Неточные совпадения
Он женился
на ней, как только минул срок траура, и, покинув министерство уделов, куда по протекции
отец его записал, блаженствовал со своею Машей сперва
на даче около Лесного института, потом в городе, в маленькой и хорошенькой квартире, с чистою лестницей и холодноватою гостиной, наконец — в деревне, где он поселился окончательно и где у него в скором времени родился сын Аркадий.
Надо признаться, что ему везло-таки счастье, так что он, уж и не говоря об интересной болезни своей, от которой лечился в Швейцарии (ну можно ли лечиться от идиотизма, представьте себе это?!!), мог бы доказать собою верность русской пословицы: «Известному разряду людей — счастье!» Рассудите сами: оставшись еще грудным ребенком по смерти
отца, говорят, поручика, умершего под судом за внезапное исчезновение в картишках всей ротной суммы, а может быть, и за пересыпанную с излишком
дачу розог подчиненному (старое-то время помните, господа!), наш барон взят был из милости
на воспитание одним из очень богатых русских помещиков.
Отцу, вероятно, самому уже не хотелось более оставаться
на даче; но, видно, он успел упросить матушку не затевать истории.
— По городу ходят слухи, — продолжал Сергей Степаныч, — что родная дочь Василия Михайлыча Попова явилась к шефу жандармов и объявила, что
отец заставляет ее ходить
на их там
дачах на собрания к Екатерине Филипповне, и когда она не хотела этого делать, он бил ее за то, запирал в комнате и не кормил.
— А конечно; он еще более; ему, кроме добавочных и прибавочных, дают и
на дачу, и
на поездку за границу, и
на воспитание детей; да в прошедшем году он дочь выдавал замуж, — выдали
на дочь, и
на похороны
отца, и он и его брат оба выпросили: зачем же ему брать взятки? Да ему их и не дадут.
Лет 17 назад, когда ей было 22 года, она
на даче в Химках познакомилась с теперешним своим мужем Панауровым, помещиком, влюбилась и вышла за него замуж против воли
отца, тайно.
Я пошел.
Отец уже сидел за столом и чертил план
дачи с готическими окнами и с толстою башней, похожею
на пожарную каланчу, — нечто необыкновенно упрямое и бездарное. Я, войдя в кабинет, остановился так, что мне был виден этот чертеж. Я не знал, зачем я пришел к
отцу, но помню, когда я увидел его тощее лицо, красную шею, его тень
на стене, то мне захотелось броситься к нему
на шею и, как учила Аксинья, поклониться ему в ноги; но вид
дачи с готическими окнами и с толстою башней удержал меня.
— Итак, господа,
отец будет ждать вас запросто, в восемь часов вечера, в четверг…
Дача такая-то… Это
на шоссе. Слышишь, папа, эти господа будут у нас вечером в четверг.
Тюменев, отобедав, вскоре собрался ехать
на дачу: должно быть, его там что-то такое очень беспокоило. При прощании он взял с Бегушева честное слово завтра приехать к нему в Петергоф
на целый день. Бегушев обещал. Когда граф Хвостиков, уезжавший тоже с Тюменевым вместе, садясь в коляску, пошатнулся немного — благодаря выпитому шампанскому, то Тюменев при этом толкнул еще его ногой: злясь
на дочь, он вымещал свой гнев и
на отце.
Простите за тривиальное словцо, но мне было не до высокого слога… потому что ведь все, что только ни было в Петербурге, или переехало, или переезжало
на дачу; потому что каждый почтенный господин солидной наружности, нанимавший извозчика,
на глазах моих тотчас же обращался в почтенного
отца семейства, который после обыденных должностных занятий отправляется налегке в недра своей фамилии,
на дачу; потому что у каждого прохожего был теперь уже совершенно особый вид, который чуть-чуть не говорил всякому встречному: «Мы, господа, здесь только так, мимоходом, а вот через два часа мы уедем
на дачу».
— Только вот как же ее костюм-с? Потому-с в такой знатный дом, да еще
на даче-с, сами знаете… Сердце отца-с!
Осенью мы долго, долго, до ранних черных вечеров и поздних темных утр заживались в Тарусе,
на своей одинокой — в двух верстах от всякого жилья —
даче, в единственном соседстве (нам — минуту сбежать, тем — минуту взойти) реки — Оки («Рыбы мало ли в реке!»), — но не только рыбы, потому что летом всегда кто-нибудь тонул, чаще мальчишки — опять затянуло под плот, — но часто и пьяные, а часто и трезвые, — и однажды затонул целый плотогон, а тут еще дедушка Александр Данилович умер, и мать с
отцом уехали
на сороковой день и потом остались из-за завещания, и хотя я знала, что это грех — потому что дедушка совсем не утонул, а умер от рака — от рака?
И Лиза засела между четырьмя стенами. Она не позволяла себе выходить ни
на двор, ни
на террасу. Ей можно было видеть небо только из-за оконной занавески… К ее несчастью, папаша Ивана Петровича всё время был под открытым небом и спал даже
на террасе. Обыкновенно
отец Петр, маленький попик, в коричневой рясе и в цилиндре с поднятыми краями, медленно разгуливал вокруг
дач и с любопытством поглядывал сквозь свои дедовские очки
на «неведомые земли».
Ваня и Нина в ужасе. Смерть в помойке, помимо своей жестокости, грозит еще отнять у кошки и деревянной лошади их детей, опустошить ящик, разрушить планы будущего, того прекрасного будущего, когда один кот будет утешать свою старуху-мать, другой — жить
на даче, третий — ловить крыс в погребе… Дети начинают плакать и умолять пощадить котят.
Отец соглашается, но с условием, чтобы дети не смели ходить в кухню и трогать котят.
— Ах, папа! — кричал старший, Сережа, тормоша
отца. — Как нам будет весело жить в этом маленьком хуторском домике! Это далеко не то, что
на даче. И какой ты милый, папа, что купил этот хуторок.
Неелов пропадал у него
на даче с утра до вечера, гоняясь за двумя зайцами, обыгрывая
отца и расставляя тенета богатейшей московской невесте.