Неточные совпадения
Стародум. Оттого, мой друг, что при нынешних супружествах редко с сердцем советуют. Дело в том, знатен ли, богат ли жених? Хороша ли, богата ли невеста? О благонравии вопросу нет. Никому и в голову не входит, что в глазах мыслящих людей честный человек без большого чина — презнатная
особа; что добродетель все заменяет, а добродетели ничто заменить не может. Признаюсь тебе, что сердце мое тогда только будет спокойно, когда увижу тебя за мужем, достойным твоего сердца, когда взаимная
любовь ваша…
— Ну пусть для семьи, что же? В чем тут помеха нам? Надо кормить и воспитать детей? Это уже не
любовь, а
особая забота, дело нянек, старых баб! Вы хотите драпировки: все эти чувства, симпатии и прочее — только драпировка, те листья, которыми, говорят, прикрывались люди еще в раю…
Ибо об чем, о Господи, об чем мог говорить в то время такой человек, как Версилов, с такою
особою, как моя мать, даже и в случае самой неотразимой
любви?
Начал он с самого того момента, когда подсудимый отправился к «молодой
особе», чтоб «избить ее», выражаясь его собственными словами, пояснил Ипполит Кириллович, «но вместо того, чтоб избить, остался у ног ее — вот начало этой
любви.
Есть
особая тоска, связанная с переживанием
любви.
Любовь, которой пожертвовали и которую подавили во имя свободы или жалости, идет в глубину и приобретает
особый смысл.
Я очень ценил и ценю многие мотивы русской религиозной мысли: преодоление судебного понимания христианства, истолкование христианства как религии Богочеловечества, как религии свободы,
любви, милосердия и
особой человечности, более, чем в западной мысли выраженное эсхатологическое сознание, чуждость инфернальной идее предопределения, искание всеобщего спасения, искание Царства Божьего и правды Его.
До сих пор в душе моей, как аромат цветка, сохранилось
особое ощущение, которое я уносил с собой из квартиры Авдиева, ощущение
любви, уважения, молодой радости раскрывающегося ума и благодарности за эту радость…
— Сенька — это
особая статья: сердце бабье глупое, нелепое… Разве оно может жить без
любви? Да и не люблю я его, а так… самообман… А впрочем, Сенька мне скоро очень понадобится.
Когда известная
особа любила сначала Постена, полюбила потом вас… ну, я думала, что в том она ошиблась и что вами ей не увлечься было трудно, но я все-таки всегда ей говорила: «Клеопаша, это последняя
любовь, которую я тебе прощаю!» — и, положим, вы изменили ей, ну, умри тогда, умри, по крайней мере, для света, но мы еще, напротив, жить хотим… у нас сейчас явился доктор, и мне всегда давали такой тон, что это будто бы возбудит вашу ревность; но вот наконец вы уехали, возбуждать ревность стало не в ком, а доктор все тут и оказывается, что давно уж был такой же amant [любовник (франц.).] ее, как и вы.
М-lle Эмма сразу поняла, что творилось с Аннинькой, и только покачала головой. Разве для такой «галки», как Аннинька, первая
любовь могла принести что-нибудь, кроме несчастья? Да еще
любовь к какому-то лупоглазому прощелыге, который, может быть, уж женат. М-lle Эмма была очень рассудительная
особа и всего больше на свете дорожила собственным покоем. И к чему, подумаешь, эти дурацкие восторги: увидала красивого парня и распустила слюни.
Рыдания потрясали ее тело, и, задыхаясь, она положила голову на койку у ног Егора. Мать молча плакала обильными слезами. Она почему-то старалась удержать их, ей хотелось приласкать Людмилу
особой, сильной лаской, хотелось говорить о Егоре хорошими словами
любви и печали. Сквозь слезы она смотрела в его опавшее лицо, в глаза, дремотно прикрытые опущенными веками, на губы, темные, застывшие в легкой улыбке. Было тихо и скучно светло…
Еще одно его смущало, его сердило: он с
любовью, с умилением, с благодарным восторгом думал о Джемме, о жизни с нею вдвоем, о счастии, которое его ожидало в будущем, — и между тем эта странная женщина, эта госпожа Полозова неотступно носилась… нет! не носилась — торчала… так именно, с
особым злорадством выразился Санин — торчала перед его глазами, — и не мог он отделаться от ее образа, не мог не слышать ее голоса, не вспоминать ее речей, не мог не ощущать даже того особенного запаха, тонкого, свежего и пронзительного, как запах желтых лилий, которым веяло от ее одежд.
Правда, много говорилось о
любви, о
любви гения к какой-то
особе, но, признаюсь, это вышло несколько неловко.
Первоначально Егор Егорыч действительно впал было в размышление о предстоявшем ему подвиге, но потом вдруг от какой-то пришедшей ему на ум мысли встрепенулся и позвал свою старую ключницу, по обыкновению, единственную
особу в доме, бодрствовавшую в бессонные ночи барина: предание в дворне даже говорило, что когда-то давно Егор Егорыч и ключница питали друг к другу сухую
любовь, в результате которой ключница растолстела, а Егор Егорыч высох.
Одна старая помещица, жившая по делу в Уфе, Алакаева, которая езжала в дом к Зубиным, дальняя родственница Алексея Степаныча, принимала в нем всегда особенное участие; он стал чаще навещать ее, ласкаться к ней, как умел, и, наконец, открылся в своей
любви к известной
особе и в своем намерении искать ее руки.
Рассказывать об этих четырех годах нечего; они были счастливы, светло, тихо шло их время; счастье
любви, особенно
любви полной, увенчанной, лишенной тревожного ожидания, — тайна, тайна, принадлежащая двоим; тут третий — лишний, тут свидетель не нужен; в этом исключительном посвящении только двоих лежит
особая прелесть и невыразимость
любви взаимной.
Я считаю, что мои записки могут быть для них приятны и даже несколько полезны: в первом случае потому, что всякое сочувствие к нашим склонностям, всякий
особый взгляд,
особая сторона наслаждений, иногда уяснение какого-то темного чувства, не вполне прежде сознанного, — могут и должны быть приятны; во втором случае потому, что всякая опытность и наблюдение человека, страстно к чему-нибудь привязанного, могут быть полезны для людей, разделяющих его
любовь к тому же предмету.
— Мы тут имеем дело с одним из явлений электричества, — говорил он по-французски, обращаясь к даме. — В коже каждого человека заложены микроскопические железки, которые содержат в себе токи. Если вы встречаетесь с
особью, токи которой параллельны вашим, то вот вам и
любовь.
— Что молится так, Долинский? — спросила она, остановившись за углом, и прежде чем Долинский успел ей что-нибудь ответить, она сильно взяла его за руку и с
особым ударением сказала — так молится
любовь!
Любовь так молится, а не страсть и не привязанность.
Нет сомнения, что если бы княгиню не томила мысль, что она мало любит дочь, то она встретила бы княжну гораздо проще и не заботилась бы так много о всех мелочах, которые не имеют
особой цены при большом благе, даруемом
любовью.
— Нет, она это в полном сознании говорила. И потом: любить женщин — что такое это за высокое качество? Конечно, все люди, большие и малые, начиная с идиота до гения первой величины, живут под влиянием двух главнейших инстинктов: это сохранение своей
особы и сохранение своего рода, — из последнего чувства и вытекает
любовь со всеми ее поэтическими подробностями. Но сохранить свой род — не все еще для человека: он обязан заботиться о целом обществе и даже будто бы о всем человечестве.
Вязопуриха была старше меня одним годом, мы с нею были особенно дружны; но под конец осени я заметил, что она начала дичиться меня…… Но я не стану рассказывать всей этой несчастной истории моей первой
любви, она сама помнит мое безумное увлечение, окончившееся для меня самой важной переменой в моей жизни. Табунщики бросились гонять ее и бить меня. Вечером меня загнали в
особый денник; я ржал целую ночь, как будто предчувствуя событие завтрашнего дня.
Он любил белолицых, черноглазых, красногубых хеттеянок за их яркую, но мгновенную красоту, которая так же рано и прелестно расцветает и так же быстро вянет, как цветок нарцисса; смуглых, высоких, пламенных филистимлянок с жесткими курчавыми волосами, носивших золотые звенящие запястья на кистях рук, золотые обручи на плечах, а на обеих щиколотках широкие браслеты, соединенные тонкой цепочкой; нежных, маленьких, гибких аммореянок, сложенных без упрека, — их верность и покорность в
любви вошли в пословицу; женщин из Ассирии, удлинявших красками свои глаза и вытравливавших синие звезды на лбу и на щеках; образованных, веселых и остроумных дочерей Сидона, умевших хорошо петь, танцевать, а также играть на арфах, лютнях и флейтах под аккомпанемент бубна; желтокожих египтянок, неутомимых в
любви и безумных в ревности; сладострастных вавилонянок, у которых все тело под одеждой было гладко, как мрамор, потому что они
особой пастой истребляли на нем волосы; дев Бактрии, красивших волосы и ногти в огненно-красный цвет и носивших шальвары; молчаливых, застенчивых моавитянок, у которых роскошные груди были прохладны в самые жаркие летние ночи; беспечных и расточительных аммонитянок с огненными волосами и с телом такой белизны, что оно светилось во тьме; хрупких голубоглазых женщин с льняными волосами и нежным запахом кожи, которых привозили с севера, через Баальбек, и язык которых был непонятен для всех живущих в Палестине.
Пожилая дама, о которой заходит речь, была
особа, описания которых не терпит английская литература, но которых зато с
любовью разработывает французская.
Любили мы все эту свою святыню страстною
любовью, и сообща пред нею святой елей теплили, и на артельный счет лошадь содержали и
особую повозку, на которой везли это божие благословение в двух больших коробьях всюду, куда сами шли.
Студент. Что ж, я вам выскажусь.
Любовь Ивановна девица не вредная. В ней есть задаточки. И попадись она человеку свежему, чистому и с энергией, из ее натурки вышла бы почтенная
особа. Только ей нужен молодой, честный руководитель.
Скоро Наденька привыкает к этой фразе, как к вину или морфию. Она жить без нее не может. Правда, лететь с горы по-прежнему страшно, но теперь уже страх и опасность придают
особое очарование словам о
любви, словам, которые по-прежнему составляют загадку и томят душу. Подозреваются все те же двое: я и ветер… Кто из двух признается ей в
любви, она не знает, но ей, по-видимому, уже все равно; из какого сосуда ни пить — все равно, лишь бы быть пьяным.
Вон и звезды мерцают, что ты лжешь… Полно, милый мой! Будь же хорошим, как всё это хорошо! Не нарушай своей маленькой
особой этой тишины… Отгони от себя своих бесов! (Обнимает его одной рукой.) Нет другого, которого я любила бы так, как я тебя люблю! Нет женщины, которую ты любил бы так, как меня любишь… Возьмем себе одну только
любовь, а остальное, что тебя так мучит, пусть решат другие… (Целует его.) Возьмем себе одну только
любовь…
А тут вдруг эта пылкая
любовь к его
особе.
— Но… Тут есть одно обстоятельство… Маленькая
любовь… Францишек по этому поводу делал уже свои наблюдения, справки многие собрал, нашел даже хороший случай познакомиться в гостинице с горничной этой
особы, ну, и он полагает, что эту
любовь надо бы как-нибудь устранить.
Есть
особый случай, когда дуэль вызывается тем, что людям тесно жить вместе на свете, — это дуэль
любви двух к одной и той же женщине, спор из-за любимой.
Заплатить было нечем. Назавтра пришли милиционеры и увели Мириманова.
Любовь Алексеевна проводила его до ворот
Особого отдела. Дальше ее не пустили. Но она видела решетчатые отдушины подвалов, где сидели заключенные, в отдушины несло сырым и спертым холодом. А толпившиеся у ворот родственники сообщили ей, что заключенные спят на голом цементном полу.
Любовь к нему русской публики хорошо известна Золя; он это очень ценит и в первый же мой визит показал мне письмо какой-то
особы из Москвы.
Человек, который истинно любит, постарается отстранить от насмешек предмет своей
любви, но Людвикович торговал собой, и ему нипочем было унижение женщины, купившей его
особу, лишь бы извлечь из нее как можно более выгод для себя.
Земная
любовь неземного существа, совмещение несовместимого — в этом есть
особое наслаждение.
Он, со своей стороны, с каким-то наслаждением любовался этими вспышками или, как он называл их самому себе, проявлениями сильного характера и, не имея этих качеств, ценил их в любимой девушке, тем более, что эта
любовь окрашивала все ее выходки, все ее поступки в
особый, смягчающий их резкость цвет.
Ей понравился Борис Иванович, она поддалась его нежным речам, ей было любо смотреть в его выразительные черные глаза — редкость у блондина — она почувствовала нечто похожее на
любовь, но зародышу чувства не дали развиться, и она, не видя предмет этой скорее первичной, чем первой
любви, скоро забыла о нем, а если и вспоминала, то без
особого сожаления. Она не успела привыкнуть ни к нему, ни к своему новому чувству, он не успел сделаться для нее необходимым.
— Грубый, железный век! — произнесла Аделаида Горнгаузен с томным жеманством. — Любовники являются в собственном виде и еще под своим собственным именем! Фи! кастеляны о них докладывают! В былой, золотой век рыцарства, уж конечно, явился бы он в одежде странствующего монаха и несколько месяцев стал бы испытывать
любовь милой ему
особы. — Здесь она тяжело вздохнула, хотела продолжать и вдруг остановилась, смутившись приходом гостя, награжденного от природы необыкновенно привлекательною наружностью.
Она смолкла, положительно задыхаясь от злобного смеха. Слова ее не произвели на Егора Егоровича
особого впечатления — он знал и понимал давно смысл их отношений, недаром называл ее
любовь к нему «тиранством». Желание злить ее в нем все еще не унималось.
— Ну, так слушайте. Мы сейчас из Петровского парка. Экипажей там и дам целые миллионы. Богатство — умопомраченье. Красавиц — не перечесть… Вдруг вижу несется коляска, которой позавидовала бы любая владетельная
особа: кучер и лакей — загляденье, кони — львы. А в коляске сидят две дамы — одна, точно сказочная царица, другая поскромнее… Поровнялись они с нами, и… о, боги!.. Вторая оказалась
Любовь Аркадьевной!
— А может быть мы их еще и поженим… — начала фантазировать «
особа». — Родство между ними, как говорит народ, «седьмая вода на киселе», а Привычка детства часто превращается в прочное чувство
любви.
Жениху считали под пятьдесят, но он был свеж, румян и статен, к тому ж оберстер, ждал с часу на час генеральства, которое едва ли не равнялось с контурством [Контурство (комтурство) — область, передававшаяся
особому члену духовно-рыцарского ордена, комтуру, в управление.]; страдал, резался за нее несколько лет и, вероятно, оттого и состарился, что слишком подвизался в трудах за нее; вдобавок, оставленный с Аделаидой наедине, объяснился ей в
любви с коленопреклонением, как следует благородному рыцарю.
— Человек я одинокий и в здешнем городе никого не знаю. Куда я пойду и к кому обращусь, если для меня все люди в неизвестности? Вот почему Семен Иванович посоветовал мне обратиться к такой
особе, которая специалистка по этой части и в рассуждении счастья людей имеет свою профессию. А потому я убедительнейше прошу вас,
Любовь Григорьевна, устроить мою судьбу при вашем содействии. Вы в городе знаете всех невест, и вам легко меня приспособить.
Он воплотил даже свою
любовь к пикантности в
особого рода постройке.
— Видишь, а если ты найдешь себе по душе работу, то весь этот жар молодой крови вложишь в нее… Я не упрекаю тебя, я сам был молод и был почти в таком же положении как ты, меня спасла
любовь к хозяйству… В тебе нет этой наклонности… Тогда служи… Деятельность земства видная, публичная и почетная деятельность… Она не требует
особого специального образования… Она требует только трех вещей: честности, честности и честности.
— Маша, — заговорил он медленно: — да ты мне признайся по совести: ты сама сочинила эту
особую возрождающую
любовь, или тебе сочинила ее Лизавета Петровна?
С Андреем Павловичем он поддерживал разговор как бы по обязанности, стараясь навести своего друга на более продолжительный монолог, чтобы под его говор незаметно думать свою
особую думу, которой он боялся поделиться даже со своим братом по духу, любимым им на самом деле истинной братской
любовью.
Император хотел также, чтобы члены организуемого им в России рыцарства не могли уклоняться от обязанности служить в больницах, так как он находил, что уход за больными «смягчает нравы, образует сердце и питает
любовь и ближним». Намереваясь образовать рыцарство в виде совершенно отдельного сословия, Павел Петрович озаботился даже о том, чтобы представители этого «сословия» имели
особое, но вместе и общее кладбище для всех их, без различия вероисповеданий.
Карабанов сообщает, что с любопытством прочитывая все письма, государыня видела, с каким чувством
любви и с какою похвалою изъясняется Потемкин насчет ее
особы; она сперва приказывала передавать ему словесные ответы, а потом принялась за перо и вела с ним переписку.