Неточные совпадения
«Да, долго еще до прогресса! — думал Райский, слушая раздававшиеся ему вслед детские голоса и
проходя в
пятый раз
по одним и тем же улицам и опять
не встречая живой души. — Что
за фигуры, что
за нравы, какие явления! Все, все годятся в роман: все эти штрихи, оттенки, обстановка — перлы для кисти! Каков-то Леонтий: изменился или все тот же ученый, но недогадливый младенец? Он — тоже находка для художника!»
Действительно, совершенно свежие отпечатки большой кошачьей лапы отчетливо виднелись на грязной тропинке. Когда мы шли сюда, следов на дороге
не было. Я это отлично помнил, да и Дерсу
не мог бы
пройти их мимо. Теперь же, когда мы повернули назад и пошли навстречу отряду, появились следы: они направлялись в нашу сторону. Очевидно, зверь все время шел
за нами «
по пятам».
Веришь ли, что, бывало, в Алексеевском равелине, — несмотря на допросы, очные ставки и все прибаутки
не совсем забавного положения, я до того забывался, что,
ходя диагонально
по своему
пятому Nомeру, несознательно подходил к двери и хотел идти
за мыслию, которая забывала о замке и страже.
— Забыть я о нем
не могу! — жаловался он тетке, — ну, срам так срам — что же такое? а вот
ходит он
за мной
по пятам,
не дает забыться — и шабаш!
Соскочив на землю и видя эту ошибку, я тотчас принялся откидывать снег от двери; сырой, он крепко слежался; деревянная лопата с трудом брала его, железной
не было, и я сломал лопату как раз в тот момент, когда в калитке появился приказчик; оправдалась русская пословица — «
За радостью горе
по пятам ходит».
Наши лавочники, чтобы позабавить эту голодную рвань, поили собак и кошек водкой или привязывали собаке к хвосту жестянку из-под керосина, поднимали свист, и собака мчалась
по улице, гремя жестянкой, визжа от ужаса; ей казалось, что ее преследует
по пятам какое-то чудовище, она бежала далеко
за город, в поле, и там выбивалась из сил; и у нас в городе было несколько собак, постоянно дрожавших, с поджатыми хвостами, про которых говорили, что они
не перенесли такой забавы,
сошли с ума.
Кухарка вообще довольно часто волновалась. Да и было достаточно разных причин для такого волнения… Например, чего стоил один кот Мурка! Заметьте, что это был очень красивый кот и кухарка его очень любила. Каждое утро начиналось с того, что Мурка
ходил по пятам за кухаркой и мяукал таким жалобным голосом, что, кажется,
не выдержало бы каменное сердце.
— Кот? А кот сразу поверил… и раскис. Замурлыкал, как котенок, тычется головой, кружится, как пьяный, вот-вот заплачет или скажет что-нибудь. И с того вечера стал я для него единственной любовью, откровением, радостью, Богом, что ли, уж
не знаю, как это на ихнем языке:
ходит за мною
по пятам, лезет на колена, его уж другие бьют, а он лезет, как слепой; а то ночью заберется на постель и так развязно, к самому лицу — даже неловко ему сказать, что он облезлый и что даже кухарка им гнушается!
Мутно было на душе у меня,
не нравились мне Титовы подозрительной тишиной жизни своей. Стал я
ходить в церковь, помогать сторожу Власию да новому дьячку, — этот был молодой, красивый, из учителей какой-то; к службе лентяй, с попом подхалим, руку ему целует, собачкой бегает
за ним
по пятам. На меня кричит, а — напрасно, потому что я службу знал
не хуже его и делал всё как надо.
Еще
не зная, что «любезный братец ее», Пугачев, в это время уже разбитый и
по пятам преследуемый Михельсоном, бежал в заволжские степи, где вскоре и выдан был сообщниками своими коменданту Яицкого Городка, «великая княжна Елизавета» посылкой к нему копии с письма своего к султану хотела, вероятно, в самом деле связать предприятие свое с делом самозванца, возмутившего восточные области Европейской России [В то время, как в России, так и
за границей,
ходили слухи о сношениях турецкого правительства с Пугачевым.