Неточные совпадения
Портрет Анны, одно и
то же и писанное с натуры им и Михайловым, должно бы было показать Вронскому разницу, которая была между ним и Михайловым; но он не видал ее. Он только
после Михайлова перестал писать свой портрет Анны, решив, что это теперь было излишне. Картину же свою из средневековой жизни он продолжал. И он сам, и Голенищев, и в особенности Анна
находили, что она была очень хороша, потому что была гораздо более похожа на знаменитые картины, чем картина Михайлова.
Она говорила себе: «Нет, теперь я не могу об этом думать;
после, когда я буду спокойнее». Но это спокойствие для мыслей никогда не наступало; каждый paз, как являлась ей мысль о
том, что она сделала, и что с ней будет, и что она должна сделать, на нее
находил ужас, и она отгоняла от себя эти мысли.
Глаза его блестели особенно ярко, и он чувствовал
то твердое, спокойное и радостное состояние духа, которое
находило на него всегда
после уяснения своего положения.
Все
находили, что эта привычка очень портит его, но я
находил ее до
того милою, что невольно привык делать
то же самое, и чрез несколько дней
после моего с ним знакомства бабушка спросила: не болят ли у меня глаза, что я ими хлопаю, как филин.
Долго еще
после находили в
тех местах запорожские коротенькие люльки.
Да чтобы Порфирий поверил хоть на одну минуту, что Миколка виновен,
после того, что между ними было тогда,
после той сцены, глаз на глаз, до Миколки, на которую нельзя
найти правильного толкования, кроме одного?
Но уже весною Клим заметил, что Ксаверий Ржига, инспектор и преподаватель древних языков, а за ним и некоторые учителя стали смотреть на него более мягко. Это случилось
после того, как во время большой перемены кто-то бросил дважды камнями в окно кабинета инспектора, разбил стекла и сломал некий редкий цветок на подоконнике. Виновного усердно искали и не могли
найти.
Бальзаминов. В самом деле не возьму. Все равно и дома украдут. Куда ж бы их деть? В саду спрятать, в беседке под диван?
Найдут. Отдать кому-нибудь на сбережение, пока мы на гулянье-то ездим? Пожалуй, зажилит, не отдаст
после. Нет, лучше об деньгах не думать, а
то беспокойно очень; об чем ни задумаешь, всё они мешают. Так я без денег будто гуляю.
После он
нашел, что оно и покойнее гораздо, и сам выучился покрикивать: «Эй, Васька! Ванька! подай
то, дай другое! Не хочу
того, хочу этого! Сбегай, принеси!»
«А когда
после? — спрашивала она себя, медленно возвращаясь наверх. —
Найду ли я силы написать ему сегодня до вечера? И что напишу? Все
то же: „Не могу, ничего не хочу, не осталось в сердце ничего…“ А завтра он будет ждать там, в беседке. Обманутое ожидание раздражит его, он повторит вызов выстрелами, наконец, столкнется с людьми, с бабушкой!.. Пойти самой, сказать ему, что он поступает „нечестно и нелогично“… Про великодушие нечего ему говорить: волки не знают его!..»
—
Нашел на ком спрашивать! На нее нечего пенять, она смешна, и ей не поверили. А
тот старый сплетник узнал, что Вера уходила, в рожденье Марфеньки, с Тушиным в аллею, долго говорила там, а накануне пропадала до ночи и
после слегла, — и переделал рассказ Полины Карповны по-своему. «Не с Райским, говорит, она гуляла ночью и накануне, а с Тушиным!..» От него и пошло по городу! Да еще там пьяная баба про меня наплела… Тычков все разведал…
После холода, сырости во время перехода,
после грязи и неурядицы, которую они
нашли здесь,
после трудов, положенных на
то, чтобы привести всё в порядок,
после принятия пищи и горячего чая все были в самом приятном, радостном настроении.
Второе же — отречься от
тех ясных и неопровержимых доводов о незаконности владения землею, которые он тогда почерпнул из «Социальной статики» Спенсера и блестящее подтверждение которым он
нашел потом, уже много
после, в сочинениях Генри Джорджа, — он никак не мог.
Нехлюдов не видал ее
после того разговора, в котором она извинялась за свою горячность, и он теперь ожидал ее
найти такою же, как тогда.
Этот искус, эту страшную школу жизни обрекающий себя принимает добровольно в надежде
после долгого искуса победить себя, овладеть собою до
того, чтобы мог наконец достичь, чрез послушание всей жизни, уже совершенной свободы,
то есть свободы от самого себя, избегнуть участи
тех, которые всю жизнь прожили, а себя в себе не
нашли.
— Да за что мне любить-то вас? — не скрывая уже злобы, огрызнулся Ракитин. Двадцатипятирублевую кредитку он сунул в карман, и пред Алешей ему было решительно стыдно. Он рассчитывал получить плату
после, так чтобы
тот и не узнал, а теперь от стыда озлился. До сей минуты он
находил весьма политичным не очень противоречить Грушеньке, несмотря на все ее щелчки, ибо видно было, что она имела над ним какую-то власть. Но теперь и он рассердился...
Столь раннее появление этой северной гостьи можно объяснить
тем, что в горах Зауссурийского края
после лесных пожаров выросло много березняков, где она и
находит для себя обильный корм.
Проснулся я в 8 часов утра. По-прежнему моросило. Дерсу ходил на разведку, но ничего не
нашел. Животное, подходившее ночью к нашему биваку,
после выстрела бросилось назад через реку. Если бы на отмели был песок, можно было бы увидеть его следы. Теперь остались для нас только одни предположения. Если это был не лось, не изюбр и не медведь,
то, вероятно, тигр.
После этого оба они пришли ко мне и стали просить, чтобы я переменил место бивака. На вопрос, какая
тому причина, солон сказал, что, когда под утесом он стал рубить дерево, сверху в него черт два раза бросил камнями. Дерсу и солон так убедительно просили меня уйти отсюда и на лицах у них написано было столько тревоги, что я уступил им и приказал перенести палатки вниз по реке метров на 400. Тут мы
нашли место еще более удобное, чем первое.
Целых два года я провел еще
после того за границей: был в Италии, постоял в Риме перед Преображением, и перед Венерой во Флоренции постоял; внезапно повергался в преувеличенный восторг, словно злость на меня
находила; по вечерам пописывал стишки, начинал дневник; словом, и тут вел себя, как все.
Тадушу! — так вот
та самая река, по которой первым прошел М. Венюков. Здесь китайцы преградили ему путь и потребовали, чтобы он возвратился обратно. При устье Тадушу Венюков поставил большой деревянный крест с надписью, что он здесь был в 1857 году. Креста этого я нигде не
нашел. Вероятно, китайцы уничтожили его
после ухода русских. Следом за Венюковым Тадушу посетили Максимович, Будищев и Пржевальский.
Следующий день, 8 июня, ушел на поиски в воде ружей. Мы рассчитывали, что при солнце будет видно дно реки, но погода, как на грех, снова испортилась. Небо покрылось тучами, и стало моросить.
Тем не менее
после полудня Меляну удалось
найти 2 ружья, ковочный инструмент, подковы и гвозди. Удовольствовавшись этим, я приказал собираться в дорогу.
Она сама не знает, так она потрясена была быстрым оборотом дела: еще не прошло суток, да, только через два часа будут сутки
после того, как он
нашел ее письмо у себя в комнате, и вот он уж удалился, — как это скоро, как это внезапно!
Он боялся, что когда придет к Лопуховым
после ученого разговора с своим другом,
то несколько опростоволосится: или покраснеет от волнения, когда в первый раз взглянет на Веру Павловну, или слишком заметно будет избегать смотреть на нее, или что-нибудь такое; нет, он остался и имел полное право остаться доволен собою за минуту встречи с ней: приятная дружеская улыбка человека, который рад, что возвращается к старым приятелям, от которых должен был оторваться на несколько времени, спокойный взгляд, бойкий и беззаботный разговор человека, не имеющего на душе никаких мыслей, кроме
тех, которые беспечно говорит он, — если бы вы были самая злая сплетница и смотрели на него с величайшим желанием
найти что-нибудь не так, вы все-таки не увидели бы в нем ничего другого, кроме как человека, который очень рад, что может, от нечего делать, приятно убить вечер в обществе хороших знакомых.
Через год
после того, как пропал Рахметов, один из знакомых Кирсанова встретил в вагоне, по дороге из Вены в Мюнхен, молодого человека, русского, который говорил, что объехал славянские земли, везде сближался со всеми классами, в каждой земле оставался постольку, чтобы достаточно узнать понятия, нравы, образ жизни, бытовые учреждения, степень благосостояния всех главных составных частей населения, жил для этого и в городах и в селах, ходил пешком из деревни в деревню, потом точно так же познакомился с румынами и венграми, объехал и обошел северную Германию, оттуда пробрался опять к югу, в немецкие провинции Австрии, теперь едет в Баварию, оттуда в Швейцарию, через Вюртемберг и Баден во Францию, которую объедет и обойдет точно так же, оттуда за
тем же проедет в Англию и на это употребит еще год; если останется из этого года время, он посмотрит и на испанцев, и на итальянцев, если же не останется времени — так и быть, потому что это не так «нужно», а
те земли осмотреть «нужно» — зачем же? — «для соображений»; а что через год во всяком случае ему «нужно» быть уже в Северо — Американских штатах, изучить которые более «нужно» ему, чем какую-нибудь другую землю, и там он останется долго, может быть, более года, а может быть, и навсегда, если он там
найдет себе дело, но вероятнее, что года через три он возвратится в Россию, потому что, кажется, в России, не теперь, а тогда, года через три — четыре, «нужно» будет ему быть.
После той страшно компрометирующей вещи, что Вера Павловна вздумала и
нашла себя способною заниматься медициною, мне уж легко говорить обо всем: все остальное уж не может так ужасно повредить ей во мнении публики.
— Да, — сказал статский, лениво потягиваясь: — ты прихвастнул, Сторешников; у вас дело еще не кончено, а ты уж наговорил, что живешь с нею, даже разошелся с Аделью для лучшего заверения нас. Да, ты описывал нам очень хорошо, но описывал
то, чего еще не видал; впрочем, это ничего; не за неделю до нынешнего дня, так через неделю
после нынешнего дня, — это все равно. И ты не разочаруешься в описаниях, которые делал по воображению;
найдешь даже лучше, чем думаешь. Я рассматривал: останешься доволен.
Несколько дней спустя
после своего приезда молодой Дубровский хотел заняться делами, но отец его был не в состоянии дать ему нужные объяснения; у Андрея Гавриловича не было поверенного. Разбирая его бумаги,
нашел он только первое письмо заседателя и черновой ответ на оное; из
того не мог он получить ясное понятие о тяжбе и решился ожидать последствий, надеясь на правоту самого дела.
Мужики презирали его и всю его семью; они даже раз жаловались на него миром Сенатору и моему отцу, которые просили митрополита взойти в разбор. Крестьяне обвиняли его в очень больших запросах денег за требы, в
том, что он не хоронил более трех дней без платы вперед, а венчать вовсе отказывался. Митрополит или консистория
нашли просьбу крестьян справедливой и послали отца Иоанна на два или на три месяца толочь воду. Поп возвратился
после архипастырского исправления не только вдвое пьяницей, но и вором.
Понятно, что в таком столпотворении разобраться было нелегко, и недели две
после приезда все ходили как потерянные. Искали и не
находили;
находили и опять теряли. Для взрослых помещичьих дочерей — и в
том числе для сестры Надежды — это было чистое мученье. Они рвались выезжать, мечтали порхать на балах, в театрах, а их держали взаперти, в вонючих каморках, и кормили мороженою домашней провизией.
Прошло
после свадьбы не больше месяца, как по городу разнеслась страшная весть. Нагибин скоропостижно умер. Было это вскоре
после обеда. Он поел какой-то ухи из соленой рыбы и умер. Когда кухарка вошла в комнату, он лежал на полу уже похолодевший. Догадкам и предположениям не было конца. Всего удивительнее было
то, что
после миллионера не
нашли никаких денег. Имущество было в полной сохранности, замки все целы, а кухарка показывала только одно, что хозяин ел за час до смерти уху.
— А за доктора… Значит, сама
нашла свою судьбу. И
то сказать, баба пробойная, — некогда ей горевать. А я тут встретил ее брата, Голяшкина. Мы с ним дружки прежде бывали. Ну, он мне все и обсказал. Свадьба
после святок… Что же, доктор маху не дал. У Прасковьи Ивановны свой капитал.
Нам известно также, что час спустя
после того, как Аглая Ивановна выбежала от Настасьи Филипповны, а может, даже и раньше часу, князь уже был у Епанчиных, конечно, в уверенности
найти там Аглаю, и что появление его у Епанчиных произвело тогда чрезвычайное смущение и страх в доме, потому что Аглая домой еще не возвратилась и от него только в первый раз и услышали, что она уходила с ним к Настасье Филипповне.
Гораздо простее ничего не делать,
тем более что никто из нас не вправе этого требовать, состоя на особенном положении, как гвардия между ссыльными, которые между
тем могут свободно переезжать по краю
после известного числа лет пребывания здесь и даже с самого привода получают билет на проживание там, где могут
найти себе источник пропитания, с некоторым только ограничением, пока не убедится общество в их поведении.
…Последняя могила Пушкина! Кажется, если бы при мне должна была случиться несчастная его история и если б я был на месте К. Данзаса,
то роковая пуля встретила бы мою грудь: я бы
нашел средство сохранить поэта-товарища, достояние России, хотя не всем его стихам поклоняюсь; ты догадываешься, про что я хочу сказать; он минутно забывал свое назначение и все это
после нашей разлуки…
Как сон пролетели приятные минуты нашего свидания. Через 24 часа
после того, как я взглянул в последний раз на вас, добрый мой Иван Дмитриевич, я уже был в объятиях детей и старушки Марьи Петровны. Они все ожидали меня как необходимого для них человека. Здесь я
нашел Басаргина с женой: они переехали к нам до моего возвращения. Наскоро скажу вам, как случилось горестное событие 27 декабря. До сих пор мы больше или меньше говорим об этом дне, лишь только сойдемся.
Annette! Кто меня поддерживает? Я в Шлиссельбурге сам не свой был, когда получал письмо твое не в субботу, а в воскресенье, — теперь вот слишком год ни строки, и я, благодаря бога, спокоен, слезно молюсь за вас. Это каше свидание. У Плуталова
после смерти
нашли вашу записку, но я ее не видал, не знаю, получили ли вы
ту, которую он взял от меня и обещал вам показать.
Если б я не видел Никольского,
то и этот дом показался бы мне богатым и роскошным; но
после никольского дворца я
нашел его не стоящим внимания.
Мать, в свою очередь, пересказывала моему отцу речи Александры Ивановны, состоявшие в
том, что Прасковью Ивановну за богатство все уважают, что даже всякий новый губернатор приезжает с ней знакомиться; что сама Прасковья Ивановна никого не уважает и не любит; что она своими гостями или забавляется, или ругает их в глаза; что она для своего покоя и удовольствия не входит ни в какие хозяйственные дела, ни в свои, ни в крестьянские, а все предоставила своему поверенному Михайлушке, который от крестьян пользуется и наживает большие деньги, а дворню и лакейство до
того избаловал, что вот как они и с нами, будущими наследниками, поступили; что Прасковья Ивановна большая странница, терпеть не может попов и монахов, и нищим никому копеечки не подаст; молится богу по капризу, когда ей захочется, — а не захочется,
то и середи обедни из церкви уйдет; что священника и причет содержит она очень богато, а никого из них к себе в дом не пускает, кроме попа с крестом, и
то в самые большие праздники; что первое ее удовольствие летом — сад, за которым она ходит, как садовник, а зимою любит она петь песни, слушать, как их поют, читать книжки или играть в карты; что Прасковья Ивановна ее, сироту, не любит, никогда не ласкает и денег не дает ни копейки, хотя позволяет выписывать из города или покупать у разносчиков все, что Александре Ивановне вздумается; что сколько ни просили ее посторонние почтенные люди, чтоб она своей внучке-сиротке что-нибудь при жизни назначила, для
того чтоб она могла жениха
найти, Прасковья Ивановна и слышать не хотела и отвечала, что Багровы родную племянницу не бросят без куска хлеба и что лучше век оставаться в девках, чем навязать себе на шею мужа, который из денег женился бы на ней, на рябой кукушке, да
после и вымещал бы ей за
то.
После рассказали мне, что Евсеич и сам задремал, что когда пришел отец,
то нашел нас обоих спящими.
— Да вы не серчайте, чего же! Я потому спросил, что у матери моей приемной тоже голова была пробита, совсем вот так, как ваша. Ей, видите, сожитель пробил, сапожник, колодкой. Она была прачка, а он сапожник. Она, — уже
после того как приняла меня за сына, —
нашла его где-то, пьяницу, на свое великое горе. Бил он ее, скажу вам! У меня со страху кожа лопалась…
Я, милостивый государь, человек не простой; я хочу, чтоб не я пришел к знанию, а оно меня
нашло; я не люблю корпеть над книжкой и клевать по крупице, но не прочь был бы, если б нашелся человек, который бы знание влил мне в голову ковшом, и сделался бы я
после того мудр, как Минерва…
Любочка показала мне
после обеда бумажку, на которой она записала все свои грехи; я
нашел, что это очень хорошо, но что еще лучше в душе своей записать все свои грехи, и что «все это не
то».
Наконец настал первый экзамен, дифференциалов и интегралов, а я все был в каком-то странном тумане и не отдавал себе ясного отчета о
том, что меня ожидало. По вечерам на меня,
после общества Зухина и других товарищей,
находила мысль о
том, что надо переменить что-то в своих убеждениях, что что-то в них не так и не хорошо, но утром, с солнечным светом, я снова становился comme il faut, был очень доволен этим и не желал в себе никаких изменений.
— Как это жестоко и почему-с? Но позвольте, мы о жестокости или о мягкости
после, а теперь я прошу вас только ответить на первый вопрос: правда ли всёто, что я говорил, или нет? Если вы
находите, что неправда,
то вы можете немедленно сделать свое заявление.
Сусанна принялась аккуратно исполнять просьбу Егора Егорыча и через неделю же
после его приезда в Петербург она написала ему, что у них в Москве все идет по-прежнему: Людмила продолжает болеть, мамаша страдает и плачет, «а я, — прибавляла она и о себе, — в
том только
нахожу успокоение и утешение, что молюсь, и одно меня смущает: прежде я всегда ходила за обедни, за всенощные; но теперь мне гораздо отраднее молиться, когда в церкви никого нет.
Наконец это скрытное вытягивание денег от Рамзаева, отказ
того взять ее в часть по откупу до
того утомили и истерзали практическую душу Миропы Дмитриевны, что она
после долгих бессонных ночей и обдумываний составила себе твердый план расстаться с своим супругом, в котором ничего не
находила лестного и приятного для себя.
Скрыть это происшествие от пани Вибель Аггей Никитич
нашел невозможным, и на другой день, придя
после обеда в аптеку, он рассказал ей все и задал
тот же вопрос, который делал самому себе, о
том, кто же могли быть эти два человека?
— А она-то, знать,
после меня встала и тоже домой пошла. Так ее за сто шагов уж от
того места потом
нашли.
Это была особа старенькая, маленькая, желтенькая, вострорылая, сморщенная, с характером самым неуживчивым и до
того несносным, что, несмотря на свои золотые руки, она не
находила себе места нигде и попала в слуги бездомовного Ахиллы, которому она могла сколько ей угодно трещать и чекотать, ибо он не замечал ни этого треска, ни чекота и самое крайнее раздражение своей старой служанки в решительные минуты прекращал только громовым: «Эсперанса, провались!»
После таких слов Эсперанса обыкновенно исчезала, ибо знала, что иначе Ахилла схватит ее на руки, посадит на крышу своей хаты и оставит там, не снимая, от зари до зари.