Неточные совпадения
Нельзя же двум великим историческим личностям, двум поседелым деятелям всей западной истории, представителям двух
миров, двух традиций, двух начал — государства и личной свободы, нельзя же им не
остановить, не сокрушить третью личность, немую, без знамени, без имени, являющуюся так не вовремя с веревкой рабства на шее и грубо толкающуюся в двери Европы и в двери истории с наглым притязанием на Византию, с одной ногой на Германии, с другой — на Тихом океане.
Это было что-то вроде обета. Я обозревал весь известный мне мирок. Он был невелик, и мне было не трудно распределить в нем истину и заблуждение. Вера — это разумное, спокойное настроение отца. Неверие или смешно, как у капитана, или сухо и неприятно, как у молодого медика. О сомнении, которое
остановить труднее, чем было Иисусу Навину
остановить движение
миров, — я не имел тогда ни малейшего понятия. В моем мирке оно не занимало никакого места.
Я вдруг вспомнил далекий день моего детства. Капитан опять стоял среди комнаты, высокий, седой, красивый в своем одушевлении, и развивал те же соображения о
мирах, солнцах, планетах, «круговращении естества» и пылинке, Навине, который, не зная астрономии,
останавливает все мироздание… Я вспомнил также отца с его уверенностью и смехом…
— Перестань, Олеся… Это меньше всего меня
останавливает. Что мне за дело до твоей родни, если ты сама для меня дороже отца и матери, дороже целого
мира? Нет, все это мелочи, все это пустые отговорки!..
Его пылкое воображение носилось еще в
мире волшебных возможностей, и ему было жаль
остановить выбор на чем-нибудь одном.
«Юноша, — говорил он сам с собою, — прелестное время… тогда родятся высокие мысли; где-то теперь друг моей юности?..» И воспоминание чего-то давно прошедшего навертывалось в уме его и манило к себе; но он был царем души своей,
остановил порыв и продолжал: «Минутная злоба на
мир, мечтаемое отчаяние, которое так любят юноши, — вот что их гонит, а пуще всего гордость.
— Неужто тебя могут
останавливать или стеснять глупые толки этого кабана, моего дяди, или моих дур-тетушек? Где же твои уверения, что тебя не может стеснять ничье постороннее мнение? Ты, значит, солгала, когда говорила, что любишь меня и тебе все равно, хоть бы весь
мир тебя за это возненавидел…
Когда я к нему явился с просьбою ввести меня в театральный
мир, он
остановил меня игривым вопросом...
Слухи о
мире становились настойчивее. Сообщали, что японцы уж начали было наступление — и вдруг
остановили его. Солдаты ждали
мира с каким-то почти болезненным напряжением и тоскою. Глаза их мрачно загорались. Они говорили...
— Вон из
мира… В нем нет места сыну Малюты… Пойду замаливать грехи отца… Может, милосердный Господь внимет моим молитвам и
остановит окровавленную руку отца в ее адской работе… А я пойду куда-нибудь под монастырскую сень… повторяю, в
мире нет места сыну палача… Да простит меня Бог и отец за резкое слово.
— Полно, так ли, Надя? —
остановил он ее. — Этот
мир — ужасный. Весь — из фальши и непомерного тщеславия.
Но все эти сетования напрасны; пробудившееся внимание к церковным делам уже не может быть остановлено, да и не добром помянет христианский
мир усилия тех, которые считают полезным
остановить это внимание.