом белых и черных костяных палочек, уложенных в ряд на краю огромного отполированного черного ящика, хотел взять их, но они ускользнули от его
пальцев, и неожиданный грустный звон пролетел в воздухе. Аян сердито
отдернул руку и, вздрогнув, прислушался: звон стих. Он не понимал этого.
«Да, я пойду, но так, как делал тот отец, который накладывал одну руку на блудницу, а другую клал в жаровню. Но жаровни нет». Он оглянулся. Лампа. Он выставил
палец над огнем и нахмурился, готовясь терпеть, и довольно долго ему казалось, что он не чувствует, но вдруг — он еще не решил, больно ли и насколько, как он сморщился весь и
отдернул руку, махая ею. «Нет, я не могу этого».
Но это не помогло ни ей, ни ему. Лёньке, глядя, как между её тонкими розовыми
пальцами струились одна за другой слезинки, стало тоже грустно и захотелось плакать. Он наклонился над нею и, осторожно подняв руку, чуть дотронулся до её волос, но тотчас же, испугавшись своей смелости,
отдёрнул руку прочь. Она всё плакала и ничего не говорила.
— Ничего! Так я теперь… — Кузьма Васильевич потянулся к Колибри, но тотчас же
отдернул руку. На
пальце у него показалась капля крови. — Что за глупости такие! — воскликнул он, встряхивая
пальцем. — Вечные эти ваши булавки! Да и какая это к чёрту булавка, — прибавил он, взглянув на длинную золотую шпильку, которую Колибри медленно втыкала себе в пояс. — Это целый кинжал, это жало… Да, да, это твое жало, и ты оса, вот ты кто, оса, понимаешь?