Неточные совпадения
Замолчали, прислушиваясь. Клим стоял у буфета, крепко вытирая руки платком. Лидия сидела неподвижно, упорно глядя на золотое копьецо свечи. Мелкие
мысли одолевали Клима. «Доктор говорил с Лидией почтительно, как с дамой. Это, конечно, потому, что Варавка играет в городе все более видную роль. Снова в городе начнут говорить о ней, как говорили о детском ее
романе с Туробоевым. Неприятно, что Макарова уложили на мою постель. Лучше бы отвести его на чердак. И ему спокойней».
— Понадобилось, так явились и
мысли и язык, хоть напечатать в
романе где-нибудь. А нет нужды, так и не умею, и глаза не видят, и в руках слабость! Ты свое уменье затерял еще в детстве, в Обломовке, среди теток, нянек и дядек. Началось с неуменья надевать чулки и кончилось неуменьем жить.
Ему пришла в голову прежняя
мысль «писать скуку»: «Ведь жизнь многостороння и многообразна, и если, — думал он, — и эта широкая и голая, как степь, скука лежит в самой жизни, как лежат в природе безбрежные пески, нагота и скудость пустынь, то и скука может и должна быть предметом
мысли, анализа, пера или кисти, как одна из сторон жизни: что ж, пойду, и среди моего
романа вставлю широкую и туманную страницу скуки: этот холод, отвращение и злоба, которые вторглись в меня, будут красками и колоритом… картина будет верна…»
И Райский развлекался от
мысли о Вере, с утра его манили в разные стороны летучие
мысли, свежесть утра, встречи в домашнем гнезде, новые лица, поле, газета, новая книга или глава из собственного
романа. Вечером только начинает все прожитое днем сжиматься в один узел, и у кого сознательно, и у кого бессознательно, подводится итог «злобе дня».
Там был записан старый эпизод, когда он только что расцветал, сближался с жизнью, любил и его любили. Он записал его когда-то под влиянием чувства, которым жил, не зная тогда еще, зачем, — может быть, с сентиментальной целью посвятить эти листки памяти своей тогдашней подруги или оставить для себя заметку и воспоминание в старости о молодой своей любви, а может быть, у него уже тогда бродила
мысль о
романе, о котором он говорил Аянову, и мелькал сюжет для трогательной повести из собственной жизни.
— И я не удивлюсь, — сказал Райский, — хоть рясы и не надену, а проповедовать могу — и искренно, всюду, где замечу ложь, притворство, злость — словом, отсутствие красоты, нужды нет, что сам бываю безобразен… Натура моя отзывается на все, только разбуди нервы — и пойдет играть!.. Знаешь что, Аянов: у меня давно засела серьезная
мысль — писать
роман. И я хочу теперь посвятить все свое время на это.
— Ты не смейся и не шути: в
роман все уходит — это не то, что драма или комедия — это как океан: берегов нет, или не видать; не тесно, все уместится там. И знаешь, кто навел меня на
мысль о
романе: наша общая знакомая, помнишь Анну Петровну?
— Серьезная
мысль! — повторил он, — ты говоришь о
романе, как о серьезном деле! А вправду: пиши, тебе больше нечего делать, как писать
романы…
«Леонтий, бабушка! — мечтал он, — красавицы троюродные сестры, Верочка и Марфенька! Волга с прибрежьем, дремлющая, блаженная тишь, где не живут, а растут люди и тихо вянут, где ни бурных страстей с тонкими, ядовитыми наслаждениями, ни мучительных вопросов, никакого движения
мысли, воли — там я сосредоточусь, разберу материалы и напишу
роман. Теперь только закончу как-нибудь портрет Софьи, распрощаюсь с ней — и dahin, dahin! [туда, туда! (нем.)]»
Не помню где, но, кажется, в каком-то пустейшем французском
романе я вычитал
мысль, что нет ничего труднее, как установить правильные отношения между отцом и взрослой дочерью.
— Новый
роман Теккерея. При таком таланте, и как исписался! оттого что запас
мыслей скуден.
Я не из тех художников, у которых в каждом слове скрывается какая-нибудь пружина, я пересказываю то, что думали и делали люди, и только; если какой-нибудь поступок, разговор, монолог в
мыслях нужен для характеристики лица или положения, я рассказываю его, хотя бы он и не отозвался никакими последствиями в дальнейшем ходе моего
романа.
Вообще женское развитие — тайна: все ничего, наряды да танцы, шаловливое злословие и чтение
романов, глазки и слезы — и вдруг является гигантская воля, зрелая
мысль, колоссальный ум.
Ее растрепанные
мысли, бессвязно взятые из
романов Ж. Санд, из наших разговоров, никогда ни в чем не дошедшие до ясности, вели ее от одной нелепости к другой, к эксцентричностям, которые она принимала за оригинальную самобытность, к тому женскому освобождению, в силу которого они отрицают из существующего и принятого, на выбор, что им не нравится, сохраняя упорно все остальное.
Я говорил уже, что философские
мысли мне приходили в голову в условиях, которые могут показаться не соответствующими, в кинематографе, при чтении
романа, при разговоре с людьми, ничего философского в себе не заключающем, при чтении газеты, при прогулке в лесу.
У нее вообще было доброе сердце, но сначала она забыла о
Романе, и только Эвелина напомнила ей, что следовало позаботиться об обоих: «Ах, да, да, конечно», — ответила Анна Михайловна, но было видно, что ее
мысли заняты одним.
Хотя он и выражался, как и всегда, стилем бульварных
романов (чем главным образом и прельстил доверчивую Верку), но театральная
мысль о самоубийстве, однажды возникшая, уже не покидала его.
Другой раз, вспомнив вдруг, что смерть ожидает меня каждый час, каждую минуту, я решил, не понимая, как не поняли того до сих пор люди, что человек не может быть иначе счастлив, как пользуясь настоящим и не помышляя о будущем, — и я дня три, под влиянием этой
мысли, бросил уроки и занимался только тем, что, лежа на постели, наслаждался чтением какого-нибудь
романа и едою пряников с кроновским медом, которые я покупал на последние деньги.
— Слушаю-с! — отвечал Иван и, будучи все-таки очень доволен милостями барина, решился в
мыслях еще усерднее служить ему, и когда они возвратились домой, Вихров, по обыкновению, сел в кабинете писать свой
роман, а Иван уселся в лакейской и старательнейшим образом принялся приводить в порядок разные охотничьи принадлежности: протер и прочистил ружья, зарядил их, стал потом починивать патронташ.
— Довольно бы того хоть увидать, а там я бы и сама угадала. Послушай: я ведь так глупа стала; хожу-хожу здесь, все одна, все одна, — все думаю;
мысли как какой-то вихрь, так тяжело! Я и выдумала, Ваня: нельзя ли тебе с ней познакомиться? Ведь графиня (тогда ты сам рассказывал) хвалила твой
роман; ты ведь ходишь иногда на вечера к князю Р***; она там бывает. Сделай, чтоб тебя ей там представили. А то, пожалуй, и Алеша мог бы тебя с ней познакомить. Вот ты бы мне все и рассказал про нее.
Некоторые из товарок пытались даже расшевелить ее. Давали читать
романы, рассказывали соблазнительные истории; но никакой соблазн не проникал сквозь кирасу, покрывавшую ее грудь. Она слишком была занята своими обязанностями, чтобы дать волю воображению. Вставала рано; отправлялась на дежурство и вечером возвращалась в каморку хотя и достаточно бодрая, но без иных
мыслей, кроме
мысли о сне.
— Нет, не за одно это, — отвечал больной с упорством, — во-первых,
мысль чужая, взята из «Жака». [«Жак» — один из
романов Жорж Санд.]
— Как, я думаю, трудно сочинять — я часто об этом думаю, — сказала Полина. — Когда, судя по себе, письма иногда не в состоянии написать, а тут надобно сочинить целый
роман! В это время, я полагаю, ни о чем другом не надобно думать, а то сейчас потеряешь нить
мыслей и рассеешься.
Нравились мне в этих
романах и хитрые
мысли, и пылкие чувства, и волшебные события, и цельные характеры: добрый, так уж совсем добрый; злой, так уж совсем злой, — именно так, как я воображал себе людей в первой молодости; нравилось очень, очень много и то, что все это было по-французски и что те благородные слова, которые говорили благородные герои, я мог запомнить, упомянуть при случае в благородном деле.
Катенька была уже совсем большая, читала очень много
романов, и
мысль, что она скоро может выйти замуж, уже не казалась мне шуткой; но, несмотря на то, что и Володя был большой, они не сходились с ним и даже, кажется, взаимно презирали друг друга.
Хотелось было юнкеру сказать: «Мне бы стакан водки!» Читал он много русских
романов, и в них очень часто отвергнутый герой нарезывался с горя водкою до потери сознания. Но большое усатое лицо швейцара было так просто, так весело и добродушно, что он почувствовал стыд за свою случайную дурацкую
мысль.
— Эта
мысль развита Достоевским в
романе «Подросток» (ч. III, гл. 1).] и если вам с первой встречи приятен смех кого-нибудь из совершенно незнакомых людей, то смело говорите, что это человек хороший.
Эти разговоры под плачущий плеск воды, шлепанье мокрых тряпок, на дне оврага, в грязной щели, которую даже зимний снег не мог прикрыть своим чистым покровом, эти бесстыдные, злые беседы о тайном, о том, откуда все племена и народы, вызывали у меня пугливое отвращение, отталкивая
мысль и чувство в сторону от «
романов», назойливо окружавших меня; с понятием о «
романе» у меня прочно связалось представление о грязной, распутной истории.
Мысль о самоубийстве, без сомнения, была почерпнута из какого-нибудь
романа: она совершенно противоречит характеру Алексея Степаныча, его взгляду на жизнь и сфере понятий, в которых он родился, воспитался и жил.
— Тебе ничего не остается, как только кончить твой
роман. Получишь деньги и тогда даже мне можешь оказать протекцию по части костюма!..
Мысль!.. Единственный выход… Одна нужда искусством двигала от века и побуждала человека на бремя тяжкое труда, как сказал Вильям Шекспир.
Эти
мысли вслух были прерваны появлением двух особ. Это были женщины на пути к подозрению. Они появились точно из-под земли. Подведенные глаза, увядшие лица, убогая роскошь нарядов говорили в их пользу. Пепко взглянул вопросительно на меня и издал «неопределенный звук», как говорится в излюбленных им женских
романах.
Да… да, и еще раз да!» Основанием для таких гордых
мыслей служил мой
роман: вот напишу, и тогда вы узнаете, какой есть человек Василий Попов…
Вы, князья Мстислав и буй
Роман!
Мчит ваш ум на подвиг
мысль живая,
И несетесь вы на вражий стан,
Соколом ширяясь сквозь туман,
Птицу в буйстве одолеть желая.
Вся в железе княжеская грудь,
Золотом шелом латинский блещет,
И повсюду, где лежит ваш путь,
Вся земля от тяжести трепещет.
Хинову вы били и Литву;
Деремела, половцы, ятвяги,
Бросив копья, пали на траву
И склонили буйную главу
Под мечи булатные и стяги.
Такие разговоры, занимательные только для них, повторялись довольно часто и содержание и заключение почти всегда было одно и то же; и если б они читали эти разговоры в каком-нибудь
романе 19-го века, то заснули бы от скуки, но в блаженном 18 и в год, описываемый мною, каждая жизнь была
роман; теперь жизнь молодых людей более
мысль, чем действие; героев нет, а наблюдателей чересчур много, и они похожи на сладострастного старика, который, вспоминая прежние шалости и присутствуя на буйных пирах, хочет пробудить погаснувшие силы.
И после прочтения всего
романа вы чувствуете, что в сфере вашей
мысли прибавилось что-то новое, что к вам в душу глубоко запали новые образы, новые типы.
Может показаться странным, что мы находим особенное богатство содержания в
романе, в котором, по самому характеру героя, почти вовсе нет действия. Но мы надеемся объяснить свою
мысль в продолжении статьи, главная цель которой и состоит в том, чтобы высказать несколько замечаний и выводов, на которые, по нашему мнению, необходимо наводит содержание
романа Гончарова.
К таким странностям хотели мы отнести, например, и
мысль о том, что главная причина расстройства помещичьих имений наших заключается в отсутствии майората («Земледельческая газета»); и уверение, будто главный недостаток
романа «Тысяча душ» заключается в том, что герой
романа воспитывался в Московском, а не в другом университете («Русский вестник»); и опасения, что в скором времени, когда нравы наши исправятся, сатире нечего будет обличать («Библиотека для чтения»); и статейку о судопроизводстве, уверявшую, что такое-то воззрение неправильно, потому что в «Своде законов» его не находится («Библиотека для чтения»), и пр. и пр.
Он обращал ее внимание на разные тонкости и подчеркивал счастливые выражения и глубокие
мысли, но она видела только жизнь, жизнь, жизнь и самое себя, как будто была действующим лицом
романа; у нее поднимало дух, и она сама, тоже хохоча и всплескивая руками, думала о том, что так жить нельзя, что нет надобности жить дурно, если можно жить прекрасно; она вспоминала свои слова и
мысли за обедом и гордилась ими, и когда в воображении вдруг вырастал Пименов, то ей было весело и хотелось, чтобы он полюбил ее.
Владимир. Прекрасные советы! (Ходит взад и вперед. С сухим смехом) В каком
романе… у какой героини вы переняли такие мудрые увещания… вы желали бы во мне найти Вертера!.. Прелестная
мысль… кто б мог ожидать?..
Из всех лиц
романа язык только одного Юрия иногда отзывается новыми выражениями и
мыслями.
— Нет; как я вышла замуж, матушка сняла с меня всякое запрещение; мне самой в
мысли не приходило читать… как вы это сказали?.. ну, словом, читать
романы.
В основе
романа лежит серьезная и глубокая
мысль, которую мы не хотели понять и оценить по человеческой гордости и тщеславию; а может быть, тогда еще рано было оценить ее.
Очевидно, чтение исторических
романов Вальтера Скотта внушило автору
мысль написать русский исторический
роман; очевидно, что он заимствовал форму и даже приемы знаменитого шотландца; но этим ограничилась вся подражательность Загоскина.
Еще до окончания комедии «Благородный театр», овладела Загоскиным
мысль: написать русский исторический
роман.
В рецензиях журнальных не было сказано ничего определенного: слышалась только
мысль, что автор не глубоко, а поверхностно черпал из любопытного времени своего
романа.
В рассказах о нечистоте местных нравов много неправды, он презирал их и знал, что такие рассказы в большинстве сочиняются людьми, которые сами бы охотно грешили, если б умели; но когда дама села за соседний стол в трех шагах от него, ему вспомнились эти рассказы о легких победах, о поездках в горы, и соблазнительная
мысль о скорой, мимолетной связи, о
романе с неизвестною женщиной, которой не знаешь по имени и фамилии, вдруг овладела им.
Но отчасти подобное уже не раз допускалось в искусстве: Виктор Гюго, например, в своем шедевре «Последний день приговоренного к смертной казни» [«Последний день приговоренного к смертной казни» —
роман В. Гюго (1829), особенно близкий Достоевскому, самому пережившему мучительные часы и минуты ожидания казни, и по гуманистическому содержанию (протест против смертной казни), и по методу изображения предсмертных
мыслей и чувств героя, лихорадочно сменяющихся в его сознании и обращенных патетически к современникам и потомкам.
При всем том, нам кажется (по крайней мере казалось при чтении
романа), что самое положение Лаврецкого, самая коллизия, избранная г. Тургеневым и столь знакомая русской жизни, должны служить сильною пропагандою и наводить каждого читателя на ряд
мыслей о значении целого огромного отдела понятий, заправляющих нашей жизнью.
Я ведь имел в виду вообще современную нашу литературу и если проверил свою
мысль несколькими беглыми замечаниями о его
романе, так это потому, что он мне попался под руку.
Из всех униженных и оскорбленных в
романе — он унижен и оскорблен едва ли не более всех; представить, как в его душе отражались эти оскорбления, что он выстрадал, смотря на погибающую любовь свою, с какими
мыслями и чувствами принимался он помогать мальчишке-обольстителю своей невесты, какие бесконечные вариации любви, ревности, гордости, сострадания, отвращения, ненависти разыгрывались в его сердце, что чувствовал он, когда видел приближение разрыва между своей невестой и ее любовником, — представить все это в живом подлинном рассказе самого оскорбленного человека, — эта задача смелая, требующая огромного таланта для ее удовлетворительного исполнения.