Неточные совпадения
Юрисконсульт поразил холодностью своего вида, замасленностью своего халата, представлявшего совершенную противуположность хорошим мебелям красного дерева, золотым
часам под стеклянным колпаком, люстре, сквозившей сквозь кисейный чехол, ее сохранявший, и вообще всему, что было вокруг и
носило на себе яркую печать блистательного европейского просвещения.
Тот же
час,
отнесши в комнату фрак и панталоны, Петрушка сошел вниз, и оба пошли вместе, не говоря друг другу ничего о цели путешествия и балагуря дорогою совершенно о постороннем.
Ходил он наклонив голову, точно бык, торжественно
нося свой солидный живот, левая рука его всегда играла кистью брелоков на цепочке
часов, правая привычным жестом поднималась и опускалась в воздухе, широкая ладонь плавала в нем, как небольшой лещ.
Встает он в семь
часов, читает,
носит куда-то книги. На лице ни сна, ни усталости, ни скуки. На нем появились даже краски, в глазах блеск, что-то вроде отваги или, по крайней мере, самоуверенности. Халата не видать на нем: Тарантьев увез его с собой к куме с прочими вещами.
Опенкин
часа два сидел у Якова в прихожей. Яков тупо и углубленно слушал эпизоды из священной истории; даже достал в людской и принес бутылку пива, чтобы заохотить собеседника к рассказу. Наконец Опенкин, кончив пиво, стал поминутно терять нить истории и перепутал до того, что Самсон у него проглотил кита и
носил его три дня во чреве.
В отеле в
час зазвонили завтракать. Опять разыгрался один из существенных актов дня и жизни. После десерта все двинулись к буфету, где, в черном платье, с черной сеточкой на голове, сидела Каролина и с улыбкой наблюдала, как смотрели на нее. Я попробовал было подойти к окну, но места были ангажированы, и я пошел писать к вам письма, а
часа в три
отнес их сам на почту.
«Однако ж
час, — сказал барон, — пора домой; мне завтракать (он жил в отели), вам обедать». Мы пошли не прежней дорогой, а по каналу и повернули в первую длинную и довольно узкую улицу, которая вела прямо к трактиру. На ней тоже купеческие домы, с высокими заборами и садиками, тоже бежали вприпрыжку носильщики с
ношами. Мы пришли еще рано; наши не все собрались: кто пошел по делам службы, кто фланировать, другие хотели пробраться в китайский лагерь.
Но знайте, что пока я
носил, я в то же время каждый день и каждый
час мой говорил себе: «Нет, Дмитрий Федорович, ты, может быть, еще и не вор».
Все время, пока я
носил эти полторы тысячи, зашитые на груди, я каждый день и каждый
час говорил себе: «Ты вор, ты вор!» Да я оттого и свирепствовал в этот месяц, оттого и дрался в трактире, оттого и отца избил, что чувствовал себя вором!
Кружок — да это пошлость и скука под именем братства и дружбы, сцепление недоразумений и притязаний под предлогом откровенности и участия; в кружке, благодаря праву каждого приятеля во всякое время и во всякий
час запускать свои неумытые пальцы прямо во внутренность товарища, ни у кого нет чистого, нетронутого места на душе; в кружке поклоняются пустому краснобаю, самолюбивому умнику, довременному старику,
носят на руках стихотворца бездарного, но с «затаенными» мыслями; в кружке молодые, семнадцатилетние малые хитро и мудрено толкуют о женщинах и любви, а перед женщинами молчат или говорят с ними, словно с книгой, — да и о чем говорят!
Этот человек ходил и зиму и лето в желтоватом нанковом кафтане немецкого покроя, но подпоясывался кушаком;
носил синие шаровары и шапку со смушками, подаренную ему, в веселый
час, разорившимся помещиком.
— Да, — продолжала гордо красавица, — будьте все вы свидетельницы: если кузнец Вакула принесет те самые черевики, которые
носит царица, то вот мое слово, что выйду тот же
час за него замуж.
К десяти
часам утра я был уже под сретенской каланчой, в кабинете пристава Ларепланда. Я с ним был хорошо знаком и не раз получал от него сведения для газет. У него была одна слабость. Бывший кантонист, десятки лет прослужил в московской полиции, дошел из городовых до участкового, получил чин коллежского асессора и был счастлив, когда его называли капитаном, хотя
носил погоны гражданского ведомства.
Зато он никогда не унижался до дешевой помады и томпаковых цепочек, которые другие «чиновники»
носили на виду без всякой надобности, так как
часов по большей части в карманах не было.
Варвара Павловна постояла некоторое время на месте, слегка повела плечами,
отнесла девочку в другую комнату, раздела и уложила ее. Потом она достала книжку, села у лампы, подождала около
часу и, наконец, сама легла в постель.
Мне кажется, что она ему еще в Лицее прислала после этого в подарок
часы, а Анненков
относит в своем издании эту пиесу к позднейшему времени.
Каждый посланец нашел по доктору, и через
час Егора Николаевича, выдержавшего лошадиное кровопускание,
отнесли в его спальню.
Петенька вдруг ощутил потребность лгать. Он дал волю языку и целый
час болтал без умолку. Рассказывал про придворные балы, про то, какие платья
носят петербургские барыни, про итальянскую оперу, про Патти; одним словом, истощил весь репертуар. Под конец, однако, спохватился, взглянул на
часы и вспомнил, что ему надо еще об деле переговорить.
Вот — о Дне Единогласия, об этом великом дне. Я всегда любил его — с детских лет. Мне кажется, для нас — это нечто вроде того, что для древних была их «Пасха». Помню, накануне, бывало, составишь себе такой часовой календарик — с торжеством вычеркиваешь по одному
часу: одним
часом ближе, на один
час меньше ждать… Будь я уверен, что никто не увидит, — честное слово, я бы и нынче всюду
носил с собой такой календарик и следил по нему, сколько еще осталось до завтра, когда я увижу — хоть издали…
Прочитав этот приказ, автор невольно задумался. «Увы! — сказал он сам себе. — В мире ничего нет прочного. И Петр Михайлыч Годнев больше не смотритель, тогда как по точному счету он
носил это звание ровно двадцать пять лет. Что-то теперь старик станет поделывать? Не переменит ли образа своей жизни и где будет каждое утро сидеть с восьми
часов до двух вместо своей смотрительской каморы?»
Кончив «представление», я чувствовал себя легко, точно сбросил
ношу, тяготившую меня; на полчаса, на
час в голове становилось приятно пусто, а потом снова казалось, что голова у меня полна острых, мелких гвоздей, они шевелятся там, нагреваются.
Но нужно
носить кирпичи; до утра осталось
часа три; Татьяна Власьевна спускается вниз и поднимается с тяжелой
ношей почти машинально, как заведенная машина.
Засыпая в своей кровати крепким молодым сном, Нюша каждый вечер наблюдала одну и ту же картину: в переднем углу, накрывшись большим темным шелковым платком, пущенным на спину в два конца, как
носят все кержанки, бабушка молится целые
часы напролет, откладываются широкие кресты, а по лестовке отсчитываются большие и малые поклоны.
— Трудно? Тебе? Врёшь ты! — вскричал Илья, вскочив с кровати и подходя к товарищу, сидевшему под окном. — Мне — трудно, да! Ты — что? Отец состарится — хозяин будешь… А я? Иду по улице, в магазинах вижу брюки, жилетки…
часы и всё такое… Мне таких брюк не
носить… таких
часов не иметь, — понял? А мне — хочется… Я хочу, чтобы меня уважали… Чем я хуже других? Я — лучше! А жулики предо мной кичатся, их в гласные выбирают! Они дома имеют, трактиры… Почему жулику счастье, а мне нет его? Я тоже хочу…
— Вррешь. На прицелку на два
часа! Не
носит имя, а имя
носят… Ворронов, что есть солдат?
Он имел приятный тенор, читал во время служения всегда очень толково, волосы и бороду немного достригал, ходил в синих или темно-гранатных рясах и
носил при этом
часы на золотой цепочке.
Я снова вступил во владение
часами, но удовольствия оно мне не доставило никакого.
Носить я их не решался: нужно было пуще всего скрыть от Давыда то, что я сделал. Что бы он подумал обо мне, о моей бесхарактерности? Даже запереть в ящик эти злополучные
часы я не мог: у нас все ящики были общие. Приходилось прятать их то наверху шкапа, то под матрацем, то за печкой… И все-таки мне не удалось обмануть Давыда!
К счастью, Транквиллитатин на ту пору отлучился куда-то из города; он не мог прийти к нам раньше завтрашнего дня; нужно было воспользоваться ночью! Тетка не запиралась у себя в комнате, да и у нас в целом доме ключи не действовали в замках; но куда она положит
часы, где спрячет? До вечера она их
носила в кармане и даже не раз вынимала и рассматривала их; но ночью — где они ночью будут? Ну, уж это мое дело отыскать, думал я, потрясая кулаками.
А я вот что предлагаю: с согласия почтенного Настасея Настасеича и по причине такой большой неблагодарности вашего сынка — я
часы эти возьму к себе; а так как он поступком своим доказал, что недостоин
носить их и даже цены им не понимает, то я их от вашего имени подарю одному человеку, который очень будет чувствовать вашу ласку.
Пока он ел и отдыхал, прошел
час, драгоценный
час; восток белел неприметно; и уже дальние края туманных облаков начинали одеваться в утреннюю свою парчевую одежду, когда Юрий, обремененный
ношею съестных припасов, собирался выдти из гостеприимной хаты; вдруг раздался на улице конский топот, и кто-то проскакал мимо окон; Юрий побледнел, уронил мешок и значительно взглянул на остолбеневшую хозяйку… она подбежала к окну, всплеснула руками, и простодушное загорелое лицо ее изобразило ужас.
Эти слова остались в памяти Артамонова, он услыхал в них нечто утешительное: стерженёк — это Павел, ведь к нему, бывало, стекались все тёмные мысли, он притягивал их. И снова, в этот
час, он подумал, что некоторую долю его греха справедливо будет
отнести на счёт сына. Облегчённо вздохнув, он пригласил попа к чаю.
Из дневника Бессонова. Я жду, что будет. Я был недавно там и видел их вместе. Всей силы воли, какая у меня есть, было недостаточно, чтобы продолжать
носить на себе надетую мною маску равнодушия и вежливости: я почувствовал, что если пробуду еще четверть
часа, то сброшу ее и покажу им самого себя.
Верите ль, сеньор,
Из сил я выбился
носить записки
И на
часах стоять то тут, то там.
Всем было известно, что царица Савская никому не показывала своих ног и потому
носила длинное, до земли, платье. Даже в
часы любовных ласк держала она ноги плотно закрытыми одеждой. Много странных и смешных легенд сложилось по этому поводу.
Охотник вытягивает ему ноги, складывает ровно крылья, выправляет хвостовые перья и, оставя на свободе одну голову, спеленывает его в платок, нарочно для того сшитый вдвое, с отверстием для головы, плотно обвивает краями платка и завязывает слегка снурком или тесемкой; в таком положении
носит он на ладони спеленанного гнездаря по крайней мере
часа два, и непременно там, где много толпится народа; потом, развязав сзади пеленку, надевает ему на ноги нагавки с опутинками, которые привязываются обыкновенною петлею к должнику, [Нагавками, или обносцами, называются суконные или кожаные, но подшитые тоненьким суконцем онучки, шириною в большой палец, которыми обертывают просторно, в одну рядь, ноги ястреба; па онучках, то есть пагавках, нашиты опутинки, плетеные тесемочки волос в тридцать, длиною четверти в полторы; каждая опутинка нижним концом своим продевается в петельку, пришитую к нагавке, затягивается и держится крепко и свободно на ноге.
Ястреб сначала будет вытягивать шею то на одну, то па другую сторону и наклоняться, чтоб достать корм, но, видя, что это не возможно, решится перелететь или хотя перескочить с своего места на манящее его вабило в руке охотника; этот маневр надобно повторить до трех раз, и всякий раз вабить дальше, так, чтобы в третий — ястреб перелетел на сажень; тут надо покормить его побольше, потом посадить
часа на два в уединенное место и вообще накормленного ястреба
носить очень бережно, наблюдая, чтобы он, слетев с руки, не ударился о что-нибудь и не помял зоба.
— Пустяки какие, — говорит, — у них в Ельце выдумывают. Старики умнее в Ельце жили — все
носили одного звания: серебряные
часы так серебряные, а золотые так золотые; а это на что одно с другим совокуплено насильно, что бог разно по земле рассеял.
Это был человек очень подходящий для своей роли. При самом основании школы филантроп прислал его откуда-то из других более цивилизованных мест. Он
носил старозаветный еврейский костюм: долгополый кафтан из тонкого сукна, сшитый таким образом, что он одновременно напоминал и лапсердак, и европейский сюртук. В официальных случаях он надевал настоящий сюртук. Из-под его жилета, когда он вынимал
часы, виднелись шелковые «цицес», вроде моточков ниток, ритуальная принадлежность традиционного еврейского костюма.
Келейник вышел, и через четверть
часа по плитяному полу сеней послышались шаги и какое-то мычанье. Отворилась дверь, и моим удивленным глазам предстал Овцебык. Он был одет в короткую свитку из великорусского крестьянского сукна, пестрядинные порты и высокие юхтовые, довольно ветхие, сапоги. Только на голове у него была высокая черная шапочка, какие
носят монастырские послушники. Наружность Овцебыка так мало изменилась, что, несмотря на довольно странный наряд, я узнал его с первого взгляда.
Тогда он
носил фрак и золотые
часы.
Этот лекарь, которого все искусство состояло в том, что он
носил сапоги с мягкими подошвами, умел деликатно браться за пульс, спал четырнадцать
часов в сутки, а остальное время все вздыхал да беспрестанно потчевал барыню лавровишневыми каплями, — этот лекарь тотчас прибежал, покурил жжеными перьями и, когда барыня открыла глаза, немедленно поднес ей на серебряном подносике рюмку с заветными каплями.
Он даже велел этот гвоздь оправить в золото и теперь
носит при
часах, в виде брелока.
И всё исчезнет. Верить я готов,
Что наш безлучный мир — лишь прах могильный
Другого, — горсть земли, в борьбе веков
Случайно уцелевшая и сильно
Заброшенная в вечный круг миров.
Светилы ей двоюродные братья,
Хоть
носят шлейфы огненного платья,
И по сродству имеют в добрый
часВлиянье благотворное на нас…
А дай сойтись, так заварится каша, —
В кулачки, и… прощай планета наша.
Его учитель чистый был француз,
Marquis de Tess. Педант полузабавный,
Имел он длинный нос и тонкий вкус
И потому брал деньги преисправно.
Покорный раб губернских дам и муз,
Он сочинял сонеты, хоть порою
По
часу бился с рифмою одною;
Но каламбуров полный лексикон,
Как талисман,
носил в карманах он,
И, быв уверен в дамской благодати,
Не размышлял, чтó кстати, чтó не кстати.
Платонов (зажигает спичку). Черт вас
носит! (Читает.) «Я делаю первый шаг. Иди, сделаем его вместе. Я воскресаю. Иди и бери. Твоя». Черт знает… Телеграмма какая-то! «Жду до четырех
часов в беседке около четырех столбов. Пьяный муж уехал с молодым Глагольевым на охоту. Вся твоя С.». Этого еще недоставало! Боже мой! Этого еще недоставало! (Кате.) Что смотришь?
Заклеив пакет и надписав адрес, Ардальон отдал письмо хозяйке с точным приказанием
отнести его к Лубянской завтрашний день, в три
часа пополудни.
На следующий день, в два
часа пополудни, Невский проспект представлял очень оживленное зрелище. Это было не то обычное оживление, каким он кипит ежедневно между
часом и четырьмя. Такое оживление было на нем, конечно, как всегда, и в этот день, но оно
носило на себе совершенно особый отпечаток благодаря вчерашнему решению сходки.
— Мурка… Хвостик… в саду…
Носили кушать ежедневно… Живут в огромном ящике… Мы придвинули к забору, чтобы не ушли… В ящике отверстие есть, чтоб не задохлись… Огромадный он, тот ящик… Им не скучно… Мы на два
часа их выпускаем… гулять… Хочешь, покажем? Оставайся до вечера!
На галерее я ни разу не сидел, а попадал прямо в залу, где, как известно, депутаты сидят на скамейках без пюпитров или врассыпную, где придется. Мне могут, пожалуй, и не поверить, если я скажу, что раз в один из самых интересных вечеров и уже в очень поздний
час я сидел в двух шагах от тогдашнего первого министра Дизраэли, который тогда еще не
носил титула лорда Биконсфильда. Против скамейки министров сидел лидер оппозиции Гладстон, тогда еще свежий старик, неизменно серьезный и внушительный.
Но в тесной заброшенной комнатке, где коптит керосиновая лампочка, идет работа с раннего утра,
часу до первого ночи. Восьмидесятилетняя старуха легла отдохнуть; вечером она не может уже вязать. Руки еще не трясутся, но слеза мочит глаз и мешает видеть. Ее сожительница видит хорошо и очков никогда не
носила. Она просидит так еще четыре
часа. Чай они только что отпили. Ужинать не будут. Та, что работает, постелет себе на сундуке.