Неточные совпадения
«Слышь ты, Василиса Егоровна, — сказал он ей покашливая. —
Отец Герасим получил, говорят, из города…» — «Полно врать, Иван Кузмич, — перервала комендантша, — ты, знать, хочешь собрать совещание да
без меня потолковать об Емельяне Пугачеве; да лих, [Да лих (устар.) — да нет уж.] не проведешь!» Иван Кузмич вытаращил глаза. «Ну, матушка, — сказал он, — коли ты уже все знаешь, так, пожалуй,
оставайся; мы потолкуем и при тебе». — «То-то, батька мой, — отвечала она, — не тебе бы хитрить; посылай-ка за офицерами».
Она же, овдовев,
осталась, по милости игрока мужа,
без всяких средств и на одного только
отца и рассчитывала: она вполне надеялась получить от него новое приданое, столь же богатое, как и первое!
— А мне все не лучше, Верочка; как-то ты
без меня
останешься? У
отца жалованьишко маленькое, и сам-то он плохая тебе опора. Ты девушка красивая; злых людей на свете много. Предостеречь тебя будет некому. Боюсь я за тебя. — Верочка плачет.
Третий результат слов Марьи Алексевны был, разумеется, тот, что Верочка и Дмитрий Сергеич стали, с ее разрешения и поощрения, проводить вместе довольно много времени. Кончив урок часов в восемь, Лопухов
оставался у Розальских еще часа два — три: игрывал в карты с матерью семейства,
отцом семейства и женихом; говорил с ними; играл на фортепьяно, а Верочка пела, или Верочка играла, а он слушал; иногда и разговаривал с Верочкою, и Марья Алексевна не мешала, не косилась, хотя, конечно, не оставляла
без надзора.
Это «житие» не оканчивается с их смертию.
Отец Ивашева, после ссылки сына, передал свое именье незаконному сыну, прося его не забывать бедного брата и помогать ему. У Ивашевых
осталось двое детей, двое малюток
без имени, двое будущих кантонистов, посельщиков в Сибири —
без помощи,
без прав,
без отца и матери. Брат Ивашева испросил у Николая позволения взять детей к себе; Николай разрешил. Через несколько лет он рискнул другую просьбу, он ходатайствовал о возвращении им имени
отца; удалось и это.
Отец называл эту систему системой прекращения рода человеческого и на первых порах противился ей; но матушка, однажды приняв решение, проводила его до конца, и возражения старика мужа на этот раз, как и всегда,
остались без последствий.
Рыхлинский был дальний родственник моей матери, бывал у нас, играл с
отцом в шахматы и всегда очень ласково обходился со мною. Но тут он молчаливо взял линейку, велел мне протянуть руку ладонью кверху, и… через секунду на моей ладони
остался красный след от удара… В детстве я был нервен и слезлив, но от физической боли плакал редко; не заплакал и этот раз и даже не
без гордости подумал: вот уже меня, как настоящих пансионеров, ударили и «в лапу»…
На третьем или четвертом году после свадьбы
отец уехал по службе в уезд и ночевал в угарной избе. Наутро его вынесли
без памяти в одном белье и положили на снег. Он очнулся, но половина его тела оказалась парализованной. К матери его доставили почти
без движения, и, несмотря на все меры, он
остался на всю жизнь калекой…
— Молодой человек, постарайся, — наставительно говорил Луковников покровительствовавший Галактиону, — а там видно будет… Ежели в
отца пойдешь, так
без хлеба не
останешься.
— Как истинный друг
отца вашего, желаю предупредить, — сказал генерал, — я, вы видите сами, я пострадал, по трагической катастрофе; но
без суда!
Без суда! Нина Александровна — женщина редкая. Варвара Ардалионовна, дочь моя, — редкая дочь! По обстоятельствам содержим квартиры — падение неслыханное! Мне, которому
оставалось быть генерал-губернатором!.. Но вам мы рады всегда. А между тем у меня в доме трагедия!
Наташка была рада этой перемене и только тосковала о своем братишке Петруньке, который
остался теперь
без всякого призора.
Отец Яша вместе с Прокопьем пропадали где-то на промыслах и дома показывались редко.
Девочка
осталась без матери,
отец вечно под своею домной, а в праздники всегда пьян, — все это заставляло Таисью смотреть на сироту, как на родную дочь.
Мне стало как-то скучно и захотелось домой; но
отец и Евсеич и не думали возвращаться и, конечно,
без меня
остались бы на пруду до самого обеда.
Мать, в свою очередь, пересказывала моему
отцу речи Александры Ивановны, состоявшие в том, что Прасковью Ивановну за богатство все уважают, что даже всякий новый губернатор приезжает с ней знакомиться; что сама Прасковья Ивановна никого не уважает и не любит; что она своими гостями или забавляется, или ругает их в глаза; что она для своего покоя и удовольствия не входит ни в какие хозяйственные дела, ни в свои, ни в крестьянские, а все предоставила своему поверенному Михайлушке, который от крестьян пользуется и наживает большие деньги, а дворню и лакейство до того избаловал, что вот как они и с нами, будущими наследниками, поступили; что Прасковья Ивановна большая странница, терпеть не может попов и монахов, и нищим никому копеечки не подаст; молится богу по капризу, когда ей захочется, — а не захочется, то и середи обедни из церкви уйдет; что священника и причет содержит она очень богато, а никого из них к себе в дом не пускает, кроме попа с крестом, и то в самые большие праздники; что первое ее удовольствие летом — сад, за которым она ходит, как садовник, а зимою любит она петь песни, слушать, как их поют, читать книжки или играть в карты; что Прасковья Ивановна ее, сироту, не любит, никогда не ласкает и денег не дает ни копейки, хотя позволяет выписывать из города или покупать у разносчиков все, что Александре Ивановне вздумается; что сколько ни просили ее посторонние почтенные люди, чтоб она своей внучке-сиротке что-нибудь при жизни назначила, для того чтоб она могла жениха найти, Прасковья Ивановна и слышать не хотела и отвечала, что Багровы родную племянницу не бросят
без куска хлеба и что лучше век
оставаться в девках, чем навязать себе на шею мужа, который из денег женился бы на ней, на рябой кукушке, да после и вымещал бы ей за то.
Мансуров не мог
оставаться без какого-нибудь охотничьего занятия; в этот же день вечером он ходил с
отцом и с мужем Параши, Федором, ловить сетью на дудки перепелов.
Мысль
остаться в Багрове одним с сестрой,
без отца и матери, хотя была не новою для меня, но как будто до сих пор не понимаемою; она вдруг поразила меня таким ужасом, что я на минуту потерял способность слышать и соображать слышанное и потому многих разговоров не понял, хотя и мог бы понять.
В такие минуты, когда мысль не обсуживает вперед каждого определения воли, а единственными пружинами жизни
остаются плотские инстинкты, я понимаю, что ребенок, по неопытности, особенно склонный к такому состоянию,
без малейшего колебания и страха, с улыбкой любопытства, раскладывает и раздувает огонь под собственным домом, в котором спят его братья,
отец, мать, которых он нежно любит.
— Непременно; что ж ему
останется делать? То есть он, разумеется, проклянет меня сначала; я даже в этом уверен. Он уж такой; и такой со мной строгий. Пожалуй, еще будет кому-нибудь жаловаться, употребит, одним словом, отцовскую власть… Но ведь все это не серьезно. Он меня любит
без памяти; посердится и простит. Тогда все помирятся, и все мы будем счастливы. Ее
отец тоже.
— А «дело», которое мне предстоит, и
без подготовки — всегда налицо. Я с благоговением приму его в свое время из рук
отца и
останусь верен ему до последнего вздоха! Прощай.
Гурмыжская. Ну, то-то же. Ты сам подумай, ведь мне деньги-то на доброе дело. Девушка на возрасте, ума большого не имеет, хочется заживо пристроить. Ну, что хорошего,
без присмотру
останется без меня; нынче народ знаешь какой! Ты сам
отец, так рассудить можешь, у тебя тоже дочь, приятно ли тебе будет…
Гурмыжская. Не знаю. Я его готовила в военную службу. После смерти
отца он
остался мальчиком пятнадцати лет, почти
без всякого состояния. Хотя я сама была молода, но имела твердые понятия о жизни и воспитывала его по своей методе. Я предпочитаю воспитание суровое, простое, что называется, на медные деньги; не по скупости — нет, а по принципу. Я уверена, что простые люди, неученые, живут счастливее.
Друг твоего
отца отрыл старинную тяжбу о землях и выиграл ее и отнял у него всё имение; я видал
отца твоего перед кончиной; его седая голова неподвижная, сухая, подобная белому камню, остановила на мне пронзительный взор, где горела последняя искра жизни и ненависти… и мне она
осталась в наследство; а его проклятие живо, живо и каждый год пускает новые отрасли, и каждый год всё более окружает своею тенью семейство злодея… я не знаю, каким образом всё это сделалось… но кто, ты думаешь, кто этот нежный друг? — как, небо!.. в продолжении 17-ти лет ни один язык не шепнул ей: этот хлеб куплен ценою крови — твоей — его крови! и
без меня, существа бедного, у которого вместо души есть одно только ненасытимое чувство мщения,
без уродливого нищего, это невинное сердце билось бы для него одною благодарностью.
Нина. Я одинока. Раз в сто лет я открываю уста, чтобы говорить, и мой голос звучит в этой пустоте уныло, и никто не слышит… И вы, бледные огни, не слышите меня… Под утро вас рождает гнилое болото, и вы блуждаете до зари, но
без мысли,
без воли,
без трепетания жизни. Боясь, чтобы в вас не возникла жизнь,
отец вечной материи, дьявол, каждое мгновение в вас, как в камнях и в воде, производит обмен атомов, и вы меняетесь непрерывно. Во вселенной
остается постоянным и неизменным один лишь дух.
Почти ежедневно через залу, где мы играли, в кабинет к
отцу проходил с бумагами его секретарь, Борис Антонович Овсяников. Часто последний обращался ко мне, обещая сделать превосходную игрушку — беговые санки, и впоследствии я не мог видеть Бориса Антоновича
без того, чтобы не спросить: «Скоро ли будут готовы санки?» На это следовали ответы, что вот только
осталось выкрасить, а затем высушить, покрыть лаком, обить сукном и т. д. Явно, что санки существовали только на словах.
— Но нельзя же, — возражал
отец, — оставить в поле погибающего человека.
Без сторонней помощи это семейство погибнет. Ведь последняя-то девочка Анюта
осталась году.
— Да, тридцать тысяч будет, пожалуй, — согласился Сергей Никанорыч. — У вашего дедушки было огромадное состояние, — сказал он, обращаясь к Матвею. — Огромадное! Всё потом
осталось вашему
отцу и вашему дяде. Ваш
отец помер в молодых летах, и после него всё забрал дядя, а потом, значит, Яков Иваныч. Пока вы с маменькой на богомолье ходили и на заводе тенором пели, тут
без вас не зевали.
У одного
отца было два сына. Он сказал им: «Умру — разделите всё пополам». Когда
отец умер, сыновья не могли разделиться
без спора. Они пошли судиться к соседу. Сосед спросил у них: «Как вам
отец велел делиться?» Они сказали: «Он велел делить все пополам». Сосед сказал: «Так разорвите пополам все платья, разбейте пополам всю посуду и пополам разрежьте всю скотину». Братья послушали соседа, и у них ничего не
осталось.
Я хочу верить, что мой
отец был муж моей матери, что они были бедны, что мой
отец умер, что благородный человек, которого напрасно называют моим
отцом, был друг их и когда моя мать, — беременная мною, потеряла мужа и
осталась без куска хлеба, он стал заботиться о вдове, — а когда стал умирать сам, просил своих родных не отказать в приюте бедной беременной вдове его друга.
Оно, конечно, такие казусы, как с Нюточкой, и
без новых людей сплошь да рядом встречаются; «
отцы » тоже маху не давали, и сущность
осталась та же, но форма, внешняя форма изменилась.
Мое юношеское любовное увлечение
оставалось в неопределенном status quo. Ему сочувствовала мать той еще очень молодой девушки, но от
отца все скрывали. Семейство это уехало за границу. Мы нередко переписывались с согласия матери; но ничто еще не было выяснено. Два-три года мне нужно было иметь перед собою, чтобы стать на ноги, найти заработок и какое-нибудь"положение". Даже и тогда дело не обошлось бы
без борьбы с
отцом этой девушки, которой тогда шел всего еще шестнадцатый год.
Дети
остались на чужом дворе,
без гроша и
без куска хлеба; но добрыми людьми они обеспечены теперь так, что едва ли бы и при
отце могли иметь то, что устроила для них попечительность людская».
— Это будет мой последний прогулька с вами, — сказал он, когда дети
остались с ним наедине,
без отца и сестры, ничего не подозревавших о вчерашнем происшествии, — завтра я буду уезжаль, а сегодня я еще служиль у вас.
Абсолютный, существующий лишь сам по себе,
без всякого творения, Бог является и
остается безличным, вне времени и места, бездействующим, безвольным, бесчувственным, и, следовательно, он ни
Отец, ни Сын, ни Дух Святой, он сама вечность
без времени, он парит и живет в самом себе в каждом месте, он ничего не делает, а также ничего не хочет и ничего не жаждет.
Остался один, сиротой,
без отца,
без матери, может в одиночестве погибнуть… начнет ходить в крестьянских хороводах, ездить на тройках с бубенчиками, стегать арапником по дороге встречных и поперечных… пропадет ни за что!..
Прав был и Кржижановский. Ореол блестящей партии, окружавшей князя в московском свете, не
остался без влияния на княжну Варвару, и мысль, что князь сделает ей предложение, стала улыбаться ей не менее, чем ее
отцу, князю Ивану Андреевичу.
Марьи Петровны не было, хотя она, вместе с Гладких, Таней и Егором Никифоровым, прибыла с телом
отца в К., но потрясения последних дней не прошли даром для ее и
без того разбитого десятками лет страшной жизни организма — она расхворалась и принуждена была
остаться дома.
— Хотим к Москве православной, к Иоанну и
отцу его Терентию! [Митрополит московский, бывший после святого Филиппа.] — прокричал на Софийской площади Василий Никифоров, насилу выбравшийся на нее, прочистя себе путь мечом, но голос его
остался без отголоска.
— Хотим к Москве православной, к Иоанну и
отцу его Герантию! [Митрополит московский, бывший после Св. Филиппа.] — прокричал на Софийской площади Василий Никифоров, насилу выбравшийся на нее, расчистив себе путь мечом, но голос его
остался без отголоска.
Паткуль уехал ко двору Петра. Проводив мнимого господина Фишерлинга, швейцарка шла, рыдая, в свое отечество за угрюмым
отцом своим и, казалось, готова была выплакать свое сердце. Ей назначено тайное свидание в Германии: любовь или жалость его назначили, мы не знаем, но известно только нам, что
без того б Роза
осталась умереть на мызе, где похоронила свое спокойствие и счастие.
Варвара Ивановна между тем по совету
отца, князя Ивана Андреевича Прозоровского, а главным образом и самого Кржижановского, которому, видимо, далеко не улыбалась обуза в виде разведенной жены, готовящаяся связать его по рукам и ногам, возвратилась к мужу и упросила его помириться. В январе 1780 года Суворов подал в этом смысле заявление, и дело
осталось без дальнейшего движения.
— Ну, что и как? — встретил тревожным вопросом Сергей Дмитриевич Талицкий свою кузину, вернувшуюся из Грузина. Он знал также, что она
оставалась там одна,
без графини, приехавшей в Петербург к умирающему
отцу.
И дело не обошлось
без того, что митрополит побывал у
отца Фоки. К счастью, его высокопреосвященство всем
остался доволен и обласкал дочь хозяина, а угощение было не нужно. При простоте и невзыскательности покойного митрополита Филарета все сошло с рук хорошо, но, однако, мук и тревог бедному
отцу Фоке все-таки, как видим, было немало. Затем гости уезжают, и благочинный с сотрудниками могут вспомнить и о себе.
Сторож и об этом «поповском мятеже» «извещал приходским людям», но и это извещение для
отца Кириллы
осталось снова
без всяких неприятных последствий.
И сгромоздили такую комбинацию, что все это от Николы и что теперь надо как можно лучше «подсилить» перед богом святого Савку и идти самим до архиерея. Отбили церковь, зажгли перед святцами все свечи, сколько было в ящике, и послали вслед за благочинным шесть добрых казаков к архиерею просить, чтобы он
отца Савву и думать не смел от них трогать, «а то-де мы
без сего пана-отца никого слухать не хочем и пойдем до иной веры, хоть если не до катылицкой, то до турецькой, а только
без Саввы не
останемся».
— Да я с семи лет
без отца остался, брат в Москве живет, на фабрике. Сначала сестра помогала, тоже на фабрике жила, а с четырнадцати лет как есть один, во все дела, и работал, и наживал, — сказал он с спокойным сознанием своего достоинства.
Положим, он хороший человек, но что́ ж, против воли
отца счастья бы не было, и Наташа
без женихов не
останется.
И так смело держал и влек за собою архиерея, что тот ему сказал: «Да отойди ты прочь от меня! — чего причiпився!» и затем еще якось его пугнул, но, однако, поехал к нему обедать, а наш обед, хотя и
без налима, но хорошо изготовленный,
оставался в пренебрежении, и
отец за это страшно рассвирепел и послал в дом к Финогею Ивановичу спросить архиерея: что это значит?