Неточные совпадения
Он у постели больной жены в первый раз в жизни отдался тому чувству умиленного сострадания, которое в нем
вызывали страдания других людей и которого он прежде стыдился, как вредной слабости; и жалость к ней, и раскаяние в том, что он желал ее смерти, и, главное, самая
радость прощения сделали то, что он вдруг почувствовал
не только утоление своих страданий, но и душевное спокойствие, которого он никогда прежде
не испытывал.
Наблюдая волнение Варвары, ее быстрые переходы от
радости, вызванной его ласковой улыбкой, мягким словом, к озлобленной печали, которую он легко
вызывал словом небрежным или насмешливым, Самгин все увереннее чувствовал, что в любую минуту он может взять девушку. Моментами эта возможность опьяняла его. Он
не соблазнялся, но, любуясь своей сдержанностью, все-таки спрашивал себя: «Что мешает? Лидия? Маракуев?»
Его волновал вопрос: почему он
не может испытать ощущений Варвары? Почему
не может перенести в себя
радость женщины, —
радость, которой он же насытил ее? Гордясь тем, что
вызвал такую любовь, Самгин находил, что ночами он получает за это меньше, чем заслужил. Однажды он сказал Варваре...
Мать засмеялась. У нее еще сладко замирало сердце, она была опьянена
радостью, но уже что-то скупое и осторожное
вызывало в ней желание видеть сына спокойным, таким, как всегда. Было слишком хорошо в душе, и она хотела, чтобы первая — великая —
радость ее жизни сразу и навсегда сложилась в сердце такой живой и сильной, как пришла. И, опасаясь, как бы
не убавилось счастья, она торопилась скорее прикрыть его, точно птицелов случайно пойманную им редкую птицу.
Впрочем, и первое, и второе уже настолько вошли в его жизненный обиход, что
не составляют для него неожиданности, а следовательно,
не вызывают ни особенной
радости, ни особенного огорчения.
Мы, все христианские народы, живущие одной духовной жизнью, так что всякая добрая, плодотворная мысль, возникающая на одном конце мира, тотчас же сообщаясь всему христианскому человечеству,
вызывает одинаковые чувства
радости и гордости независимо от национальности; мы, любящие
не только мыслителей, благодетелей, поэтов, ученых чужих народов; мы, гордящиеся подвигом Дамиана, как своим собственным; мы, просто любящие людей чужих национальностей: французов, немцев, американцев, англичан; мы,
не только уважающие их качества, но радующиеся, когда встречаемся с ними, радостно улыбающиеся им,
не могущие
не только считать подвигом войну с этими людьми, но
не могущие без ужаса подумать о том, чтобы между этими людьми и нами могло возникнуть такое разногласие, которое должно бы было быть разрешено взаимным убийством, — мы все призваны к участию в убийстве, которое неизбежно,
не нынче, так завтра должно совершиться.
Страха действительно
не было. И
не только
не было страха, но нарастало что-то как бы противоположное ему — чувство смутной, но огромной и смелой
радости. И ошибка, все еще
не найденная, уже
не вызывала ни досады, ни раздражения, а также говорила громко о чем-то хорошем и неожиданном, словно счел он умершим близкого дорогого друга, а друг этот оказался жив и невредим и смеется.
Спокойные рассказы «экономки» и злые жалобы девушек на студентов, чиновников, и вообще на «чистую публику»,
вызывали в товарищах моих
не только отвращение и вражду, но почти
радость, она выражалась словами...
Фонарь стал переходить из рук в руки,
вызывая то Завистливые, то деловые, то восторженные, то критические замечания. В общем, однако, игрушка большинству очень понравилась: она обещала в будущем всему отделению много забавных минут. Но сам Буланин, следивший ревнивыми глазами за фонарем, находившимся в чужих руках, в то же время
не ощущал в себе ожидаемой
радости, — в руках Грузова, издали, фонарь казался гораздо заманчивее и красивее.
Кроме вызванных этой смертью в каждом соображений о перемещениях и возможных изменениях по службе, могущих последовать от этой смерти, самый факт смерти близкого знакомого
вызвал во всех, узнавших про нее, как всегда, чувство
радости о том, что умер он, а
не я.
«Знаете, Николай Иванович, — это будет щекотливо… Маше будет неловко, что она получит от вас приданое, а сестры ее — нет… Это непременно
вызовет у сестер к ней зависть и неприязнь… Нет, бог с ними, — оставьте у себя эти деньги и… когда-нибудь, когда благоприятный случай примирит вас с другими дочерьми, тогда вы дадите всем поровну. И вот тогда это принесет всем нам
радость… А одним нам…
не надо!»
И на эту женщину, отдавшуюся ему так беззаветно, он глядел глазами чувственника. Вся она
вызывала в нем
не глубокую сердечную
радость, а мужское хищное влечение.
— Это еще что… Потеха тут прошлый раз была как раз в прием…
Вызвал его светлость тут одного своего старого приятеля,
вызвал по особенному,
не терпящему отлагательства делу… Тот прискакал, ног под собой
не чувствуя от
радости, и тоже, как и вы, несколько месяцев являлся в приемные дни к светлейшему —
не допускает к себе, точно забыл… Решил это он запиской ему о неотложном деле напоминать и упросил адъютанта передать…
Воцарение Петра III, приходившего, как мы знаем, родным внуком Петру Великому, то есть, как и его покойная тетка, императрица Елизавета Петровна, окруженного ореолом обаятельного для России имени Великого Преобразователя,
не только
не вызывало народной
радости, но даже огорчило всех.
— Ах, владыко, да как же на нее
не полагаться: тайны-то уже там очень большие творятся — вся благодать оттуда идет: и материно молоко детопитательное, и любовь там живет, и вера. Верь — так, владыко. Там она, вся там; сердцем одним ее только и
вызовешь, а
не разумом. Разум ее
не созидает, а разрушает: он родит сомнения, владыко, а вера покой дает,
радость дает… Это, я тебе скажу, меня обильно утешает; ты вот глядишь, как дело идет, да сердишься, а я все радуюсь.
И
не нравилась, как кажется, именно эта самая покорность его и предупредительность: сам он никогда
не смеялся и даже
не улыбался, но если кто-нибудь из взрослых шутил, он предупредительно хохотал; сам он ничего
не выражал на своем плоском белом лице, но если кто-нибудь из взрослых желал
вызвать в нем страх, удивление, или восторг, или
радость, лицо тотчас же покорно принимало требуемое выражение.