И хотя обе его руки и веревка перемета сплошь
окрасились кровью и борт лодки и вода в баркасе покраснели от его крови, он все-таки довел свою работу до конца и сам нанес первый оглушающий удар колотушкой по башке упрямой рыбе.
Неточные совпадения
Незнаемых тобой, — одно желанье,
Отрадное для молодого сердца,
А вместе все, в один венок душистый
Сплетясь пестро, сливая ароматы
В одну струю, — зажгут все чувства разом,
И вспыхнет
кровь, и очи загорятся,
Окрасится лицо живым румянцем
Играющим, — и заколышет грудь
Желанная тобой любовь девичья.
— Oh!.. moi, je suis rousse!.. [О, я рыжая!.. (франц.).] У нас
кровь так подвижна, что не имела времени
окраситься, а так красная и выступила в волосах: мы все —
кровь.
— Если бы не измена Упадыша [Новгородский житель, тайный доброжелатель великого князя Иоанна, заколотивший 55 пушек своих земляков, за что был мучительно казнен правителями Новгорода.] с его единомышленниками, брызнул бы на московитян такой огненный дождь, что сразу спалил бы их, а гордые стены Новгорода
окрасились бы
кровью новых врагов и еще краше заалели бы.
Ермак открыл глаза и сосредоточенно устремил их в одну точку. Перед ним проносится его прошлое. Кровавые картины разбоя и убийств так и мечутся в голове. Инда оторопь берет. Кругом все трупы, трупы. Волжская вода вокруг встреченных его шайкой стругов
окрасилась алою
кровью, стон и предсмертное хрипение раненых раздается в его ушах. Стычки со стрельцами и опять… смерть. Кругом лежат мертвые его товарищи, а он один невредимым выходит из этих стычек — разве где маленько поцарапают.
— Если бы не измена Упадыша [Новгородский житель, тайный доброжелатель великого князя Иоанна, заколотивший 55 пушек своих земляков, за что был мучительно казнен правителями Новгорода.] с его единомышленниками, брызнул бы на московитян такой огненный дождь, что сразу спалил бы их, а гордыня стены Новгорода
окрасилась бы
кровью новых врагов и еще краше заалела бы.
Волк поднял кинжал и утопил его в груди несчастной жертвы. Розовая
кровь брызнула на руку убийцы и забила ключом на белой, высокой груди мученика. Трава под ним далеко
окрасилась. Скоро прекрасное, цветущее лицо Владислава подернулось белым покровом смерти.
Сказано — сделано, и вскоре полыньи Волховские
окрасились алой человеческой
кровью.