Неточные совпадения
— А мы живем и ничего не знаем, — сказал раз Вронский пришедшему к ним поутру Голенищеву. — Ты видел картину Михайлова? — сказал он, подавая ему только что полученную утром русскую газету и указывая
на статью о русском художнике, жившем в том же городе и окончившем картину, о которой давно ходили слухи и которая вперед была куплена. В статье были укоры правительству и
Академии за то, что замечательный художник был лишен всякого поощрения и помощи.
Это все дрянь, чем набивают головы ваши; и
академия, и все те книжки, буквари, и философия — все это ка зна що,я плевать
на все это!
Сам воевода, Адам Кисель, несмотря
на оказываемое покровительство
академии, не вводил их в общество и приказывал держать их построже.
— А поворотись-ка, сын! Экой ты смешной какой! Что это
на вас за поповские подрясники? И эдак все ходят в
академии? — Такими словами встретил старый Бульба двух сыновей своих, учившихся в киевской бурсе и приехавших домой к отцу.
Ярким зимним днем Самгин медленно шагал по набережной Невы, укладывая в памяти наиболее громкие фразы лекции. Он еще издали заметил Нехаеву, девушка вышла из дверей
Академии художеств, перешла дорогу и остановилась у сфинкса, глядя
на реку, покрытую ослепительно блестевшим снегом; местами снег был разорван ветром и обнажались синеватые лысины льда. Нехаева поздоровалась с Климом, ласково улыбаясь, и заговорила своим слабым голосом...
— Мысль о вредном влиянии науки
на нравы — старенькая и дряхлая мысль. В последний раз она весьма умело была изложена Руссо в 1750 году, в его ответе
Академии Дижона. Ваш Толстой, наверное, вычитал ее из «Discours» Жан-Жака. Да и какой вы толстовец, Туробоев? Вы просто — капризник.
— Как прощай: а портрет Софьи!..
На днях начну. Я забросил
академию и не видался ни с кем. Завтра пойду к Кирилову: ты его знаешь?
— Что это за новость? По вашему письму я подумал, не рехнулись ли вы? Ведь у вас есть один талант, отчего бросились опять в сторону? Возьмите карандаш да опять в
академию — да вот купите это. — Он показал
на толстую тетрадь литографированных анатомических рисунков. — Выдумали скульптуру! Поздно… С чего вы это взяли!..
Вот моя
академия, — говорил он, указывая
на беседку, — вот и портик — это крыльцо, а дождь идет — в кабинете: наберется ко мне юности, облепят меня.
Он нарочно станет думать о своих петербургских связях, о приятелях, о художниках, об
академии, о Беловодовой — переберет два-три случая в памяти, два-три лица, а четвертое лицо выйдет — Вера. Возьмет бумагу, карандаш, сделает два-три штриха — выходит ее лоб, нос, губы. Хочет выглянуть из окна в сад, в поле, а глядит
на ее окно: «Поднимает ли белая ручка лиловую занавеску», как говорит справедливо Марк. И почем он знает? Как будто кто-нибудь подглядел да сказал ему!
Они еще пуще обиделись и начали меня неприлично за это ругать, а я как раз,
на беду себе, чтобы поправить обстоятельства, тут и рассказал очень образованный анекдот про Пирона, как его не приняли во французскую
академию, а он, чтоб отмстить, написал свою эпитафию для надгробного камня...
Раз пять или шесть Лопухов был
на своем новом уроке, прежде чем Верочка и он увидели друг друга. Он сидел с Федею в одном конце квартиры, она в другом конце, в своей комнате. Но дело подходило к экзаменам в
академии; он перенес уроки с утра
на вечер, потому что по утрам ему нужно заниматься, и когда пришел вечером, то застал все семейство за чаем.
Тотчас же составилась партия, и Лопухов уселся играть.
Академия на Выборгской стороне — классическое учреждение по части карт. Там не редкость, что в каком-нибудь нумере (т, е. в комнате казенных студентов) играют полтора суток сряду. Надобно признаться, что суммы, находящиеся в обороте
на карточных столах, там гораздо меньше, чем в английском клубе, но уровень искусства игроков выше. Сильно игрывал в свое-то есть в безденежное — время и Лопухов.
Лопухов был какой человек? в гимназии по — французски не выучивались, а по — немецки выучивались склонять der, die, das с небольшими ошибками; а поступивши в
Академию, Лопухов скоро увидел, что
на русском языке далеко не уедешь в науке: он взял французский словарь, да какие случились французские книжонки, а случились...
И действительно, она порадовалась; он не отходил от нее ни
на минуту, кроме тех часов, которые должен был проводить в гошпитале и
Академии; так прожила она около месяца, и все время были они вместе, и сколько было рассказов, рассказов обо всем, что было с каждым во время разлуки, и еще больше было воспоминаний о прежней жизни вместе, и сколько было удовольствий: они гуляли вместе, он нанял коляску, и они каждый день целый вечер ездили по окрестностям Петербурга и восхищались ими; человеку так мила природа, что даже этою жалкою, презренною, хоть и стоившею миллионы и десятки миллионов, природою петербургских окрестностей радуются люди; они читали, они играли в дурачки, они играли в лото, она даже стала учиться играть в шахматы, как будто имела время выучиться.
— Люди переменяются, Вера Павловна. Да ведь я и страшно работаю, могу похвалиться. Я почти ни у кого не бываю: некогда, лень. Так устаешь с 9 часов до 5 в гошпитале и в
Академии, что потом чувствуешь невозможность никакого другого перехода, кроме как из мундира прямо в халат. Дружба хороша, но не сердитесь, сигара
на диване, в халате — еще лучше.
В Медицинской
академии есть много людей всяких сортов, есть, между прочим, и семинаристы: они имеют знакомства в Духовной
академии, — через них были в ней знакомства и у Лопухова. Один из знакомых ему студентов Духовной
академии, — не близкий, но хороший знакомый, — кончил курс год тому назад и был священником в каком-то здании с бесконечными коридорами
на Васильевском острове. Вот к нему-то и отправился Лопухов, и по экстренности случая и позднему времени, даже
на извозчике.
Они должны были в том году кончить курс и объявили, что будут держать (или, как говорится в
Академии: сдавать) экзамен прямо
на степень доктора медицины; теперь они оба работали для докторских диссертаций и уничтожали громадное количество лягушек; оба они выбрали своею специальностью нервную систему и, собственно говоря, работали вместе; но для диссертационной формы работа была разделена: один вписывал в материалы для своей диссертации факты, замечаемые обоими по одному вопросу, другой по другому.
У нас правительство, презирая всякую грамотность, имеет большие притязания
на литературу, и в то время как в Англии, например, совсем нет казенных журналов, у нас каждое министерство издает свой,
академия и университеты — свои.
В этих переменах именно и бросается в глаза внутреннее единство, связующее их, от диссертации, написанной
на школьную задачу безансонской
академии, до недавнего вышедшего carmen horrendum [ужасающей песни (лат.).] биржевого распутства, тот же порядок мыслей, развиваясь, видоизменяясь, отражая события, идет и через «Противоречия» политической экономии, и через его «Исповедь», и через его «журнал».
Немецкая наука, и это ее главный недостаток, приучилась к искусственному, тяжелому, схоластическому языку своему именно потому, что она жила в
академиях, то есть в монастырях идеализма. Это язык попов науки, язык для верных, и никто из оглашенных его не понимал; к нему надобно было иметь ключ, как к шифрованным письмам. Ключ этот теперь не тайна; понявши его, люди были удивлены, что наука говорила очень дельные вещи и очень простые
на своем мудреном наречии; Фейербах стал первый говорить человечественнее.
Доктор выпросил ему позволение ходить
на лекции медико-хирургической
академии; молодой человек был с способностями, выучился по-латыни, по-немецки и лечил кой-как.
Труд его очень скоро обратил
на себя внимание не только немецких ученых, но и парижской
Академии наук.
Решение образовать Религиозно-философскую
академию было принято
на квартире секретаря YMCA — П. Ф.
Деятельность Религиозно-философской
академии открылась моим публичным докладом
на тему о религиозном смысле русской революции,
на котором были высказаны некоторые мысли, чуждые эмиграции.
Значение Вольной
академии духовной культуры было в том, что в эти тяжелые годы она была, кажется, единственным местом, в котором мысль протекала свободно и ставились проблемы, стоявшие
на высоте качественной культуры.
Интересно, что, когда меня высылали из советской России, мне сказал любопытную фразу мягкий и сравнительно культурный коммунист К. Он был председателем
Академии художественных наук, членом которой я был. «В Кремле надеются, что, попав в Западную Европу, вы поймете,
на чьей стороне правда».
Несмелов, скромный профессор Казанской духовной
академии, намечает возможность своеобразной и во многом новой христианской философии [Я, кажется, первый обратил внимание
на Несмелова в статье «Опыт философского оправдания христианства», напечатанной в «Русской мысли» 35 лет тому назад.].
На собраниях председательствовал ректор Петербургской духовной
академии, епископ Сергий, потом Патриарх Московский.
Сие исполнил он, написав оду
на победу, одержанную российскими войсками над турками и татарами, и
на взятие Хотина, которую из Марбурга он прислал в
Академию наук.
Я положил умереть в Павловске,
на восходе солнца и сойдя в парк, чтобы не обеспокоить никого
на даче. Мое «Объяснение» достаточно объяснит всё дело полиции. Охотники до психологии и те, кому надо, могут вывести из него всё, что им будет угодно. Я бы не желал, однако ж, чтоб эта рукопись предана была гласности. Прошу князя сохранить экземпляр у себя и сообщить другой экземпляр Аглае Ивановне Епанчиной. Такова моя воля. Завещаю мой скелет в Медицинскую
академию для научной пользы.
Меценатствовавший заводовладелец Устюжанинов был доволен успехами своей «
академии» и мечтал о том времени, когда своих крепостных самородков-управителей заменит
на заводах европейски-образованными специалистами.
Устюжанинов не поскупился
на средства для своей «
академии», как он называл своих заграничных учеников.
— К воскресным школам! Нет, нам надо дело делать, а они частенько там… Нет, мы сами по себе. Вы только идите со мною к Беку, чтоб не заподозрил, что это я один варганю. А со временем я вам дам за то кафедру судебной медицины в моей
академии. Только нет, — продолжал он, махнув весело рукою, — вы неисправимы. Бегучий господин. Долго не посидите
на одном месте. Провинция да идеализм загубили вас.
— Господин Сперанский, как, может быть, небезызвестно вам, первый возымел мысль о сем училище, с тем намерением, чтобы господа семинаристы, по окончании своего курса наук в
академии, поступали в оное для изучения юриспруденции и, так как они и без того уже имели ученую степень, а также и число лет достаточное, то чтобы сообразно с сим и получали высший чин — 9-го класса; но богатые аристократы и дворянство наше позарились
на сие и захватили себе…
Вы скажите матери, что я не больше пяти лет буду ей в тягость и что, по выходе из
академии, не только не обращусь к ней за помощью, но, пожалуй, даже возвращу все ее траты
на меня.
— A d'autres, mon cher! Un vieux sournois, comme moi, ne se laisse pas tromper si facilement. [Говори это другим, мой дорогой! Старую лисицу вроде меня не так-то легко провести (франц.)] Сегодня к вам лезут в глаза с какою-нибудь Медико-хирургическою
академиею, а завтра
на сцену выступит уже вопрос об отношениях женщины к мужчине и т. д. Connu! [Знаем! (франц.)]
Куроед, совместивший в своем одном лице всю
академию нравственных и политических наук! Куроед-сердцеведец, куроед-психолог, куроед-политикан! Куроед, принимающий
на себя расценку обывательских убеждений и с самым невозмутимым видом одним выдающий аттестат благонадежности, а другим — аттестат неблагонадежности!
Что они не посещают Медико-хирургической
академии — mais c'est simplement parce qu'elles s'en moquent bien… de l'academie! [так это просто потому, что им наплевать
на нее…
на академию (франц.)]
Потом пили за здоровье Николаева и за успех его
на будущей службе в генеральном штабе, пили в таком духе, точно никогда и никто не сомневался, что ему действительно удастся наконец поступить в
академию. Потом, по предложению Шурочки, выпили довольно вяло за именинника Ромашова; пили за присутствующих дам и за всех присутствующих, и за всех вообще дам, и за славу знамен родного полка, и за непобедимую русскую армию…
Имя его записано в
академии на золотую доску.
Эти мысли, вызванные в нем столкновением с Смоковниковым, вместе с неприятностями по гимназии, происшедшими от этого столкновения, — именно, выговор, замечание, полученное от начальства, — заставили его принять давно уже, со смерти жены, манившее его к себе решение: принять монашество и избрать ту самую карьеру, по которой пошли некоторые из его товарищей по
академии, из которых один был уже архиереем, а другой архимандритом
на вакансии епископа.
Когда мне исполнится двадцать три года, я женюсь
на ней, а затем непременно, во что бы то ни стало, поступаю в
Академию генерального штаба.
В войну 1877–1879 годов он очень быстро дослужился до чина полковника, несмотря
на то, что был мало образован, или, как он сам выражался, кончил только «медвежью
академию».
Сахар в пакете, в бумаге колбаса, сыр и калачи или булки, которые рвали руками. Вешали пальто
на гвозди, вбитые в стену, где попало. Приходили Антоша Чехонте, Е. Вернер, М. Лачинов, тогда еще студент Петровской
академии, Н. Кичеев, П. Кичеев, Н. Стружкин и еще кое-кто.
Он оставил всё свое огромное состояние
на фабрики и
на положительные науки, свой скелет студентам, в тамошнюю
академию, а свою кожу
на барабан, с тем чтобы денно и нощно выбивать
на нем американский национальный гимн.
Хочу завещать мой скелет в
академию, но с тем, с тем, однако, чтобы
на лбу его был наклеен
на веки веков ярлык со словами: «Раскаявшийся вольнодумец».
Потому, когда я пожаловался
на него, государь чрезвычайно разгневался; но тут
на помощь к Фотию не замедлили явиться разные друзья мои: Аракчеев [Аракчеев Алексей Андреевич (1769—1834) — временщик, обладавший в конце царствования Александра I почти неограниченной властью.], Уваров [Уваров Сергей Семенович (1786—1855) — министр народного просвещения с 1833 года.], Шишков [Шишков Александр Семенович (1754—1841) — адмирал, писатель, президент Российской
академии, министр народного просвещения с 1824 по 1828 год.], вкупе с девой Анной, и стали всевозможными путями доводить до сведения государя, будто бы ходящие по городу толки о том, что нельзя же оставлять министром духовных дел человека, который проклят анафемой.
Сверстов, начиная с самой первой школьной скамьи, — бедный русак, по натуре своей совершенно непрактический, но бойкий
на слова, очень способный к ученью, — по выходе из медицинской
академии, как один из лучших казеннокоштных студентов, был назначен флотским врачом в Ревель, куда приехав, нанял себе маленькую комнату со столом у моложавой вдовы-пасторши Эмилии Клейнберг и предпочел эту квартиру другим с лукавою целью усовершенствоваться при разговорах с хозяйкою в немецком языке, в котором он был отчасти слаб.
Мне хотелось поговорить с ним, когда он трезв, но трезвый он только мычал, глядя
на все отуманенными, тоскливыми глазами. От кого-то я узнал, что этот
на всю жизнь пьяный человек учился в казанской
академии, мог быть архиереем, — я не поверил этому. Но однажды, рассказывая ему о себе, я упомянул имя епископа Хрисанфа; октавист тряхнул головою и сказал...