Неточные совпадения
Блестели золотые, серебряные венчики
на иконах и опаловые слезы жемчуга риз. У
стены — старинная кровать карельской березы, украшенная бронзой, такие же четыре стула стояли посреди комнаты вокруг стола. Около двери, в темноватом углу, — большой шкаф, с полок его, сквозь стекло, Самгин видел ковши, братины, бокалы и черные кирпичи книг, переплетенных в кожу. Во всем этом было нечто внушительное.
Она величественно отошла в угол комнаты, украшенный множеством
икон и тремя лампадами, села к столу,
на нем буйно кипел самовар, исходя обильным паром, блестела посуда, комнату наполнял запах лампадного масла, сдобного теста и меда. Самгин с удовольствием присел к столу, обнял ладонями горячий стакан чая. Со
стены, сквозь запотевшее стекло,
на него смотрело лицо бородатого царя Александра Третьего, а под ним картинка: овечье стадо пасет благообразный Христос, с длинной палкой в руке.
— Слушай, Софья, — сказала она вдруг, переменяя разговор, — чем
иконе лежать — не поставить ли ее
на столе же, прислоня к
стене, и не зажечь ли пред ней лампадку?
— Господа, господа!.. Что вы делаете? — кричит дежурный, первое ответственное лицо в классе, но его не слушают. Дождь жвачек сыплется ливнем. Кто-то смочил жвачку в чернилах. Среди серых звезд являются сине — черные. Они липнут по
стенам,
на потолке, попадают в
икону…
Несколько стульев, комод для белья,
на нем маленькое зеркало, сундук с платьем, часы
на стене и две
иконы в углу — вот и все.
Скрижаль… Вот сейчас со
стены у меня в комнате сурово и нежно в глаза мне глядят ее пурпурные
на золотом поле цифры. Невольно вспоминается то, что у древних называлось «
иконой», и мне хочется слагать стихи или молитвы (что одно и то же. Ах, зачем я не поэт, чтобы достойно воспеть тебя, о Скрижаль, о сердце и пульс Единого Государства.
Вообще вся комната, довольно обширная (с отделением за перегородкой, где стояла кровать), с желтыми, старыми, порвавшимися обоями, с мифологическими ужасными литографиями
на стенах, с длинным рядом
икон и медных складней в переднем углу, с своею странною сборною мебелью, представляла собою неприглядную смесь чего-то городского и искони крестьянского.
Лицо у него серое, бородка тоже серая, из тонких шелковых волос, серые глаза как-то особенно глубоки и печальны. Он хорошо улыбается, но ему не улыбнешься, неловко как-то. Он похож
на икону Симеона Столпника — такой же сухой, тощий, и его неподвижные глаза так же отвлеченно смотрят куда-то вдаль, сквозь людей и
стены.
Как всегда, у
стен прислонились безликие недописанные
иконы, к потолку прилипли стеклянные шары. С огнем давно уже не работали, шарами не пользовались, их покрыл серый слой копоти и пыли. Все вокруг так крепко запомнилось, что, и закрыв глаза, я вижу во тьме весь подвал, все эти столы, баночки с красками
на подоконниках, пучки кистей с держальцами,
иконы, ушат с помоями в углу, под медным умывальником, похожим
на каску пожарного, и свесившуюся с полатей голую ногу Гоголева, синюю, как нога утопленника.
Мастера храпят, мычат во сне, кто-то бредит, захлебываясь словами,
на полатях выкашливает остатки своей жизни Давидов. В углу, телом к телу, валяются окованные сном и хмелем «рабы божие» Капендюхин, Сорокин, Першин; со
стен смотрят
иконы без лиц, без рук и ног. Душит густой запах олифы, тухлых яиц, грязи, перекисшей в щелях пола.
Вспомнила! ноженьки стали,
Силюсь идти, а нейду!
Думала я, что едва ли
Прокла в живых я найду…
Нет! не допустит Царица Небесная!
Даст исцеленье
икона чудесная!
Я осенилась крестом
И побежала бегом…
Сила-то в нем богатырская,
Милостив Бог, не умрет…
Вот и
стена монастырская!
Тень уж моя головой достает
До монастырских ворот.
Я поклонилася земным поклоном,
Стала
на ноженьки, глядь —
Ворон сидит
на кресте золоченом,
Дрогнуло сердце опять!
Два окна второй комнаты выходили
на улицу, из них было видно равнину бугроватых крыш и розовое небо. В углу перед
иконами дрожал огонёк в синей стеклянной лампаде, в другом стояла кровать, покрытая красным одеялом.
На стенах висели яркие портреты царя и генералов. В комнате было тесно, но чисто и пахло, как в церкви.
Прямо
на стене, в виду его и тех, кто предстанет к нему
на суде, он утвердил лучшим художником написанную
икону Христа с благословляющей десницей и евангелием,
на разогнутой странице которого читалось: «Научитеся от меня, яко кроток есмь и смирен сердцем, и обрящете покой».
Она схватила его за руку и повлекла в комнату, где хрустальная лампада горела перед образами, и луч ее сливался с лучом заходящего солнца
на золотых окладах, усыпанных жемчугом и каменьями; — перед
иконой богоматери упала Ольга
на колени, спина и плечи ее отделяемы были бледнеющим светом зари от темных
стен; а красноватый блеск дрожащей лампады озарял ее лицо, вдохновенное, прекрасное, слишком прекрасное для чувств, которые бунтовали в груди ее...
Связанная девушка, остававшаяся безмолвною свидетельницей всей этой истории, видела только, что когда в комнату хлынул сильный ветер,
икона сорвалась со
стены, выпала из образника, разбила стекло и горящую лампаду и затем, качнувшись из угла
на угол, стала нижним ребром
на подугольном столике.
И всё вокруг них тихо:
на полу толстые половики лежат, шагов не слыхать, говорят люди мало, вполголоса, — даже часы
на стене осторожно постукивают. Пред
иконами неугасимые лампады горят, везде картинки наклеены: страшный суд, муки апостольские, мучения святой Варвары. А в углу
на лежанке старый кот лежит, толстый, дымчатый, и зелёными глазами смотрит
на всё — блюдёт тишину. В тишине этой осторожной ни Ларионова пения, ни птиц наших долго не мог я забыть.
И тот же дребезжащий голос дьячка раздавался
на клиросе, и та же старушка, которую я помню всегда в церкви, при каждой службе, согнувшись стояла у
стены и плачущими глазами смотрела
на икону в клиросе, и прижимала сложенные персты к полинялому платку, и беззубым ртом шептала что-то.
В одном углу комнаты горела лампада перед громадным трехстворчатым киотом,
на стене, около него, висели
иконы.
Когда Осип со своею оброчною книжкой вошел в избу старосты, становой, худощавый старик с длинными седыми бакенами, в серой тужурке, сидел за столом в переднем углу и что-то записывал. В избе было чисто, все
стены пестрели от картин, вырезанных из журналов, и
на самом видном месте около
икон висел портрет Баттенберга, бывшего болгарского князя. Возле стола, скрестив руки, стоял Антип Седельников.
В горнице поставили всю свою святыню, как надо по отеческому закону: в протяженность одной
стены складной иконостас раскинули в три пояса, первый поклонный для больших
икон, а выше два тябла для меньшеньких, и так возвели, как должно, лествицу до самого распятия, а ангела
на аналогии положили,
на котором Лука Кирилов Писание читал.
Одни лампады гасят, а другие со
стен рвут
иконы да
на полу накладывают, а
на него кричат: «Ты поп?» Он говорит: «Нет, не поп».
До трех тысяч
икон местных, средних и штилистовых стояли в большом и в двух малых придельных иконостасах, а также
на полках по всем
стенам часовни.
В середине большого пятиярусного иконостаса, поставленного у задней
стены на возвышенной солее, находились древние царские двери замечательной резьбы; по сторонам их стояли местные
иконы в серебряных ризах с подвешенными пеленами, парчовыми или бархатными, расшитыми золотом, украшенными жемчугом и серебряными дробницами.
В трапезе
на темных бревенчатых
стенах повешены были
иконы с горевшими перед ними лампадами, от входа до самых почти передних окон в три ряда поставлены были длинные столы, вокруг них переметные скамьи.
Пустая горница в старом графском «Приказе», с лавками по
стенам, два окна против двери,
икона в правом углу. Серенький холодный денек. Горница не протоплена, и в ней он вздрагивает и видит
на полу два пучка розог.
Бревенчатые
стены, уставленные
иконами, повеяли
на него чем-то далеким, из первых образов детства.
Карнеев молча прошел в переднюю, надел шубу и вышел
на улицу. Он был ошеломлен обрушившимся над ним несчастием и шел сам не зная куда.
На дворе была метель. Резкий ветер дул ему прямо в лицо, глаза залепляло снегом, а он все шел без цели, без размышления. Вдруг он очутился у ворот, над которыми висела
икона и перед ней горела лампада. Он поднял глаза. Перед им были высокие каменные
стены, из-за которых возвышались куполы храма.
Куда он ни смотрел — отовсюду металась ему в глаза московская улично-рыночная сутолока; резкие цвета
стен, церковные главы,
иконы на лавках, вдали Воскресенские ворота с голубым куполом часовни и с толпой молящихся; протянулись мимо него грязные, выкрашенные желтою и красною краской линейки с певчими и салопницами, ехавшими с каких-нибудь похорон…
Внутренность храма, когда Вадим Петрович остановился невдалеке от средних больших дверей против мраморного шатра, покрывавшего алтарь, полная живописной полумглы, ширилась в грандиозных очертаниях сводов и
стен; снопы маленьких огоньков
на паникадилах мерцали в глубине, чуть-чуть освещая лики
икон. Сверху ряды золоченых перил
на хорах отливали блеском округлых линий.