Женщина, даже самая властная, самая своевольная, самая капризная, всегда готова преклониться перед силой и, кажется, в подчинении ей находит больше наслаждения, нежели на свободе. Последняя делает ее ответственною за ее поступки, а женщина более всего не любит этой ответственности и даже, не найдя властелина, старается все ею содеянное
объяснить посторонним влиянием. Роль жертвы, большей частью мнимой, любимая роль женщины.
Неточные совпадения
— Спутать, спутать, — и ничего больше, — отвечал философ, — ввести в это дело
посторонние, другие обстоятельства, которые запутали <бы> сюда и других, сделать сложным — и ничего больше. И там пусть приезжий петербургский чиновник разбирает. Пусть разбирает, пусть его разбирает! — повторил он, смотря с необыкновенным удовольствием в глаза Чичикову, как смотрит учитель ученику, когда
объясняет ему заманчивое место из русской грамматики.
И как легко верилось ему, — несмотря на очевидность ее
посторонних мук, на таинственные прогулки на дно обрыва, — потому что хотелось верить. Бессознательно он даже боялся разувериться окончательно в надежде на взаимность. Верить в эту надежду было его счастьем — и он всячески подогревал ее в себе. Он иначе, в свою пользу, старался
объяснить загадочность прогулок.
— Прежде чем
объяснить все всякому
постороннему человеку, вам не мешало бы посоветоваться со мною, Александр Павлыч, — глухо заговорил Ляховский, подбирая слова. — Может быть, я не желаю ничьего
постороннего вмешательства… Может быть, я не соглашусь посвящать никого в мои дела! Может быть… наконец…
Разбитной. Пожалуйста,
объясняйте князю, не впутывая
посторонних обстоятельств!
Голосом, полным рыданий, примиренный с людьми и судьбою и крайне любя в настоящее мгновение не только Олсуфия Ивановича, не только всех гостей, взятых вместе, но даже и зловредного близнеца своего, который теперь, по-видимому, вовсе был не зловредным и даже не близнецом господину Голядкину, но совершенно
посторонним и крайне любезным самим по себе человеком, обратился было герой наш к Олсуфию Ивановичу с трогательным излиянием души своей; но от полноты всего, в нем накопившегося, не мог ровно ничего
объяснить, а только весьма красноречивым жестом молча указал на свое сердце…
— Допустим, что всё это пустяки или что вас заставили так круто повернуть причины скрытые, до которых нет дела
постороннему оку. Но чем
объяснить ваши дальнейшие поступки?
Дорогой Вульф и музыкант сделались откровеннее друг к другу до того, что последний,
объяснив ему причины его сурового молчания при людях
посторонних и, может быть, ненадежных, показал ему какую-то бумагу за подписанием генерала Шлиппенбаха.