Неточные совпадения
А мне, после сегодняшнего дня, после этих ощущений, остается отдать вам последний поклон — и хотя с печалью, но без зависти, без всяких темных чувств сказать, в виду конца, в виду ожидающего
бога: „Здравствуй,
одинокая старость!
И что ж, сударь? не прошло полгода, как муж у ней в душегубстве изобличен был и в работы сослан, а она осталась
одинокою в мире сиротой… вот как бог-то противляющихся ему родителей наказывает!
— Идите-тко, христолюбец, к нам, в покой и тишину, в сладкую молитву
богу за мир этот несчастный, а? Что вам,
одинокому, в миру делать? А года ваши такие, что пора бы уже подумать о себе-то, а? И здоровье, говорите, не крепкое, а?
…С лишком сорок лет прошло с этого утра, и всю жизнь Матвей Кожемякин, вспоминая о нём, ощущал в избитом и больном сердце бережно и нетленно сохранённое чувство благодарности женщине-судьбе, однажды улыбнувшейся ему улыбкой пламенной и жгучей, и —
богу, закон которого он нарушил, за что и был наказан жизнью трудной,
одинокой и обильно оплёванной ядовитою слюною строгих людей города Окурова.
А вот на холме показывается
одинокий тополь; кто его посадил и зачем он здесь —
бог его знает.
— Не погуби, кормилец! Ты наш отец, ты наша мать! Куда нам селиться? Мы люди старые,
одинокие. Как
Бог, так и ты… — завопила она.
Он хотел написать матери, чтобы она во имя милосердного
бога, в которого она верует, дала бы приют и согрела лаской несчастную, обесчещенную им женщину,
одинокую, нищую и слабую, чтобы она забыла и простила все, все, все и жертвою хотя отчасти искупила страшный грех сына; но он вспомнил, как его мать, полная, грузная старуха, в кружевном чепце, выходит утром из дома в сад, а за нею идет приживалка с болонкой, как мать кричит повелительным голосом на садовника и на прислугу и как гордо, надменно ее лицо, — он вспомнил об этом и зачеркнул написанное слово.
Прозрачно-синие, холодные сумерки сгущались над садом. Огромный бронзовый идолище возвышался предо мною, я смотрел на него и думал: жил на земле
одинокий человек Яков, уничтожая, всей силой души,
бога и умер обыкновенной смертью. Обыкновенной. В этом было что-то тяжелое, очень обидное.
Нет
бога у людей, пока они живут рассеянно и во вражде. Да и зачем он,
бог живой, сытому? Сытый ищет только оправдания полноты желудка своего в общем голоде людей. Смешна и жалка его жизнь,
одинокая и отовсюду окружённая веянием ужасов.
— Какое, друг сердечный,
одинокий! — возразил Сергеич: — Родом-то, видно, из кустовой ржи. Было в избе всякого колосья — и мужиков и девья: пятерых дочек одних возвел, да чужой человек пенья копать увел, в замужества, значит, роздал — да! Двух было сыновьев возрастил, да и тем что-то мало себе угодил. За грехи наши, видно,
бог нас наказывает. Иов праведный был, да и на того
бог посылал испытанье; а нам, окаянным, еще мало, что по ребрам попало — да!
Но, братие, с небес во время оно
Всевышний
бог склонил приветный взор
На стройный стан, на девственное лоно
Рабы своей — и, чувствуя задор,
Он положил в премудрости глубокой
Благословить достойный вертоград,
Сей вертоград, забытый,
одинокой,
Щедротою таинственных наград.
Надо приучать себя жить так, чтобы не думать о людском мнении, чтобы не желать даже любви людской, а жить только для исполнения закона своей жизни, воли
бога. При такой
одинокой, с одним
богом жизни, правда, нет уж побуждений к добрым поступкам ради славы людской, но зато устанавливается в душе такая свобода, такое спокойствие, такое постоянство и такое твердое сознание верности пути, которых никогда не узнает тот, кто живет для славы людской.
Кузьма поглядел на образ, на небо, на деревья, как бы ища
бога, и выражение ужаса перекосило его лицо. Под влиянием лесной тишины, суровых красок образа и бесстрастия Ефрема, в которых было мало обыденного и человеческого, он почувствовал себя
одиноким, беспомощным, брошенным на произвол страшного, гневного
бога. Он забежал вперед Ефрема и стал глядеть ему в глаза, как бы желая убедиться, что он не один.
— А как же ты, Махметушка, Махрушева-то, астраханского купца Ивана Филиппыча, у царя за семьсот с чем-то целковых выкупил?.. — сказал Марко Данилыч, вспоминая слова Хлябина. — А Махрушев-от ведь был не один, с женой да с двумя ребятками. За что ж ты с меня за
одинокого старика непомерную цену взять хочешь? Побойся
Бога, Махмет Бактемирыч, ведь и тебе тоже помирать придется, и тебе
Богу ответ надо будет давать. За что ж ты меня хочешь обидеть?
«Чтоб вынести тот крайний пессимизм, отзвуки которого тут и там слышатся в моем «Рождении трагедии», чтобы прожить
одиноким, «без
бога и морали», мне пришлось изобрести себе нечто противоположное. Быть может, я лучше всех знаю, почему смеется только человек: он один страдает так глубоко, что принужден был изобрести смех. Самое несчастное и самое меланхолическое животное, — по справедливости, и самое веселое».
Это
одинокий беспомощный калека с перебитыми ногами, и
бог ему необходим, как костыль.
— Да что же в том дурного, батюшка Семен Аникич? Это уж все от
Бога так устроено. И в писании сказано: оставит человек отца и матерь свою и прилепится к жене своей, и будет двое, а плоть едина… Скучно тоже, чай, молодцу жить
одинокому, вот я к слову и молвила.
Ученики говорят так, как мы говорим: хорошо бы было сделать так, чтобы нам, живя той жизнью
одинокой, своевольной, которой мы живем, верить еще, что, если мы будем исполнять учение
бога, нам будет еще лучше.