Неточные совпадения
Перед
городом лениво текла мутноватая река, над ним всходило солнце со стороны монастырского
кладбища и не торопясь, свершив свой путь, опускалось за бойнями,
на огородах.
Было за полдень давно. Над
городом лежало оцепенение покоя, штиль
на суше, какой бывает
на море штиль широкой, степной, сельской и городской русской жизни. Это не
город, а
кладбище, как все эти
города.
Один водил, водил по грязи, наконец повел в перелесок, в густую траву, по тропинке, совсем спрятавшейся среди кактусов и других кустов, и вывел
на холм, к
кладбищу, к тем огромным камням, которые мы видели с моря и приняли сначала за
город.
У него уже была своя пара лошадей и кучер Пантелеймон в бархатной жилетке. Светила луна. Было тихо, тепло, но тепло по-осеннему. В предместье, около боен, выли собаки. Старцев оставил лошадей
на краю
города, в одном из переулков, а сам пошел
на кладбище пешком. «У всякого свои странности, — думал он. — Котик тоже странная, и — кто знает? — быть может, она не шутит, придет», — и он отдался этой слабой, пустой надежде, и она опьянила его.
Кому в самом деле придет серьезно в голову назначать свидание ночью, далеко за
городом,
на кладбище, когда это легко можно устроить
на улице, в городском саду?
— Видел. У моей двери тоже. Ну, до свиданья! До свиданья, свирепая женщина. А знаете, друзья, драка
на кладбище — хорошая вещь в конце концов! О ней говорит весь
город. Твоя бумажка по этому поводу — очень хороша и поспела вовремя. Я всегда говорил, что хорошая ссора лучше худого мира…
Наконец, помогая друг другу, мы торопливо взобрались
на гору из последнего обрыва. Солнце начинало склоняться к закату. Косые лучи мягко золотили зеленую мураву старого
кладбища, играли
на покосившихся крестах, переливались в уцелевших окнах часовни. Было тихо, веяло спокойствием и глубоким миром брошенного
кладбища. Здесь уже мы не видели ни черепов, ни голеней, ни гробов. Зеленая свежая трава ровным, слегка склонявшимся к
городу пологом любовно скрывала в своих объятиях ужас и безобразие смерти.
Солнце недавно еще село за гору.
Город утонул в лилово-туманной тени, и только верхушки тополей
на острове резко выделялись червонным золотом, разрисованные последними лучами заката. Мне казалось, что с тех пор, как я явился сюда,
на старое
кладбище, прошло не менее суток, что это было вчера.
С такими мыслями он часто бродил теперь по
городу в теплые ночи конца мая. Незаметно для самого себя он избирал все одну и ту же дорогу — от еврейского
кладбища до плотины и затем к железнодорожной насыпи. Иногда случалось, что, увлеченный этой новой для него страстной головной работой, он не замечал пройденного пути, и вдруг, приходя в себя и точно просыпаясь, он с удивлением видел, что находится
на другом конце
города.
В отдаленных краях Сибири, среди степей, гор или непроходимых лесов, попадаются изредка маленькие
города, с одной, много с двумя тысячами жителей, деревянные, невзрачные, с двумя церквами — одной в
городе, другой
на кладбище, —
города, похожие более
на хорошее подмосковное село, чем
на город.
По воскресеньям молодежь ходила
на кулачные бои к лесным дворам за Петропавловским
кладбищем, куда собирались драться против рабочих ассенизационного обоза и мужиков из окрестных деревень. Обоз ставил против
города знаменитого бойца — мордвина, великана, с маленькой головой и больными глазами, всегда в слезах. Вытирая слезы грязным рукавом короткого кафтана, он стоял впереди своих, широко расставя ноги, и добродушно вызывал...
Он говорит лениво, спокойно, думая о чем-то другом. Вокруг тихо, пустынно и невероятно, как во сне. Волга и Ока слились в огромное озеро; вдали,
на мохнатой горе, пестро красуется
город, весь в садах, еще темных, но почки деревьев уже набухли, и сады одевают дома и церкви зеленоватой теплой шубой. Над водою стелется густо пасхальный звон, слышно, как гудит
город, а здесь — точно
на забытом
кладбище.
Встретился ей извозчик порожнем, но она не наняла его: пожалуй, завезет ее за
город, ограбит и бросит
на кладбище (за чаем рассказывала прислуга: был такой случай).
Чичиков, Плюшкин, Петух, генерал Бетрищев, Костанжогло, отец и благодетель
города полициймейстер, прокурор, председатель гражданской палаты, дама просто приятная и дама приятная во всех отношениях — все это примерло и свезено
на кладбище.
— А может быть, еще не хватились, может, и смена не приходила, — вскрикнул Воронов и выбежал
на опушку
кладбища,
на вал и, раздвинув кусты, посмотрел вперед. Далеко перед ним раскинулся горизонт. Налево, весь утопающий в зелени садов,
город с сияющими
на солнце крестами церквей, веселый, радостный, не такая темная масса, какой он казался ночью… направо мелкий лесок, левей его дерновая, зеленая горка, а рядом с ней выкрашенная в казенный цвет, белыми и черными угольниками, будка, подле порохового погреба.
— Слышно, будто хотите вы схоронить родителя
на своём
кладбище, так ли, нет ли? Это, Пётр Ильич, нам,
городу, обида будет, как будто вы не желаете знаться с нами и в дружбе жить не согласны, так ли, нет ли?
— Знаю. Спаси тебя Христос. Хороните
на своём,
на нашем
кладбище, не в
городе. Не хочу там, ну их…
Город имеет форму намогильного креста: в комле — женский монастырь и
кладбище, вершину — Заречье — отрезала Путаница, па левом крыле — серая от старости тюрьма, а
на правом — ветхая усадьба господ Бубновых, большой, облупленный и оборванный дом: стропила па крыше его обнажены, точно ребра коня, задранного волками, окна забиты досками, и сквозь щели их смотрит изнутри дома тьма и пустота.
Он видел, как все, начиная с детских, неясных грез его, все мысли и мечты его, все, что он выжил жизнию, все, что вычитал в книгах, все, об чем уже и забыл давно, все одушевлялось, все складывалось, воплощалось, вставало перед ним в колоссальных формах и образах, ходило, роилось кругом него; видел, как раскидывались перед ним волшебные, роскошные сады, как слагались и разрушались в глазах его целые
города, как целые
кладбища высылали ему своих мертвецов, которые начинали жить сызнова, как приходили, рождались и отживали в глазах его целые племена и народы, как воплощалась, наконец, теперь, вокруг болезненного одра его, каждая мысль его, каждая бесплотная греза, воплощалась почти в миг зарождения; как, наконец, он мыслил не бесплотными идеями, а целыми мирами, целыми созданиями, как он носился, подобно пылинке, во всем этом бесконечном, странном, невыходимом мире и как вся эта жизнь, своею мятежною независимостью, давит, гнетет его и преследует его вечной, бесконечной иронией; он слышал, как он умирает, разрушается в пыль и прах, без воскресения,
на веки веков; он хотел бежать, но не было угла во всей вселенной, чтоб укрыть его.
Выехали за
город и побежали рысью по большой дороге. Здесь уже не пахло акацией и сиренью, не слышно было музыки, но зато пахло полем, зеленели молодые рожь и пшеница, пищали суслики, каркали грачи. Куда ни взглянешь, везде зелено; только кое-где чернеют бахчи да далеко влево
на кладбище белеет полоса отцветающих яблонь.
Пройдя версты полторы от мукомольни, нужно поворачивать к
городу влево мимо
кладбища. У поворота
на углу
кладбища стоит каменная ветряная мельница, а возле нее небольшая хатка, в которой живет мельник. Миновали мы мельницу и хатку, повернули влево и дошли до ворот
кладбища. Тут Кисочка остановилась и сказала...
Приятели закусили, выпили и
на паре поехали за
город,
на кладбище.
Палтусов поблагодарил. Ему надо было заехать в
город; но он поспеет
на кладбище к тому времени, когда будут опускать гроб в могилу.
К ночи началась суета, поднимающаяся в доме богатой покойницы… Но Евлампий Григорьевич с суеверным страхом заперся у себя в кабинете. Он чувствовал еще обиду напутственных слов своей жены. Вот снесут ее
на кладбище, и тогда он будет сам себе господин и покажет всему
городу,
на что он способен и без всяких помочей… Еще несколько дней — и его брошюра готова, прочтут ее и увидят,"каков он есть человек"!
25 декабря 1761 года императрица Елизавета Петровна внезапно скончалась. По преданию, смерть государыни предсказала известная тогда петербургским жителям юродивая Ксения, могила которой
на Смоленском
кладбище и до сих пор пользуется особым уважением у народа. Ксения накануне кончины императрицы ходила по
городу и говорила...
Выехали за
город, миновали еврейское
кладбище — и перед нами открылся широкий Миусский лиман с церквами
на том берегу.
Обозу было велено остаться
на месте сбора, верстах в двух за плотиною под горой, не доходя
города; одной партии, могилёвским чиновникам и гимназистам, приказано занять позицию у белой церкви, а двум прочим, из уездных ревнителей, стать у еврейского
кладбища.
В самой Москве были приняты следующие гигиенические меры: в черте
города было запрещено хоронить и приказано умерших отвозить
на вновь устроенные
кладбища, число которых возросло до десяти, кроме того, велено погребать в том платье, в котором больные умерли. Фабричным с суконных фабрик было приказано явиться в карантин, неявившихся велено бить плетьми. Сформирован был батальон сторожей из городских обывателей и наряжен в особые костюмы.
Смерть государыни была совершенно неожиданная и внезапная. Она умерла в Царском Селе, в самый день Рождества Христова, 25 декабря 1761 года. По преданию, смерть императрицы предсказала петербургским жителям известная в то время юродивая Ксения, могила которой
на Смоленском
кладбище и до сих пор пользуется особенным народным уважением. Накануне кончины государыни Ксения ходила по
городу и говорила...
«Ходатайство тетки не увенчалось успехом… Винкель перед отъездом из родного
города должен был неминуемо пережить позорный столб, но гордая тетка настояла
на своем: накануне гражданской казни Винкель отравился. Его похоронили за
кладбищем, в том месте, где хоронили самоубийц»…
Ясные с темной поволокой глаза молодой вдовы были очень мало заплаканы, и чуть только она с свекром выехала с
кладбища на поле, отделяющее могилки от
города, эти ясные глаза совсем высохли и взглянули из-под густых ресниц своих еще чище, чем смотрели доселе.
Ясные с темной поволокой глаза молодой вдовы были очень мало заплаканы, и чуть только она со свекром выехала с
кладбища на поле, отделяющее могилки от
города, эти ясные глаза совсем высохли и взглянули из-под густых ресниц своих еще чище, чем смотрели доселе.
Моя камера находится
на высоте пятого этажа, и в решетчатое окно открывается прекрасный вид
на далекий
город и часть пустынного поля, уходящего направо; налево же, вне пределов моего зрения, продолжается предместье
города и находится, как мне сказали, церковь с прилегающим к ней городским
кладбищем. О существовании церкви и даже
кладбища я знал, впрочем, и раньше по печальному перезвону колоколов, какого требует обычай при погребении умерших.