Неточные совпадения
— Вы бы лучше с братцем переговорили, — повторяла она, — а то я одета-то не так… все
на кухне, нехорошо, как
чужие увидят: осудят.
— Где ты мог это слышать? Нет, вы, господа Карамазовы, каких-то великих и древних дворян из себя корчите, тогда как отец твой бегал шутом по
чужим столам да при милости
на кухне числился. Положим, я только поповский сын и тля пред вами, дворянами, но не оскорбляйте же меня так весело и беспутно. У меня тоже честь есть, Алексей Федорович. Я Грушеньке не могу быть родней, публичной девке, прошу понять-с!
Весь вечер до поздней ночи в
кухне и комнате рядом с нею толпились и кричали
чужие люди, командовала полиция, человек, похожий
на дьякона, писал что-то и спрашивал, крякая, точно утка...
Было жутко, холодно. Я залез под стол и спрятался там. Потом в
кухню тяжко ввалился дед в енотовой шубе, бабушка в салопе с хвостами
на воротнике, дядя Михаил, дети и много
чужих людей. Сбросив шубу
на пол, дед закричал...
После обеда Груздев прилег отдохнуть, а Анфиса Егоровна ушла в
кухню, чтобы сделать необходимые приготовления к ужину. Нюрочка осталась в
чужом доме совершенно одна и решительно не знала, что ей делать. Она походила по комнатам, посмотрела во все окна и кончила тем, что надела свою шубку и вышла
на двор. Ворота были отворены, и Нюрочка вышла
на улицу. Рынок, господский дом, громадная фабрика, обступившие завод со всех сторон лесистые горы — все ее занимало.
Впрочем, верила порче одна кухарка, женщина, недавно пришедшая из села; горничная же, девушка, давно обжившаяся в городе и насмотревшаяся
на разные супружеские трагикомедии, только не спорила об этом при Розанове, но в
кухне говорила: «Точно ее, барыню-то нашу, надо отчитывать: разложить, хорошенько пороть, да и отчитывать ей: живи, мол, с мужем, не срамничай, не бегай по
чужим дворам.
Даже в те часы, когда совершенно потухает петербургское серое небо и весь чиновный народ наелся и отобедал, кто как мог, сообразно с получаемым жалованьем и собственной прихотью, — когда всё уже отдохнуло после департаментского скрипенья перьями, беготни, своих и
чужих необходимых занятий и всего того, что задает себе добровольно, больше даже, чем нужно, неугомонный человек, — когда чиновники спешат предать наслаждению оставшееся время: кто побойчее, несется в театр; кто
на улицу, определяя его
на рассматриванье кое-каких шляпенок; кто
на вечер — истратить его в комплиментах какой-нибудь смазливой девушке, звезде небольшого чиновного круга; кто, и это случается чаще всего, идет просто к своему брату в четвертый или третий этаж, в две небольшие комнаты с передней или
кухней и кое-какими модными претензиями, лампой или иной вещицей, стоившей многих пожертвований, отказов от обедов, гуляний, — словом, даже в то время, когда все чиновники рассеиваются по маленьким квартиркам своих приятелей поиграть в штурмовой вист, прихлебывая чай из стаканов с копеечными сухарями, затягиваясь дымом из длинных чубуков, рассказывая во время сдачи какую-нибудь сплетню, занесшуюся из высшего общества, от которого никогда и ни в каком состоянии не может отказаться русский человек, или даже, когда не о чем говорить, пересказывая вечный анекдот о коменданте, которому пришли сказать, что подрублен хвост у лошади Фальконетова монумента, — словом, даже тогда, когда всё стремится развлечься, — Акакий Акакиевич не предавался никакому развлечению.
Опять задача для Гриши: жила Пелагея
на воле, как хотела, не отдавая никому отчета, и вдруг, ни с того ни с сего, явился какой-то
чужой, который откуда-то получил право
на ее поведение и собственность! Грише стало горько. Ему страстно, до слез захотелось приласкать эту, как он думал, жертву человеческого насилия. Выбрав в кладовой самое большое яблоко, он прокрался
на кухню, сунул его в руку Пелагее и опрометью бросился назад.
Но дети не замечают ни угроз матери, ни присутствия
чужого человека. Они кладут котят
на ковер и поднимают оглушительный визг. Около них ходит роженица и умоляюще мяукает. Когда, немного погодя, детей тащат в детскую, одевают их, ставят
на молитву и поят чаем, они полны страстного желания поскорее отделаться от этих прозаических повинностей и опять бежать в
кухню.
Армия все время стояла
на одном месте. Казалось бы, для чего было двигать постоянно вдоль фронта бесчисленные полевые госпитали вслед за их частями? Что мешало расставить их неподвижно в нужных местах? Разве было не все равно, попадет ли больной солдат единой русской армии в госпиталь своей или
чужой дивизии? Между тем, стоя
на месте, госпиталь мог бы устроить многочисленные, просторные и теплые помещения для больных, с изоляционными палатами для заразных, с банями, с удобной
кухней.