Неточные совпадения
Положим, что прецедент этот не представлял ничего особенно твердого; положим, что в дальнейшем своем развитии он подвергался многим случайностям более или менее жестоким; но нельзя отрицать, что,
будучи однажды введен, он уже никогда не умирал совершенно, а время от времени даже довольно вразумительно
напоминал о своем существовании.
Это откашливанье она знала. Это
был признак его сильного недовольства, не на нее, а на самого себя. Он действительно
был недоволен, но не тем, что денег вышло много, а что ему
напоминают то,
о чем он, зная, что в этом что-то неладно, желает забыть.
И это-то на минуту, когда Кити
напомнила о деньгах, расстроило его; но ему некогда
было думать об этом.
Чарская отвечала ему только улыбкой. Она смотрела на Кити, думая
о том, как и когда она
будет стоять с графом Синявиным в положении Кити и как она тогда
напомнит ему его теперешнюю шутку.
Бывало, стоишь, стоишь в углу, так что колени и спина заболят, и думаешь: «Забыл про меня Карл Иваныч: ему, должно
быть, покойно сидеть на мягком кресле и читать свою гидростатику, — а каково мне?» — и начнешь, чтобы
напомнить о себе, потихоньку отворять и затворять заслонку или ковырять штукатурку со стены; но если вдруг упадет с шумом слишком большой кусок на землю — право, один страх хуже всякого наказания.
Фока, несмотря на свои преклонные лета, сбежал с лестницы очень ловко и скоро, крикнул: «Подавай!» — и, раздвинув ноги, твердо стал посредине подъезда, между тем местом, куда должен
был подкатить линейку кучер, и порогом, в позиции человека, которому не нужно
напоминать о его обязанности.
Ах, как я любила… Я до обожания любила этот романс, Полечка!.. знаешь, твой отец… еще женихом певал…
О, дни!.. Вот бы, вот бы нам
спеть! Ну как же, как же… вот я и забыла… да
напомните же, как же? — Она
была в чрезвычайном волнении и усиливалась приподняться. Наконец, страшным, хриплым, надрывающимся голосом она начала, вскрикивая и задыхаясь на каждом слове, с видом какого-то возраставшего испуга...
Когда говорили интересное и понятное, Климу
было выгодно, что взрослые забывали
о нем, но, если споры утомляли его, он тотчас
напоминал о себе, и мать или отец изумлялись...
Вином от нее не пахло, только духами. Ее восторг
напомнил Климу ожесточение, с которым он думал
о ней и
о себе на концерте. Восторг ее
был неприятен. А она пересела на колени к нему, сняла очки и, бросив их на стол, заглянула в глаза.
— Ты в те дни
был ненормален, — спокойно
напомнил Клим. — Мысль
о бесцельности бытия все настойчивее тревожит людей.
«Жажда развлечений, привыкли к событиям», — определил Самгин. Говорили негромко и ничего не оставляя в памяти Самгина; говорили больше
о том, что дорожает мясо, масло и прекратился подвоз дров. Казалось, что весь город выжидающе притих. Людей обдувал не сильный, но неприятно сыроватый ветер, в небе являлись голубые пятна,
напоминая глаза, полуприкрытые мохнатыми ресницами. В общем
было как-то слепо и скучно.
Она ушла во флигель, оставив Самгина довольным тем, что дело по опеке откладывается на неопределенное время. Так оно и
было, — протекли два месяца — Марина ни словом не
напоминала о племяннике.
Самгину действительность изредка
напоминала о себе неприятно: в очередном списке повешенных он прочитал фамилию Судакова, а среди арестованных в городе анархистов — Вараксина, «жившего под фамилиями Лосева и Ефремова». Да, это
было неприятно читать, но, в сравнении с другими, это
были мелкие факты, и память недолго удерживала их. Марина по поводу казней сказала...
Когда он закуривал новую папиросу, бумажки в кармане пиджака
напомнили о себе сухим хрустом. Самгин оглянулся — все вокруг
было неряшливо, неприятно, пропитано душными запахами. Пришли двое коридорных и горничная, он сказал им, что идет к доктору, в 32-й, и, если позвонят из больницы, сказали бы ему.
Когда Муромский встал, он оказался человеком среднего роста, на нем
была черная курточка, похожая на блузу; ноги его, в меховых туфлях,
напоминали о лапах зверя. Двигался он слишком порывисто для военного человека. За обедом оказалось, что он не
пьет вина и не
ест мяса.
В один из тех теплых, но грустных дней, когда осеннее солнце, прощаясь с обедневшей землей, как бы хочет
напомнить о летней, животворящей силе своей, дети играли в саду. Клим
был более оживлен, чем всегда, а Борис настроен добродушней. Весело бесились Лидия и Люба, старшая Сомова собирала букет из ярких листьев клена и рябины. Поймав какого-то запоздалого жука и подавая его двумя пальцами Борису, Клим сказал...
Трудно
было понять, что говорит отец, он говорил так много и быстро, что слова его подавляли друг друга, а вся речь
напоминала о том, как пузырится пена пива или кваса, вздымаясь из горлышка бутылки.
— Тыл готовим, черт… Трехсотлетие-то для чего празднуется?
Напомнить верноподданным, сукиным детям,
о великих заслугах царей. Всероссийская торгово-промышленная выставка в Киеве
будет.
Потом он должен
был стоять более часа на кладбище, у могилы, вырытой в рыжей земле; один бок могилы узорно осыпался и
напоминал беззубую челюсть нищей старухи. Адвокат Правдин сказал речь, смело доказывая закономерность явлений природы; поп говорил
о царе Давиде, гуслях его и
о кроткой мудрости бога. Ветер неутомимо летал, посвистывая среди крестов и деревьев; над головами людей бесстрашно и молниеносно мелькали стрижи; за церковью, под горою, сердито фыркала пароотводная труба водокачки.
Поручика в купе уже не
было,
о нем
напоминал запах коньяка, медный изогнутый прут и занавеска под столиком.
Но иногда рыжий пугал его: забывая
о присутствии ученика, он говорил так много, долго и непонятно, что Климу нужно
было кашлянуть, ударить каблуком в пол, уронить книгу и этим
напомнить учителю
о себе. Однако и шум не всегда будил Томилина, он продолжал говорить, лицо его каменело, глаза напряженно выкатывались, и Клим ждал, что вот сейчас Томилин закричит, как жена доктора...
На улице
было пустынно и неприятно тихо. Полночь успокоила огромный город. Огни фонарей освещали грязно-желтые клочья облаков. Таял снег, и от него уже исходил запах весенней сырости. Мягко падали капли с крыш,
напоминая шорох ночных бабочек
о стекло окна.
Уже темнело, когда пришли Туробоев, Лютов и сели на террасе, продолжая беседу, видимо, начатую давно. Самгин лежал и слушал перебой двух голосов.
Было странно слышать, что Лютов говорит без выкриков и визгов, характерных для него, а Туробоев — без иронии. Позванивали чайные ложки
о стекло, горячо шипела вода, изливаясь из крана самовара, и это
напомнило Климу детство, зимние вечера, когда, бывало, он засыпал пред чаем и его будил именно этот звон металла
о стекло.
Самгин возвратился в столовую, прилег на диван, прислушался: дождь перестал, ветер тихо гладил стекла окна, шумел город, часы пробили восемь. Час до девяти
был необычно растянут, чудовищно вместителен, в пустоту его уложились воспоминания
о всем, что пережил Самгин, и все это еще раз
напомнило ему, что он — человек своеобразный, исключительный и потому обречен на одиночество. Но эта самооценка, которой он гордился, сегодня
была только воспоминанием и даже как будто ненужным сегодня.
Он хотел зажечь лампу, встать, посмотреть на себя в зеркало, но думы
о Дронове связывали, угрожая какими-то неприятностями. Однако Клим без особенных усилий подавил эти думы,
напомнив себе
о Макарове, его угрюмых тревогах,
о ничтожных «Триумфах женщин», «рудиментарном чувстве» и прочей смешной ерунде, которой жил этот человек. Нет сомнения — Макаров все это выдумал для самоукрашения, и, наверное, он втайне развратничает больше других. Уж если он
пьет, так должен и развратничать, это ясно.
— Приятно
было слышать, что и вы отказались от иллюзий пятого года, — говорил он, щупая лицо Самгина пристальным взглядом наглых, но уже мутноватых глаз. — Трезвеем. Спасибо немцам — бьют. Учат.
О классовой революции мечтали, а про врага-соседа и забыли, а он вот
напомнил.
Ездили на рослых лошадях необыкновенно большие всадники в шлемах и латах; однообразно круглые лица их казались каменными; тела, от головы до ног,
напоминали о самоварах, а ноги
были лишние для всадников.
Но из двери ресторана выскочил на террасу огромной черной птицей Иноков в своей разлетайке, в одной руке он держал шляпу, а другую вытянул вперед так, как будто в ней
была шпага.
О шпаге Самгин подумал потому, что и неожиданным появлением своим и всею фигурой Иноков
напомнил ему мелодраматического героя дон-Цезаря де-Базан.
Это
было очень красиво, грустно,
напомнило Самгину какие-то сказки, стихи
о лебедях, печальный романс Грига.
О рабочем классе Клим Иванович Самгин думал почти так же мало, как
о жизни различных племен, входивших в состав империи, — эти племена изредка
напоминали о себе такими фактами, каково
было «Андижанское восстание»,
о рабочих думалось, разумеется, чаще — каждый раз, когда их расстреливали.
Оживление Дмитрия исчезло, когда он стал расспрашивать
о матери, Варавке, Лидии. Клим чувствовал во рту горечь, в голове тяжесть.
Было утомительно и скучно отвечать на почтительно-равнодушные вопросы брата. Желтоватый туман за окном, аккуратно разлинованный проволоками телеграфа,
напоминал о старой нотной бумаге. Сквозь туман смутно выступала бурая стена трехэтажного дома, густо облепленная заплатами многочисленных вывесок.
—
Был я там, — сказал Христос печально,
А Фома-апостол усмехнулся
И
напомнил: — Чай, мы все оттуда. —
Поглядел Христос во тьму земную
И спросил Угодника Николу:
— Кто это лежит там, у дороги,
Пьяный, что ли, сонный аль убитый?
— Нет, — ответил Николай Угодник. —
Это просто Васька Калужанин
О хорошей жизни замечтался.
«Все —
было, все — сказано». И всегда
будет жить на земле человек, которому тяжело и скучно среди бесконечных повторений одного и того же. Мысль
о трагической позиции этого человека заключала в себе столько же печали, сколько гордости, и Самгин подумал, что, вероятно, Марине эта гордость знакома.
Было уже около полудня, зной становился тяжелее, пыль — горячей, на востоке клубились темные тучи,
напоминая горящий стог сена.
Тогда-то она обливала слезами свое прошедшее и не могла смыть. Она отрезвлялась от мечты и еще тщательнее спасалась за стеной непроницаемости, молчания и того дружеского равнодушия, которое терзало Штольца. Потом, забывшись, увлекалась опять бескорыстно присутствием друга,
была очаровательна, любезна, доверчива, пока опять незаконная мечта
о счастье, на которое она утратила права, не
напомнит ей, что будущее для нее потеряно, что розовые мечты уже назади, что опал цвет жизни.
Чуть он пошевелится,
напомнит о себе, скажет слово, она испугается, иногда вскрикнет: явно, что забыла, тут ли он или далеко, просто —
есть ли он на свете.
Приходят сроки, старушка
напоминает о себе письмами — сначала самыми мягкими, потом немножко пожестче, а наконец, и бранится — намекает, что «это нечестно», но должник ее
был зверь травленый и все равно ни на какие письма не отвечал.
«Когда опомнился! — подумал он, — тогда у меня еще
было свежо воспоминание
о ней, а теперь я и лицо ее забыл! Теперь даже Секлетея Бурдалахова интереснее для меня, потому только, что
напоминает Веру!»
— Вы кстати
напомнили о деньгах: он просил сто рублей, а у меня
было восемьдесят. Где мои деньги? Дайте, пожалуйста, надо послать ему…
Он знал одну хорошенькую актрису и на вечере у нее ловко подделался к старику, потом подарил ему портрет этой актрисы своей работы,
напомнил ему
о своей фамилии,
о старых связях и скоро
был представлен старухам и дочери.
— Она положительно отказывается от этого — и я могу дать вам слово, что она не может поступить иначе… Она больна — и ее здоровье требует покоя, а покой явится, когда вы не
будете напоминать о себе. Я передаю, что мне сказано, и говорю то, что видел сам…
Я хотел
было напомнить детскую басню
о лгуне; но как я солгал первый, то мораль
была мне не к лицу. Однако ж пора
было вернуться к деревне. Мы шли с час все прямо, и хотя шли в тени леса, все в белом с ног до головы и легком платье, но
было жарко. На обратном пути встретили несколько малайцев, мужчин и женщин. Вдруг до нас донеслись знакомые голоса. Мы взяли направо в лес, прямо на голоса, и вышли на широкую поляну.
Конвойный ответил и
напомнил о кандалах, которые
были на умершем.
Виноградари вообразили себе, что сад, в который они
были посланы для работы на хозяина,
был их собственностью; что всё, что
было в саду, сделано для них, и что их дело только в том, чтобы наслаждаться в этом саду своею жизнью, забыв
о хозяине и убивая тех, которые
напоминали им
о хозяине и об их обязанностях к нему.
Не говоря
о том, что политические лучше помещались, лучше питались, подвергались меньшим грубостям, перевод Масловой к политическим улучшил ее положение тем, что прекратились эти преследования мужчин, и можно
было жить без того, чтобы всякую минуту ей не
напоминали о том ее прошедшем, которое она так хотела забыть теперь.
— Я знаю это дело. Как только я взглянул на имена, я вспомнил об этом несчастном деле, — сказал он, взяв в руки прошение и показывая его Нехлюдову. — И я очень благодарен вам, что вы
напомнили мне
о нем. Это губернские власти переусердствовали… — Нехлюдов молчал, с недобрым чувством глядя на неподвижную маску бледного лица. — И я сделаю распоряженье, чтобы эта мера
была отменена и люди эти водворены на место жительства.
Нехлюдов посмотрел на подсудимых. Они, те самые, чья судьба решилась, всё так же неподвижно сидели за своей решеткой перед солдатами. Маслова улыбалась чему-то. И в душе Нехлюдова шевельнулось дурное чувство. Перед этим, предвидя ее оправдание и оставление в городе, он
был в нерешительности, как отнестись к ней; и отношение к ней
было трудно. Каторга же и Сибирь сразу уничтожали возможность всякого отношения к ней: недобитая птица перестала бы трепаться в ягдташе и
напоминать о себе.
Но вот теперь эта удивительная случайность
напомнила ему всё и требовала от него признания своей бессердечности, жестокости, подлости, давших ему возможность спокойно жить эти десять лет с таким грехом на совести. Но он еще далек
был от такого признания и теперь думал только
о том, как бы сейчас не узналось всё, и она или ее защитник не рассказали всего и не осрамили бы его перед всеми.
Он согласен, и на его лице восторг от легкости условий, но Жюли не смягчается ничем, и все тянет, и все объясняет… «первое — нужно для нее, второе — также для нее, но еще более для вас: я отложу ужин на неделю, потом еще на неделю, и дело забудется; но вы поймете, что другие забудут его только в том случае, когда вы не
будете напоминать о нем каким бы то ни
было словом
о молодой особе,
о которой» и т. д.
А если бы ему
напомнить размышление, начинавшееся на тему «жертва» и кончавшееся мыслями
о нарядах, то можно бы его уличить, что предчувствовалось уж и с той самой поры нечто вроде этого обстоятельства, потому что иначе незачем
было бы и являться тогда в нем мысли: «отказываюсь от ученой карьеры».
И я не увидел их более — я не увидел Аси. Темные слухи доходили до меня
о нем, но она навсегда для меня исчезла. Я даже не знаю, жива ли она. Однажды, несколько лет спустя, я мельком увидал за границей, в вагоне железной дороги, женщину, лицо которой живо
напомнило мне незабвенные черты… но я, вероятно,
был обманут случайным сходством. Ася осталась в моей памяти той самой девочкой, какою я знавал ее в лучшую пору моей жизни, какою я ее видел в последний раз, наклоненной на спинку низкого деревянного стула.