Неточные совпадения
Она катилась
не совсем твердо; вынув руки из маленькой муфты, висевшей о на снурке, она держала их наготове и, глядя на Левина, которого она
узнала, улыбалась ему и своему
страху.
Достигнув успеха и твердого положения в жизни, он давно забыл об этом чувстве; но привычка чувства взяла свое, и
страх за свою трусость и теперь оказался так силен, что Алексей Александрович долго и со всех сторон обдумывал и ласкал мыслью вопрос о дуэли, хотя и вперед
знал, что он ни в каком случае
не будет драться.
Она
знала Анну Аркадьевну, но очень мало, и ехала теперь к сестре
не без
страху пред тем, как ее примет эта петербургская светская дама, которую все так хвалили.
Для других, она
знала, он
не представлялся жалким; напротив, когда Кити в обществе смотрела на него, как иногда смотрят на любимого человека, стараясь видеть его как будто чужого, чтоб определить себе то впечатление, которое он производит на других, она видела, со
страхом даже для своей ревности, что он
не только
не жалок, но очень привлекателен своею порядочностью, несколько старомодною, застенчивою вежливостью с женщинами, своею сильною фигурой и особенным, как ей казалось, выразительным лицом.
А мы, их жалкие потомки, скитающиеся по земле без убеждений и гордости, без наслаждения и
страха, кроме той невольной боязни, сжимающей сердце при мысли о неизбежном конце, мы
не способны более к великим жертвам ни для блага человечества, ни даже для собственного счастия, потому, что
знаем его невозможность и равнодушно переходим от сомнения к сомнению, как наши предки бросались от одного заблуждения к другому,
не имея, как они, ни надежды, ни даже того неопределенного, хотя и истинного наслаждения, которое встречает душа во всякой борьбе с людьми или с судьбою…
— А может, в хозяйстве-то как-нибудь под случай понадобятся… — возразила старуха, да и
не кончила речи, открыла рот и смотрела на него почти со
страхом, желая
знать, что он на это скажет.
Она дрожала и бледнела.
Когда ж падучая звезда
По небу темному летела
И рассыпалася, — тогда
В смятенье Таня торопилась,
Пока звезда еще катилась,
Желанье сердца ей шепнуть.
Когда случалось где-нибудь
Ей встретить черного монаха
Иль быстрый заяц меж полей
Перебегал дорогу ей,
Не зная, что начать со
страха,
Предчувствий горестных полна,
Ждала несчастья уж она.
Я
знаю: дам хотят заставить
Читать по-русски. Право,
страх!
Могу ли их себе представить
С «Благонамеренным» в руках!
Я шлюсь на вас, мои поэты;
Не правда ль: милые предметы,
Которым, за свои грехи,
Писали втайне вы стихи,
Которым сердце посвящали,
Не все ли, русским языком
Владея слабо и с трудом,
Его так мило искажали,
И в их устах язык чужой
Не обратился ли в родной?
— Ах, ma bonne tante, — кинув быстрый взгляд на папа, добреньким голоском отвечала княгиня, — я
знаю, какого вы мнения на этот счет; но позвольте мне в этом одном с вами
не согласиться: сколько я ни думала, сколько ни читала, ни советовалась об этом предмете, все-таки опыт привел меня к тому, что я убедилась в необходимости действовать на детей
страхом.
— Ясные паны! — произнес жид. — Таких панов еще никогда
не видывано. Ей-богу, никогда. Таких добрых, хороших и храбрых
не было еще на свете!.. — Голос его замирал и дрожал от
страха. — Как можно, чтобы мы думали про запорожцев что-нибудь нехорошее! Те совсем
не наши, те, что арендаторствуют на Украине! Ей-богу,
не наши! То совсем
не жиды: то черт
знает что. То такое, что только поплевать на него, да и бросить! Вот и они скажут то же.
Не правда ли, Шлема, или ты, Шмуль?
В Ванкувере Грэя поймало письмо матери, полное слез и
страха. Он ответил: «Я
знаю. Но если бы ты видела, как я; посмотри моими глазами. Если бы ты слышала, как я; приложи к уху раковину: в ней шум вечной волны; если бы ты любила, как я, — все, в твоем письме я нашел бы, кроме любви и чека, — улыбку…» И он продолжал плавать, пока «Ансельм»
не прибыл с грузом в Дубельт, откуда, пользуясь остановкой, двадцатилетний Грэй отправился навестить замок.
Ее
не теребил
страх; она
знала, что ничего худого с ним
не случится. В этом отношении Ассоль была все еще той маленькой девочкой, которая молилась по-своему, дружелюбно лепеча утром: «Здравствуй, бог!» а вечером: «Прощай, бог!»
Да оставь я иного-то господина совсем одного:
не бери я его и
не беспокой, но чтоб
знал он каждый час и каждую минуту, или по крайней мере подозревал, что я все
знаю, всю подноготную, и денно и нощно слежу за ним, неусыпно его сторожу, и будь он у меня сознательно под вечным подозрением и
страхом, так ведь, ей-богу, закружится, право-с, сам придет, да, пожалуй, еще и наделает чего-нибудь, что уже на дважды два походить будет, так сказать, математический вид будет иметь, — оно и приятно-с.
Мальчишка, думая поймать угря,
Схватил Змею и, во́ззрившись, от
страхаСтал бледен, как его рубаха.
Змея, на Мальчика спокойно посмотря,
«Послушай», говорит: «коль ты умней
не будешь,
То дерзость
не всегда легко тебе пройдёт.
На сей раз бог простит; но берегись вперёд,
И
знай, с кем шутишь...
Хоть в силе Льву никто
не равен,
И рёв один его на всех наводит
страх,
Но будущее кто угадывать возьмётся —
Ка́к
знать? кому в ком нужда доведётся?
Ну! я
не знал, что будет из того
Вам ирритация. Опро́метью вбежали. —
Мы вздрогнули! — Вы в обморок упали,
И что ж? — весь
страх из ничего.
Скорее в обморок, теперь оно в порядке,
Важнее давишной причина есть тому,
Вот наконец решение загадке!
Вот я пожертвован кому!
Не знаю, как в себе я бешенство умерил!
Глядел, и видел, и
не верил!
А милый, для кого забыт
И прежний друг, и женский
страх и стыд, —
За двери прячется, боится быть в ответе.
Ах! как игру судьбы постичь?
Людей с душой гонительница, бич! —
Молчалины блаженствуют на свете!
Есть поверье, будто волшебными средствами можно получить неразменный рубль, т. е. такой рубль, который, сколько раз его ни выдавай, он все-таки опять является целым в кармане. Но для того, чтобы добыть такой рубль, нужно претерпеть большие
страхи. Всех их я
не помню, но
знаю, что, между прочим, надо взять черную без единой отметины кошку и нести ее продавать рождественскою ночью на перекресток четырех дорог, из которых притом одна непременно должна вести к кладбищу.
— Он много верного
знает, Томилин. Например — о гуманизме. У людей нет никакого основания быть добрыми, никакого, кроме
страха. А жена его — бессмысленно добра… как пьяная. Хоть он уже научил ее
не верить в бога. В сорок-то шесть лет.
Может быть, это был и
не страх, а слишком жадное ожидание
не похожего на то, что я видел и
знал.
— Это — невероятно! — выкрикивала и шептала она. — Такое бешенство, такой стихийный
страх не доехать до своих деревень! Я сама видела все это. Как будто забыли дорогу на родину или
не помнят — где родина? Милый Клим, я видела, как рыжий солдат топтал каблуками детскую куклу,
знаешь — такую тряпичную, дешевую. Топтал и бил прикладом винтовки, а из куклы сыпалось… это, как это?
—
Знаешь, Климчик, у меня — успех! Успех и успех! — с удивлением и как будто даже со
страхом повторила она. — И все — Алина, дай ей бог счастья, она ставит меня на ноги! Многому она и Лютов научили меня. «Ну, говорит, довольно, Дунька, поезжай в провинцию за хорошими рецензиями». Сама она —
не талантливая, но — все понимает, все до последней тютельки, — как одеться и раздеться. Любит талант, за талантливость и с Лютовым живет.
Но Самгин уже
знал, что люди падают
не со
страха.
«Короче, потому что быстро хожу», — сообразил он. Думалось о том, что в городе живет свыше миллиона людей, из них — шестьсот тысяч мужчин, расположено несколько полков солдат, а рабочих, кажется, менее ста тысяч, вооружено из них, говорят,
не больше пятисот. И эти пять сотен держат весь город в
страхе. Горестно думалось о том, что Клим Самгин, человек, которому ничего
не нужно, который никому
не сделал зла, быстро идет по улице и
знает, что его могут убить. В любую минуту. Безнаказанно…
— Тут,
знаешь, убивали, — сказала она очень оживленно. В зеленоватом шерстяном платье, с волосами, начесанными на уши, с напудренным носом, она
не стала привлекательнее, но оживление все-таки прикрашивало ее. Самгин видел, что это она понимает и ей нравится быть в центре чего-то. Но он хорошо чувствовал за радостью жены и ее гостей —
страх.
— Я, должно быть, немножко поэт, а может, просто — глуп, но я
не могу… У меня — уважение к женщинам, и —
знаешь? — порою мне думается, что я боюсь их.
Не усмехайся, подожди! Прежде всего — уважение, даже к тем, которые продаются. И
не страх заразиться,
не брезгливость — нет! Я много думал об этом…
Не то на него нападал нервический
страх: он пугался окружающей его тишины или просто и сам
не знал чего — у него побегут мурашки по телу. Он иногда боязливо косится на темный угол, ожидая, что воображение сыграет с ним штуку и покажет сверхъестественное явление.
Райский покраснел, даже вспотел немного от
страха, что
не знает, в чем дело, и молчал.
— Если
не мудрая, так мудреная! На нее откуда-то повеяло другим,
не здешним духом!.. Да откуда же:
узнаю ли я? Непроницаема, как ночь! Ужели ее молодая жизнь успела уже омрачиться!.. — в
страхе говорил Райский, провожая ее глазами.
Райскому
страх как хотелось пустить в нее папками и тетрадями. Он стоял,
не зная, уйти ли ему внезапно, оставив ее тут, или покориться своей участи и показать рисунки.
— Что ты врешь, поганец! — заметила она со
страхом, — ври, да
не смей трогать барышень! Вот
узнает барыня… Пойдемте прочь!
«Что он ей там наговорил?» — думала я всю ночь — и со
страху не спала,
не знала, как показаться к вам на глаза.
— Что делали, с кем виделись это время?
не проговорились ли опять чего-нибудь о «грядущей силе», да о «заре будущего», о «юных надеждах»? Я так и жду каждый день; иногда от
страха и тоски
не знаю куда деться!
Настасья Егоровна приходила ко мне отчасти по его приказанию, и он
знал, что любопытство и
страх уже возбуждены, то я
не выдержу…
Но меня влекло безмерное любопытство, и какой-то
страх, и еще какое-то чувство —
не знаю какое; но
знаю и
знал уже и тогда, что оно было недоброе.
Маслова видела, что Марья Павловна
знала и даже что ей приятно было
знать, что она красива, но что она
не только
не радовалась тому впечатлению, которое производила на мужчин ее наружность, но боялась этого и испытывала прямое отвращение и
страх к влюблению.
—
Знаю, я только для красоты слога сказал. И маму вы никогда
не обманывайте, но на этот раз — пока я приду. Итак, пузыри, можно мне идти или нет?
Не заплачете без меня от
страха?
Слушаю я вас, и мне мерещится… я, видите, вижу иногда во сне один сон… один такой сон, и он мне часто снится, повторяется, что кто-то за мной гонится, кто-то такой, которого я ужасно боюсь, гонится в темноте, ночью, ищет меня, а я прячусь куда-нибудь от него за дверь или за шкап, прячусь унизительно, а главное, что ему отлично известно, куда я от него спрятался, но что он будто бы нарочно притворяется, что
не знает, где я сижу, чтобы дольше промучить меня, чтобы
страхом моим насладиться…
— Брат, — прервал Алеша, замирая от
страха, но все еще как бы надеясь образумить Ивана, — как же мог он говорить тебе про смерть Смердякова до моего прихода, когда еще никто и
не знал о ней, да и времени
не было никому
узнать?
— Как же бы я мог тогда прямее сказать-с? Один лишь
страх во мне говорил-с, да и вы могли осердиться. Я, конечно, опасаться мог, чтобы Дмитрий Федорович
не сделали какого скандалу, и самые эти деньги
не унесли, так как их все равно что за свои почитали, а вот кто же
знал, что таким убивством кончится? Думал, они просто только похитят эти три тысячи рублей, что у барина под тюфяком лежали-с, в пакете-с, а они вот убили-с. Где же и вам угадать было, сударь?
Она состояла из восьми дворов и имела чистенький, опрятный вид. Избы были срублены прочно. Видно было, что староверы строили их
не торопясь и работали, как говорится,
не за
страх, а за совесть. В одном из окон показалось женское лицо, и вслед за тем на пороге появился мужчина. Это был староста.
Узнав, кто мы такие и куда идем, он пригласил нас к себе и предложил остановиться у него в доме. Люди сильно промокли и потому старались поскорее расседлать коней и уйти под крышу.
—
Не сердитесь, у меня нервы расстроены; я все понимаю, идите вашей дорогой, для вас нет другой, а если б была, вы все были бы
не те. Я
знаю это, но
не могу пересилить
страха, я так много перенесла несчастий, что на новые недостает сил. Смотрите, вы ни слова
не говорите Ваде об этом, он огорчится, будет меня уговаривать… вот он, — прибавила старушка, поспешно утирая слезы и прося еще раз взглядом, чтоб я молчал.
Сестрица умеет и в обморок падать, и истерику представлять. Матушка
знает, что она
не взаправду падает, а только «умеет», и все-таки до
страху боится истерических упражнений. Поэтому рука ее застывает на воздухе.
Сверх того, она
знает, что он из немногих, которые сознают себя воистину крепостными,
не только за
страх, но и за совесть.
Все обступили колыбель и окаменели от
страха, увидевши, что в ней лежало неживое дитя. Ни звука
не вымолвил ни один из них,
не зная, что думать о неслыханном злодействе.
— Вот и другой еще! — вскрикнул со
страхом ткач, — черт
знает как стало на свете… голова идет кругом…
не колбас и
не паляниц, а людей кидают в мешки!
Опять, как же и
не взять: всякого проберет
страх, когда нахмурит он, бывало, свои щетинистые брови и пустит исподлобья такой взгляд, что, кажется, унес бы ноги бог
знает куда; а возьмешь — так на другую же ночь и тащится в гости какой-нибудь приятель из болота, с рогами на голове, и давай душить за шею, когда на шее монисто, кусать за палец, когда на нем перстень, или тянуть за косу, когда вплетена в нее лента.
Вообще, очень религиозный, отец совсем
не был суеверен. Бог все видит, все
знает, все устроил. На земле действуют его ясные и твердые законы. Глупо
не верить в бога и глупо верить в сны, в нечистую силу, во всякие
страхи.
Ну, встретила я деток ладонями по рожам — Мишка-то со
страху сразу трезвый стал, а Яшенька, милый, и лыка
не вяжет, однако бормочет: «
Знать ничего
не знаю, это всё Михайло, он старшо́й!» Успокоили мы квартального кое-как — хороший он был господин!
Зайца увидишь по большей части издали, можешь подойти к нему близко, потому что лежит он в мокрое время крепко, по инстинкту
зная, что на голой и черной земле ему, побелевшему бедняку, негде спрятаться от глаз врагов своих, что даже сороки и вороны нападут на него со всех сторон с таким криком и остервенением, что он в
страхе не будет
знать, куда деваться…