Неточные совпадения
Вот наш герой подъехал к сеням;
Швейцара мимо он стрелой
Взлетел по мраморным ступеням,
Расправил волоса рукой,
Вошел. Полна
народу зала;
Музыка уж греметь
устала;
Толпа мазуркой занята;
Кругом и шум и теснота;
Бренчат кавалергарда шпоры;
Летают ножки милых дам;
По их пленительным следам
Летают пламенные взоры,
И ревом скрыпок заглушен
Ревнивый шепот модных жен.
Уставши, наконец, тянуться, выправляться,
С досадою Барбосу он сказал,
Который у воза хозяйского лежал:
«Не правда ль, надобно признаться,
Что в городе у вас
Народ без толку и без глаз?
От волнения Тит в первую минуту не мог сказать слова, а только тяжело дышал. Его худенькое старческое лицо было покрыто потом, а маленькие глазки глядели с
усталою покорностью.
Народ набился в волость, но, к счастью Тита, большинство здесь составляли кержаки.
Накануне народного праздника вечером,
усталый от дневной корреспондентской работы, я прямо из редакции «Русских ведомостей» решил поехать в скаковой павильон на Ходынку и осмотреть оттуда картину поля, куда с полудня шел уже
народ.
— Там, куда мы идем, членов кружка всего четверо. Остальные, в ожидании, шпионят друг за другом взапуски и мне переносят.
Народ благонадежный. Всё это материал, который надо организовать, да и убираться. Впрочем, вы сами
устав писали, вам нечего объяснять.
—
Устала старуха, — говорила бабушка, — домой пора! Проснутся завтра бабы, а ребятишкам-то их припасла Богородица немножко! Когда всего не хватает, так и немножко — годится! Охо-хо, Олеша, бедно живет
народ, и никому нет о нем заботы!
— И видишь, что еще… Пожалуйста, не прими там как-нибудь… того… в дурную сторону. У всякого
народа свой обычай, и в чужой монастырь, как говорится, не ходят со своим
уставом.
Она не
уставала меня расспрашивать подробно обо всем, что занимало и волновало ее первобытное, яркое воображение: о странах и
народах, об явлениях природы, об устройстве земли и вселенной, об ученых людях, о больших городах…
В храме Изиды на горе Ватн-эль-Хав только что отошла первая часть великого тайнодействия, на которую допускались верующие малого посвящения. Очередной жрец — древний старец в белой одежде, с бритой головой, безусый и безбородый, повернулся с возвышения алтаря к
народу и произнес тихим,
усталым голосом...
Я воображаю сии едва вообразимые пространства со всеми их жителями, и думаю: «Екатерина, подобно Божеству, согласила все словом Своим; отдаленные берега Ледовитого моря представляют тот же государственный порядок, которому на берегах величественной Волги или Невы удивляемся;
народы столь различные правятся единым
уставом; части, столь несходные, всеобщим «Учреждением» Монархини приведены в целое, и бесчисленные страны Российские составили разные семейства единого отечества!» Сия мысль восхищает дух мой!
Он был несчастлив во всех предприятиях — Она во всем счастлива; он с каждым шагом вперед — отступал назад — Она беспрерывными шагами текла к своему великому предмету; писала
уставы на мраморе, неизгладимыми буквами; творила вовремя и потому для вечности, и потому никогда дел Своих не переделывала — и потому
народ Российский верил необходимости Ее законов, непременных, подобно законам мира.
Повелев собраться Государственным Чинам или Депутатам из всех судилищ, из всех частей Империи, чтобы они предложили свои мысли о полезных
уставах для государства, Великая говорит: «Наше первое желание есть видеть
народ Российский столь счастливым и довольным, сколь далеко человеческое счастие и довольствие может на сей земле простираться.
Владимир издает уже «
Устав о церковном суде», которым определяется отчасти формальное отношение духовенства к
народу.
С того времени Новгород признавал в князьях своих единственно полководцев и военачальников;
народ избирал власти гражданские и, повинуясь им, повиновался
уставу воли своей.
Ты содрогаешься, о
народ великодушный!.. Да идет мимо нас сей печальный жребий! Будь всегда достоин свободы, и будешь всегда свободным! Небеса правосудны и ввергают в рабство одни порочные
народы. Не страшись угроз Иоанновых, когда сердце твое пылает любовию к отечеству и к святым
уставам его, когда можешь умереть за честь предков своих и за благо потомства!
— Место ли злобе в нашем деле-то? И то
устал народ со зла, право!
На белой колокольне Михаила-архангела, к приходу которого принадлежала Стрелецкая, толкалось в эти дни много праздного разряженного
народа: одни приходили посмотреть на город с высоты, стояли у шатких деревянных перил и грызли семечки из-под полы, чтоб не заругался сторож; другие для забавы звонили, но скоро
уставали и передавали веревку; и только для одного Меркулова праздничный звон был не смехом, не забавой, а делом таким серьезным и важным, в которое нужно вкладывать всю душу.
Сам Василий Борисыч в ряду богомольцев стал, нельзя было ему на клирос к девицам пойти — постороннего
народу много, соблазна бы не было,
устав не дозволяет того.
— Дивлюсь я тебе, Василий Борисыч, — говорил ему Патап Максимыч. — Сколько у тебя на всякое дело уменья, столь много у тебя обо всем знанья, а век свой корпишь над крюковыми книгами [Певчие книги. Крюки — старинные русские ноты, до сих пор обиходные у старообрядцев.], над келейными
уставами да шатаешься по белу свету с рогожскими порученностями. При твоем остром разуме не с келейницами возиться, а торги бы торговать, деньгу наживать и тем же временем бедному
народу добром послужить.
— Не греши праздным словом на Божьих старцев, — уговаривал его паломник. — Потерпи маленько. Иначе нельзя — на то
устав… Опять же
народ пуганый — недобрых людей опасаются. Сам знаешь: кого медведь драл, тот и пенька в лесу боится.
Народ все сбегается, толпа становится больше и больше, бабы держатся друг за друга; но никто не подает помощи. Те, которые только что приходят, подают советы, ахают и на лицах выражают испуг и отчаянье; из тех же, которые собрались прежде, некоторые садятся,
устав стоять, на траву, некоторые возвращаются. Старуха Матрена спрашивает у дочери, затворила ли она заслонку печи; мальчишка в отцовском сюртуке старательно бросает камешки в воду.
Одно только можно сказать: к такому богу и к такой религии совершенно неприложимы слова Геффдинга о лазарете, подбирающем в походе
усталых и раненых, — слова, которые так подходили к религии Достоевского. Скорее вспоминается Ницше: «Кто богат, тот хочет отдавать; гордому
народу нужен бог, чтобы приносить жертвы. Религия, при таких предусловиях, есть форма благодарности. Люди благодарны за самих себя: для этого им нужен бог».
— Ну вот, что ты с ними будешь делать?… Господа! Да ведь невозможно! —
усталым, усовещивающим голосом заговорил он. — Ведь мы подначальные люди, мы не можем даром
народ возить! С нас за это взыскивают… Как остановка будет, пожалуйста, слезай! Честью тебя прошу!
Избрание православного государя главою католического ордена, конечно, было нарушением
устава последнего, но папа Пий VI был уже подготовлен к этому иезуитами и смотрел на религию русского царя и даже всего русского
народа, как на временное заблуждение, которое усилиями мальтийцев и иезуитов должно скоро окончиться.
С силою убеждал я государя сжалиться над Россиею, возвеличенной его победами и мудрыми
уставами, славною мужеством ее многочисленного
народа, богатою сокровищами природы и еще славнейшею благовением.
Приняв из рук судьбы страннический посох на пороге пресвитерской хижины, он соединил его потом со скипетром величайшего из государей, начертывал им военные планы, мировые
народам и царям и
уставы на вековую жизнь империи, указывал череду на престол и, наконец, положил этот посох так скромно, так печально, на Востоке, в тундрах Сибири!..
Умолчало оно и о том, для кого вредны секты, признанные вредными: для церкви, или для государства, или для
народа; не указало и того, в каком отношении они вредны: в политическом, или в религиозном, или по причине нарушения последователями их существующих
уставов городского и земского благоустройства; не объяснено и того, в чем именно состоит вред; не предостерегло таким образом
народа от того, что само назвало вредной язвой…
1) В приведенном правительственном подразделении религиозных разномыслий русского
народа на разряды, а равно в уголовном кодексе и в
Уставах благочиния, упоминается секта иконоборцев.