Неточные совпадения
Раскольников в бессилии упал
на диван, но уже не мог сомкнуть глаз; он пролежал с полчаса в таком страдании, в таком нестерпимом ощущении безграничного ужаса, какого никогда еще не испытывал. Вдруг яркий свет озарил его комнату: вошла Настасья со свечой и с тарелкой супа. Посмотрев
на него внимательно и разглядев, что он не спит, она поставила свечку
на стол и начала раскладывать принесенное: хлеб, соль, тарелку,
ложку.
Дмитрий Самгин стукнул
ложкой по краю
стола и открыл рот, но ничего не сказал, только чмокнул губами, а Кутузов, ухмыляясь, начал что-то шептать в ухо Спивак. Она была в светло-голубом, без глупых пузырей
на плечах, и это гладкое, лишенное украшений платье, гладко причесанные каштановые волосы усиливали серьезность ее лица и неласковый блеск спокойных глаз. Клим заметил, что Туробоев криво усмехнулся, когда она утвердительно кивнула Кутузову.
Турчанинов вздрагивал, морщился и торопливо пил горячий чай, подливая в стакан вино. Самгин, хозяйничая за
столом, чувствовал себя невидимым среди этих людей. Он видел пред собою только Марину; она играла чайной
ложкой, взвешивая ее
на ладонях, перекладывая с одной
на другую, — глаза ее были задумчиво прищурены.
Вчера она досидела до конца вечера в кабинете Татьяны Марковны: все были там, и Марфенька, и Тит Никонович. Марфенька работала, разливала чай, потом играла
на фортепиано. Вера молчала, и если ее спросят о чем-нибудь, то отвечала, но сама не заговаривала. Она чаю не пила, за ужином раскопала два-три блюда вилкой, взяла что-то в рот, потом съела
ложку варенья и тотчас после
стола ушла спать.
На виду красовались старинные саксонские чашки, пастушки, маркизы, китайские уродцы, бочкообразные чайники, сахарницы, тяжелые
ложки. Кругленькие стулья, с медными ободочками и с деревянной мозаикой
столы, столики жались по уютным уголкам.
И чиста она была
на руку: ничего не стащит, не спрячет, не присвоит, не корыстна и не жадна: не съест тихонько. Даже немного ела, все
на ходу; моет посуду и съест что-нибудь с собранных с господского
стола тарелок, какой-нибудь огурец, или хлебнет стоя щей
ложки две, отщипнет кусочек хлеба и уж опять бежит.
Смотритель вынул из несессера и положил
на стол прибор: тарелку, ножик, вилку и
ложку. «Еще и
ложку вынул!» — ворчал шепотом мой человек, поворачивая рябчика
на сковородке с одной стороны
на другую и следя с беспокойством за движениями смотрителя. Смотритель неподвижно сидел перед прибором, наблюдая за человеком и ожидая, конечно, обещанного ужина.
Гааз жил в больнице. Приходит к нему перед обедом какой-то больной посоветоваться. Гааз осмотрел его и пошел в кабинет что-то прописать. Возвратившись, он не нашел ни больного, ни серебряных приборов, лежавших
на столе. Гааз позвал сторожа и спросил, не входил ли кто, кроме больного? Сторож смекнул дело, бросился вон и через минуту возвратился с
ложками и пациентом, которого он остановил с помощию другого больничного солдата. Мошенник бросился в ноги доктору и просил помилования. Гааз сконфузился.
На этот раз
на столе стоит чашка с толокном, и деревянные
ложки усиленно работают.
Кузьма резал дымящийся окорок, подручные черпали серебряными
ложками зернистую икру и раскладывали по тарелочкам. Розовая семга сменялась янтарным балыком… Выпили по стопке эля «для осадки». Постепенно закуски исчезали, и
на месте их засверкали дорогого фарфора тарелки и серебро
ложек и вилок, а
на соседнем
столе курилась селянка и розовели круглые расстегаи.
Первый завтрак у Стабровских опять послужил предметом ужаса для мисс Дудль. «Неорганизованная девочка» решительно не умела держать себя за
столом, клала локти чуть не
на тарелку, стучала
ложкой, жевала, раскрывая рот, болтала ногами и — о, ужас! — вытащила в заключение из кармана совсем грязный носовой платок. Мисс Дудль чуть не сделалось дурно.
Уже вскоре после приезда, в кухне во время обеда, вспыхнула ссора: дядья внезапно вскочили
на ноги и, перегибаясь через
стол, стали выть и рычать
на дедушку, жалобно скаля зубы и встряхиваясь, как собаки, а дед, стуча
ложкой по
столу, покраснел весь и звонко — петухом — закричал...
— Пора вам, родной, принять! — повторила Мари и, взяв со
стола микстуру, налила ее
на ложку, осторожно поднесла к больному и вылила ему в рот.
А еще хуже, что он совсем не умеет вести себя за
столом, и когда кончит суп, то всегда кладет
ложку на скатерть.
Чай пили долго, стараясь сократить ожидание. Павел, как всегда, медленно и тщательно размешивал
ложкой сахар в стакане, аккуратно посыпал соль
на кусок хлеба — горбушку, любимую им. Хохол двигал под
столом ногами, — он никогда не мог сразу поставить свои ноги удобно, — и, глядя, как
на потолке и стене бегает отраженный влагой солнечный луч, рассказывал...
Салфеток не было,
ложки были жестяные и деревянные, стаканов было два, и
на столе стоял только серый графин воды с отбитым горлышком; но обед был не скучен: разговор не умолкал.
Вот в буфете зазвенели стаканами,
ложками, накрывают
стол, а граф не уходит. Исчезла всякая надежда. Он даже согласился
на приглашение Любецкой остаться и поужинать простокваши.
— Хитер же ты, брат! — перебил Перстень, ударив его по плечу и продолжая смеяться, — только меня-то напрасно надувать вздумал! Садись с нами, — прибавил он, придвигаясь к
столу, — хлеб да соль!
На тебе
ложку, повечеряем; а коли можно помочь князю, я и без твоих выдумок помогу. Только как и чем помочь? Ведь князь-то в тюрьме сидит?
Наконец застучали
ложки, ножи, тарелки; лакей Степан пришел в столовую и кинул скатерть
на стол. Но, казалось, частица праха, наполнявшего Иудушку, перешла и в него. Еле-еле он передвигал тарелками, дул в стаканы, смотрел через них
на свет. Ровно в час сели за
стол.
Перед ним стояла тарелка с супом, но он не прикасался к ней и до того умильно смотрел
на Анниньку, что даже кончик носа у него покраснел. Аннинька торопливо глотала
ложку за
ложкой. Он тоже взялся за
ложку и уж совсем было погрузил ее в суп, но сейчас же опять положил
на стол.
А хозяйка возмущенно бросила
ложку на стол и закричала мужу...
В праздничные вечера в домах и в палисадниках шипели самовары, и, тесно окружая
столы, нарядно одетые семьи солидных людей пили чай со свежим вареньем, с молодым мёдом. Весело побрякивали оловянные
ложки, пели птицы
на косяках окон, шумел неторопливый говор, плавал запах горящих углей, жирных пирогов, помады, лампадного масла и дёгтя, а в сетях бузины и акации мелькали, любопытно поглядывая
на улицу, бойкие глаза девиц.
Деревянная
ложка в руке Палаги дрожала, лицо её покрылось красными пятнами. Все за
столом не глядели друг
на друга. Матвей ясно видел, что все знают какую-то тайну. Ему хотелось ободрить мачеху, он дважды погладил её колено, а она доверчиво прижалась к нему.
— Да она и теперь еще около Москвы летает, — сказал Кирша, положа
на стол деревянную
ложку, которою ел толокно.
На другой половине
стола мигом явился графинчик с водкой, икра, балык, тарелки с княжескими гербами и серебряные
ложки.
— А то, что прежде отца в петлю не суйся, жди термину: скомандую «таскай со всем», так и лезь за говядиной, а то ишь ты! Ну-ка, Сенька, подлей еще! — сказал Пашка, подавая грязному кашевару чашку. Тот плеснул щей и поставил
на стол. Хлебнули еще несколько раз, Пашка постучал
ложкой в край чашки. Это было сигналом таскать говядину. Затем была подана белая пшенная каша с постным, из экономии, маслом. Ее, кроме Луговского и Вороны, никто не ел.
Он машинально побрел во двор дома. Направо от ворот стояла дворницкая сторожка, окно которой приветливо светилось. «Погреться хоть», — решил он и, подойдя к двери, рванул за скобу. Что-то треснуло, и дверь отворилась. Сторожка была пуста,
на столе стояла маленькая лампочка. Подле лампы лежал каравай хлеба, столовый нож, пустая чашка и
ложка.
Пока он рассматривал альбом и стоял перед зеркалом, в это время в кухне и около нее, в сенях, Самойленко, без сюртука и без жилетки, с голой грудью, волнуясь и обливаясь потом, суетился около
столов, приготовляя салат, или какой-нибудь соус, или мясо, огурцы и лук для окрошки, и при этом злобно таращил глаза
на помогавшего ему денщика и замахивался
на него то ножом, то
ложкой.
На столе стояли неубранные тарелки после чьего-то обеда, лежала замаранная салфетка и валялись только что бывшие в употреблении нож, вилка и
ложка.
Он черпал серебряною
ложкой из тарелки малину с молоком, вкусно глотал, чмокал толстыми губами и, после каждого глотка, сдувал белые капельки с редких усов кота. Прислуживая ему, одна девушка стояла у
стола, другая — прислонилась к стволу липы, сложив руки
на груди, мечтательно глядя в пыльное, жаркое небо. Обе они были одеты в легкие платья сиреневого цвета и почти неразличимо похожи одна
на другую.
Подали ему суп, он взял
ложку, но вдруг, не успев зачерпнуть, бросил
ложку на стол и чуть не вскочил со стула. Одна неожиданная мысль внезапно осенила его: в это мгновение он — и бог знает каким процессом — вдруг вполне осмыслил причину своей тоски, своей особенной отдельной тоски, которая мучила его уже несколько дней сряду, все последнее время, бог знает как привязалась и бог знает почему не хотела никак отвязаться; теперь же он сразу все разглядел и понял, как свои пять пальцев.
В столовую подали ужинать.
На большие
столы без скатертей поставили по нескольку деревянных крашеных и золоченых мисок с жидкою пшенною кашицею; больные уселись
на лавки; им раздали по ломтю черного хлеба. Ели деревянными
ложками человек по восьми из одной миски. Некоторым, пользовавшимся улучшенной пищей, подали отдельно. Наш больной, быстро проглотив свою порцию, принесенную сторожем, который позвал его в его комнату, не удовольствовался этим и пошел в общую столовую.
Собирая
на стол чайную посуду и бутылки, она ощупывала глазами углы, мимоходом постучала пальцами по чернильнице из какого-то белого металла, стоявшей
на конторке, незаметно взвесила
на руке чайные
ложки и одобрительно покачала головой.
Приподняв брови, он беспокойно стучал донцем
ложки о край
стола и смотрел
на Николая круглыми глазами филина; они уже выцвели, и зрачки их были покрыты частою сетью тонких красных жилок.
Гараська старается проглотить, давится и, бросив
ложку, падает головой
на стол, прямо
на сальное пятно, только что им произведенное. Из груди его снова вырывается тот жалобный и грубый вой, который так смутил Баргамота. Детишки, уже переставшие было обращать внимания
на гостя, бросают свои
ложки и дискантом присоединяются к его тенору. Баргамот с растерянною и жалкою миной смотрит
на жену.
К
столу у каждого прибора были прикреплены
на цепочках
ложка, вилка и ножик.
Досадно только, что приходится обедать с сеткой
на столе и проделывать самые ухищренные движения, чтобы донести до рта
ложку супа.
Завтрак начался с так называемой «рисовой» закуски — это нечто вроде винегрета из разной снеди, стоявшей
на тарелках
на столе: мяса, рыбы, дичи, яиц, пикулей, анчоусов и т.д. Каждый накладывал себе
на тарелку всего понемногу, прибавлял к этому рису и, смешав все вместе, поливал обильно перечным керри (соусом) и ел
ложкой.
Кто-то невидимый наложил ей
на тарелку горячей каши, сдобренной маслом… Она машинально ела, изнемогая от усталости, пока
ложка не выпала у нее из рук, а стриженая головка не упала
на стол, больно ударившись о его деревянную доску.
Мы вошли в комнаты и смирно расселись по стульям. Княгине, страшно соскучившейся об нашей компании, понравилось это смирение. Она нас оставила обедать. За обедом одного из нас, уронившего
ложку, она выбранила разиней и упрекнула нас, что мы не умеем держать себя за
столом. Мы погуляли с Олей, остались переночевать…Переночевали и другую ночь и застряли
на Зеленой Косе до самого сентября. Мир склеился сам собой.
В домике было две комнаты: одна столовая, другая спальня. Девочка вошла в столовую и увидела
на столе три чашки с похлебкой. Первая чашка, очень большая, была Михайлы Ивановичева. Вторая чашка, поменьше, была Настасьи Петровнина; третья, синенькая чашечка, была Мишуткина. Подле каждой чашки лежала
ложка: большая, средняя и маленькая.
Подходит Феона и, сердито тыкая в стороны своими пухлыми локтями, ставит перед приятелями зеленые щи в миске. Начинается громкое хлебание и чавканье. Словно из земли вырастают три собаки и кошка. Они стоят перед
столом и умильно поглядывают
на жующие рты. За щами следует молочная каша, которую Феона ставит с такой злобой, что со
стола сыплются
ложки и корки. Перед кашей приятели молча выпивают.
Полковник пил вино.
На столе стояли бутылки. Адъютант писал в большой тетради, а перед ним лежала груда золотых колец, браслетов, часов, серебряных
ложек. Входили казаки с красными лицами и клали
на стол драгоценности.
Доктора позвали обедать… Он съел несколько
ложек щей и, вставши из-за
стола, опять лег
на диван.
Встал солдат из-за
стола, — будто
на сонной картинке пирожок лизнул. В плевательную миску сплюнул. «Покорнейше благодарим». Поманил Илью глазом. Стоит, гад, чурбан чурбаном, с барыниной шеи муху сдувает. Сам небось потом все потроха-крылышки один стрескает. Пошел горький помещик с пустой
ложкой на кухню. Котлы кипят, поросенок
на сковородке скворчит, к бал-параду румянится.
Короче сказать, ест старичок, ест, аж давится, деревянную
ложку по самый черенок в пасть запихивает, с ромом-то каша еще забористее. Под конец едва
ложку до рта доносить стал. Стрескал, стервец, все, да так
на кожаном кресле и уснул, головой в миске, бороду седую со
стола свесивши…
Танечка соскочила со стула, зацепила
ложку, уронила, подняла, положила
на край
стола, она опять упала, опять подняла и с хохотом, семеня своими обтянутыми чулками сытыми ножками, полетела в коридор и в детскую, позади которой была нянина комната. Она было пробежала в детскую, но вдруг позади себя услыхала всхлипывание. Она оглянулась, Вока стоял подле своей кровати и, глядя
на игрушечную лошадь, держал в руке тарелку и горько плакал.
На тарелке ничего не было.
Спит королева. Умильно дышит. Ухнул солдат рому в кашу,
ложку из-за голенища достал, помешал,
на стол поставил. Сам сел в углу перед печкой по-киргизски, да в трубу махорочный дым пускать стал. Нельзя же в таком деле без курева.