Неточные совпадения
Осип (выходит и говорит за сценой).Эй, послушай, брат!
Отнесешь письмо на почту, и скажи почтмейстеру, чтоб он принял без денег; да скажи, чтоб сейчас привели к барину самую лучшую тройку, курьерскую; а прогону, скажи, барин не плотит: прогон,
мол, скажи, казенный. Да чтоб все живее, а не то,
мол, барин сердится. Стой, еще письмо не готово.
Носила я Демидушку
По поженкам… лелеяла…
Да взъелася свекровь,
Как зыкнула, как рыкнула:
«Оставь его у дедушки,
Не много с ним нажнешь!»
Запугана, заругана,
Перечить не
посмела я,
Оставила дитя.
Все мы знаем предание о Бабе-яге-костяной-ноге, которая ездила в ступе и погоняла
помелом, и
относим эти поездки к числу чудес, созданных народною фантазией.
— Но как же вы устроились?.. — начала было Долли вопрос о том, какое имя будет
носить девочка; но,
заметив вдруг нахмурившееся лицо Анны, она переменила смысл вопроса. — Как же вы устроили? отняли ее уже?
Он, желая выказать свою независимость и подвинуться, отказался от предложенного ему положения, надеясь, что отказ этот придаст ему большую цену; но оказалось, что он был слишком
смел, и его оставили; и, волей-неволей сделав себе положение человека независимого, он
носил его, весьма тонко и умно держа себя, так, как будто он ни на кого не сердился, не считал себя никем обиженным и желает только того, чтоб его оставили в покое, потому что ему весело.
Перчатки на ней были не только заношенные, но даже изодранные, что
заметил Разумихин, а между тем эта явная бедность костюма даже придавала обеим дамам вид какого-то особенного достоинства, что всегда бывает с теми, кто умеет
носить бедное платье.
Никто таких не
носит, за версту
заметят, запомнят… главное, потом запомнят, ан и улика.
— Пусти? Ты
смеешь говорить: «пусти»? Да знаешь ли, что я сейчас с тобой сделаю? Возьму в охапку, завяжу узлом да и
отнесу под мышкой домой, под замок!
Он был тоже из «молодых», то есть ему недавно минуло сорок лет, но он уже
метил в государственные люди и на каждой стороне груди
носил по звезде.
— Да, — проговорил он, ни на кого не глядя, — беда пожить этак годков пять в деревне, в отдалении от великих умов! Как раз дурак дураком станешь. Ты стараешься не забыть того, чему тебя учили, а там — хвать! — оказывается, что все это вздор, и тебе говорят, что путные люди этакими пустяками больше не занимаются и что ты,
мол, отсталый колпак. [Отсталый колпак — в то время старики
носили ночные колпаки.] Что делать! Видно, молодежь, точно, умнее нас.
Помогая Варваре
носить посуду и бутылки из буфета на стол, Брагин докторально
заметил, что интеллигенция не устраивает погромов.
— Гроб поставили в сарай… Завтра его
отнесут куда следует. Нашлись люди. Сто целковых. Н-да! Алина как будто приходит в себя. У нее — никогда никаких истерик! Макаров… — Он подскочил на кушетке, сел, изумленно поднял брови. — Дерется как! Замечательно дерется, черт возьми! Ну, и этот… Нет, — каков Игнат, а? — вскричал он, подбегая к столу. — Ты
заметил, понял?
Он с наслаждением, медленно вытянул ноги, отчего панталоны его засучились немного вверх, но он и не
замечал этого маленького беспорядка. Услужливая мечта
носила его, легко и вольно, далеко в будущем.
Но только Обломов ожил, только появилась у него добрая улыбка, только он начал смотреть на нее по-прежнему ласково, заглядывать к ней в дверь и шутить — она опять пополнела, опять хозяйство ее пошло живо, бодро, весело, с маленьким оригинальным оттенком: бывало, она движется целый день, как хорошо устроенная машина, стройно, правильно, ходит плавно, говорит ни тихо, ни громко,
намелет кофе, наколет сахару, просеет что-нибудь, сядет за шитье, игла у ней ходит мерно, как часовая стрелка; потом она встанет, не суетясь; там остановится на полдороге в кухню, отворит шкаф, вынет что-нибудь,
отнесет — все, как машина.
Она будто не сама ходит, а
носит ее посторонняя сила. Как широко шагает она, как прямо и высоко несет голову и плечи и на них — эту свою «беду»! Она, не чуя ног, идет по лесу в крутую гору; шаль повисла с плеч и
метет концом сор и пыль. Она смотрит куда-то вдаль немигающими глазами, из которых широко глядит один окаменелый, покорный ужас.
Тогда казалось ему, что он любил Веру такой любовью, какою никто другой не любил ее, и сам
смело требовал от нее такой же любви и к себе, какой она не могла дать своему идолу, как бы страстно ни любила его, если этот идол не
носил в груди таких же сил, такого же огня и, следовательно, такой же любви, какая была заключена в нем и рвалась к ней.
— Нет, всего она не знает. Она не перенесла бы в своем положении. Я теперь
ношу мундир моего полка и при встрече с каждым солдатом моего полка, каждую секунду, сознаю в себе, что я не
смею носить этот мундир.
Один из новейших путешественников, Бельчер, кажется, первый
заметил, что нет причины держаться ближе Америки, особенно когда идут к мысу Доброй Надежды или в Австралию, что это удлиняет только путь, тем более что зюйд-остовый пассат и без того
относит суда далеко к Америке и заставляет делать значительный угол.
Я не знал, к какому роду знаний
отнести это замечание, и обещал
поместить его особо.
Старик остался в гостиной и долго разговаривал с Приваловым о делах по опеке и его визитах к опекунам. По лицу старика Привалов
заметил, что он недоволен чем-то, но сдерживает себя и не высказывается. Вообще весь разговор
носил сдержанный, натянутый характер, хотя Василий Назарыч и старался казаться веселым и приветливым по-прежнему.
Надо
заметить, что Алеша, живя тогда в монастыре, был еще ничем не связан, мог выходить куда угодно хоть на целые дни, и если
носил свой подрясник, то добровольно, чтобы ни от кого в монастыре не отличаться.
Но знай, что бы я ни сделал прежде, теперь или впереди, — ничто, ничто не может сравниться в подлости с тем бесчестием, которое именно теперь, именно в эту минуту
ношу вот здесь на груди моей, вот тут, тут, которое действует и совершается и которое я полный хозяин остановить, могу остановить или совершить,
заметь это себе!
Этот самый бешеный, но слабый человек, не могший отказаться от соблазна принять три тысячи рублей при таком позоре, — этот самый человек ощущает вдруг в себе такую стоическую твердость и
носит на своей шее тысячи рублей, не
смея до них дотронуться!
Здесь кстати
заметим, что Алеша очень изменился с тех пор, как мы его оставили: он сбросил подрясник и
носил теперь прекрасно сшитый сюртук, мягкую круглую шляпу и коротко обстриженные волосы.
Калиныч (как узнал я после) каждый день ходил с барином на охоту,
носил его сумку, иногда и ружье,
замечал, где садится птица, доставал воды, набирал земляники, устроивал шалаши, бегал за дрожками; без него г-н Полутыкин шагу ступить не мог.
Орловский мужик невелик ростом, сутуловат, угрюм, глядит исподлобья, живет в дрянных осиновых избенках, ходит на барщину, торговлей не занимается, ест плохо,
носит лапти; калужский оброчный мужик обитает в просторных сосновых избах, высок ростом, глядит
смело и весело, лицом чист и бел, торгует маслом и дегтем и по праздникам ходит в сапогах.
Заметим, кстати, что с тех пор, как Русь стоит, не бывало еще на ней примера раздобревшего и разбогатевшего человека без окладистой бороды; иной весь свой век
носил бородку жидкую, клином, — вдруг, смотришь, обложился кругом словно сияньем, — откуда волос берется!
Консервативные газеты
заметили беду и, чтоб смягчить безнравственность и бесчиние гарибальдиевского костюма, выдумали, что он
носит мундир монтевидейского волонтера. Да ведь Гарибальди с тех пор был пожалован генералом — королем, которому он пожаловал два королевства; отчего же он
носит мундир монтевидейского волонтера?
Она была в отчаянии, огорчена, оскорблена; с искренним и глубоким участием смотрел я, как горе разъедало ее; не
смея заикнуться о причине, я старался рассеять ее, утешить,
носил романы, сам их читал вслух, рассказывал целые повести и иногда не приготовлялся вовсе к университетским лекциям, чтоб подольше посидеть с огорченной девушкой.
Лет до десяти я не
замечал ничего странного, особенного в моем положении; мне казалось естественно и просто, что я живу в доме моего отца, что у него на половине я держу себя чинно, что у моей матери другая половина, где я кричу и шалю сколько душе угодно. Сенатор баловал меня и дарил игрушки, Кало
носил на руках, Вера Артамоновна одевала меня, клала спать и мыла в корыте, m-me Прово водила гулять и говорила со мной по-немецки; все шло своим порядком, а между тем я начал призадумываться.
Когда я кончил и человек подал обед, я
заметил, что я не один; небольшого роста белокурый молодой человек с усиками и в синей пальто-куртке, которую
носят моряки, сидел у камина, a l'americaine [по-американски (фр.).] хитро утвердивши ноги в уровень с ушами.
Пан Данило стал вглядываться и не
заметил уже на нем красного жупана; вместо того показались на нем широкие шаровары, какие
носят турки; за поясом пистолеты; на голове какая-то чудная шапка, исписанная вся не русскою и не польскою грамотою.
На четвертый день приказал сотник своей дочке
носить воду,
мести хату, как простой мужичке, и не показываться в панские покои.
Полиция не
смела пикнуть перед генералом, и вскоре дом битком набился сбежавшимися отовсюду ворами и бродягами, которые в Москве орудовали вовсю и
носили плоды ночных трудов своих скупщикам краденого, тоже ютившимся в этом доме. По ночам пройти по Лубянской площади было рискованно.
— Пусть он теперь поликует, всескверный льстец… То-то давеча я
замечаю, что держу вправо, а сани
относит влево. А это он своей мерзкой лапой уцепит и тащит…
Я
отнес книги в лавочку, продал их за пятьдесят пять копеек, отдал деньги бабушке, а похвальный лист испортил какими-то надписями и тогда же вручил деду. Он бережно спрятал бумагу, не развернув ее и не
заметив моего озорства.
— Не знаю, к чему
отнести, но спорить не
смею и должен молчать.
На другом току двое крестьян веяли ворох обмолоченной гречи; ветерок далеко
относил всякую дрянь и тощие, легкие зерна, а полные и тяжелые косым дождем падали на землю; другой крестьянин
сметал метлою ухвостье и всякий сор.
Домики Кукарского завода на этой руке сделались бы не больше тех пылинок, которые остаются у нас на пальцах от крыльев
моли, а вместе с ними погибли бы и обитатели этих жалких лачуг, удрученные непосильной
ношей своих подлостей, интриг, глупости и чисто животного эгоизма.
Вошел мужчина лет сорока, небольшого роста, с лицом весьма благообразным и украшенным небольшою русою бородкой. Одет он был в длинный сюртук, вроде тех, какие
носят в великороссийских городах мещане, занимающиеся приказничеством, и в особенности по питейной части; волоса обстрижены были в кружок, и вообще ни по чему нельзя было
заметить в нем ничего обличающего священный сан.
— Браво! — воскликнул Белавин, аплодируя ей. — Якову Васильичу, сколько я мог
заметить, капли мало: он любит, чтоб во всем было осязательное достоинство, чтоб все
носило некоторый мундир, имело ранг; тогда он, может быть, и поверит.
Его прежний круг был до такой степени выше теперешнего, что когда, в минуты откровенности, ему случалось рассказывать пехотным товарищам, как у него были свои дрожки, как он танцовал на балах у губернатора и играл в карты с штатским генералом, его слушали равнодушно-недоверчиво, как будто не желая только противоречить и доказывать противное — «пускай говорит»,
мол, и что ежели он не выказывал явного презрения к кутежу товарищей — водкой, к игре на 5-ти рублевый банк, и вообще к грубости их отношений, то это надо
отнести к особенной кротости, уживчивости и рассудительности его характера.
— Не
смейте мне делать такие замечания! Правда ли, что смерть эту можно
отнести к злодейству… этих людей?
Кроме хозяина, в магазине торговал мой брат, Саша Яковов, и старший приказчик — ловкий, липкий и румяный человек. Саша
носил рыженький сюртучок, манишку, галстук, брюки навыпуск, был горд и не
замечал меня.
Встретив Бизюкину, он пожелал за ней приударить, и приударил; занимаясь ее развитием черт знает для чего, он
метнул мыслью на возможность присвоить себе бывшие на ней бриллианты и немедленно же привел все это в исполнение, и притом спрятал их так хитро, что если бы, чего боже сохрани, Бизюкины довели до обыска, то бриллианты оказались бы, конечно, не у Термосесова, а у князя Борноволокова, который
носил эти драгоценности чуть ли не на самом себе; они были зашиты в его шинели.
— Да, да, и у нас тоже, — сказал Передонов, не
замечая насмешки. — Если
носят другие, так и она несла. У нас выдающаяся была.
Передонов решил защищаться. Он каждый день составлял по доносу на своих врагов: Вершину, Рутиловых, Володина, сослуживцев, которые, казалось ему,
метили на то же самое место. По вечерам он
относил эти доносы к Рубовскому.
Аким говорил все это вполголоса, и говорил, не мешает
заметить, таким тоном, как будто
относил все эти советы к себе собственно; пугливые взгляды его и лицо показывали, что он боялся встречи с рыбаком не менее, может статься, самого мальчика.
Я, подобно библейскому силачу, поднял на себя Газские ворота, чтобы
отнести их на вершину горы, но только когда уже изнемог, когда во мне навеки погасли молодость и здоровье, я
заметил, что эти ворота мне не по плечам и что я обманул себя.
Казалось, что в комнате широкими кругами летает вихрь страха и недоумения, он
носит людей, как сор,
сметает в кучи и разбрасывает во все углы, играя бессилием их.