Но при таких закладах случался и другой оборот дела, не совсем, впрочем, неожиданный: заложивший и получивший деньги немедленно, без дальних разговоров, шел к старшему унтер-офицеру, ближайшему
начальнику острога, доносил о закладе смотровых вещей, и они тотчас же отбирались у ростовщика обратно, даже без доклада высшему начальству.
Неточные совпадения
Везли его в
острог,
А он корил
начальникаИ, на телеге стоючи,
Усоловцам кричал:
— Горе вам, горе, пропащие головы!
Сидел в мое время один смиреннейший арестант целый год в
остроге, на печи по ночам все Библию читал, ну и зачитался, да зачитался, знаете, совсем, да так, что ни с того ни с сего сгреб кирпич и кинул в
начальника, безо всякой обиды с его стороны.
Смотритель
острога был очень высокий и толстый, величественный человек с усами и бакенбардами, загибающимися к углам рта. Он очень строго принял Нехлюдова и прямо объявил, что посторонним лицам свиданья без разрешенья
начальника он допустить не может. На замечание Нехлюдова о том, что его пускали и в столицах, смотритель отвечал...
Несмотря на то, что генерал не разрешил ему посещения
острога утром, Нехлюдов, зная по опыту, что часто то, чего никак нельзя достигнуть у высших
начальников, очень легко достигается у низших, решил всё-таки попытаться проникнуть в
острог теперь с тем, чтобы объявить Катюше радостную новость и, может быть, освободить ее и вместе с тем узнать о здоровье Крыльцова и передать ему и Марье Павловне то, что сказал генерал.
Болтая, он живо в село прилетел.
«Ну, барыни, где становиться?»
— «Вези нас к
начальнику прямо в
острог».
— «Эй, други, не дайте в обиду...
«Да где же вы все запропали?» —
Вдруг снизу донесся неистовый крик.
Смотритель работ появился.
«Уйдите! — сказал со слезами старик. —
Нарочно я, барыня, скрылся,
Теперь уходите. Пора! Забранят!
Начальники люди крутые…»
И словно из рая спустилась я в ад…
И только… и только, родные!
По-русски меня офицер обругал
Внизу, ожидавший в тревоге,
А сверху мне муж по-французски сказал:
«Увидимся, Маша, — в
остроге...
Несмотря ни на какие клейма, кандалы и ненавистные пали
острога, заслоняющие ему божий мир и огораживающие его, как зверя в клетке, — он может достать вина, то есть страшно запрещенное наслаждение, попользоваться клубничкой, даже иногда (хоть и не всегда) подкупить своих ближайших
начальников, инвалидов и даже унтер-офицера, которые сквозь пальцы будут смотреть на то, что он нарушает закон и дисциплину; даже может, сверх торгу, еще покуражиться над ними, а покуражиться арестант ужасно любит, то есть представиться пред товарищами и уверить даже себя хоть на время, что у него воли и власти несравненно больше, чем кажется, — одним словом, может накутить, набуянить, разобидеть кого-нибудь в прах и доказать ему, что он все это может, что все это в «наших руках», то есть уверить себя в том, о чем бедняку и помыслить невозможно.
Пьяный арестант, среди бела дня, в будний день, когда все обязаны были выходить на работу, при строгом
начальнике, который каждую минуту мог приехать в
острог, при унтер-офицере, заведующем каторжными и находящемся в
остроге безотлучно; при караульных, при инвалидах — одним словом, при всех этих строгостях совершенно спутывал все зарождавшиеся во мне понятия об арестантском житье-бытье.
Всё это новое учреждение и весь
острог со всеми его чинами и арестантами по-прежнему остались в ведомстве коменданта как высшего
начальника.
На другой день, когда вывели колодников на работу, солдаты приметили, что Макар Семенов высыпал землю, стали искать в
остроге и нашли дыру.
Начальник приехал в
острог и стал всех допрашивать: кто выкопал дыру? Все отпирались. Те, которые знали, не выдавали Макара Семенова, потому что знали, что за это дело его засекут до полусмерти. Тогда
начальник обратился к Аксенову. Он знал, что Аксенов был справедливый человек, и сказал...
Ни один
начальник не решится взять мужика из плачущей семьи и запереть его в
острог.