Неточные совпадения
Замечу кстати: все
поэты —
Любви мечтательной друзья.
Бывало, милые предметы
Мне снились, и душа моя
Их образ тайный сохранила;
Их после
муза оживила:
Так я, беспечен, воспевал
И деву гор, мой идеал,
И пленниц берегов Салгира.
Теперь от вас, мои друзья,
Вопрос нередко слышу я:
«О ком твоя вздыхает лира?
Кому, в толпе ревнивых дев,
Ты посвятил ее напев?
А может быть и то:
поэтаОбыкновенный ждал удел.
Прошли бы юношества лета:
В нем пыл души бы охладел.
Во многом он бы изменился,
Расстался б с
музами, женился,
В деревне, счастлив и рогат,
Носил бы стеганый халат;
Узнал бы жизнь на самом деле,
Подагру б в сорок лет имел,
Пил, ел, скучал, толстел, хирел.
И наконец в своей постеле
Скончался б посреди детей,
Плаксивых баб и лекарей.
Ах, он любил, как в наши лета
Уже не любят; как одна
Безумная душа
поэтаЕще любить осуждена:
Всегда, везде одно мечтанье,
Одно привычное желанье,
Одна привычная печаль.
Ни охлаждающая даль,
Ни долгие лета разлуки,
Ни
музам данные часы,
Ни чужеземные красы,
Ни шум веселий, ни науки
Души не изменили в нем,
Согретой девственным огнем.
Тебе — но голос
музы темной
Коснется ль уха твоего?
Поймешь ли ты душою скромной
Стремленье сердца моего?
Иль посвящение
поэта,
Как некогда его любовь,
Перед тобою без ответа
Пройдет, не признанное вновь?
И поэзия изменила свою священную красоту. Ваши
музы, любезные
поэты [В. Г. Бенедиктов и А. Н. Майков — примеч. Гончарова.], законные дочери парнасских камен, не подали бы вам услужливой лиры, не указали бы на тот поэтический образ, который кидается в глаза новейшему путешественнику. И какой это образ! Не блистающий красотою, не с атрибутами силы, не с искрой демонского огня в глазах, не с мечом, не в короне, а просто в черном фраке, в круглой шляпе, в белом жилете, с зонтиком в руках.
К тому же маркиза была
поэт: ее любила погребальная
муза.
Недаром Некрасов называл «блаженным» удел незлобивого
поэта, но и недаром он предпочел остаться верным"
музе мести и печали".
Суслов. Ничуть не странно, ибо мне известно, что именно вы —
муза этого
поэта.
Одни исполненные томности черные глаза ее напоминали еще об этом давно прошедшем времени и дозволяли иногда молодым
поэтам в миленьких французских стишках, по большой части выкраденных из конфектной лавки Молинари, сравнивать ее по уму с одною из
муз, а по красоте — со всеми тремя грациями.
Не знаю почему, но в этот период моей жизни моя
муза упорно безмолствовала; зато мой друг Алексей Федорович кипел разными эпическими затеями и начинаниями и походил в этом отношении на всех
поэтов, выше всего ставящих последнее неоконченное творение.
— Вчерашний день, Виктор Павлыч, я имел удовольствие слышать о вас чрезвычайно лестные отзывы; но предварительно считаю нужным сообщить вам нечто о самом себе; я немного
поэт,
поэт в душе.
Поэт, так сказать, по призванию. Не служа уже лет пять и живя в деревенской свободе, — я беседую с
музами. Все это вам потому сообщаю, что и вы, как я слышал, тоже
поэт, и
поэт в душе.
Но, несмотря на это, мы взойдем:
Вы знаете, для
музы и
поэта,
Как для хромого беса, каждый дом
Имеет вход особый; ни секрета,
Ни запрещенья нет для нас ни в чем…
У столика, в одном углу светлицы,
Сидели две… девицы — не девицы…
Красавицы… названье тут как раз!..
Чем выгодней, узнать прошу я вас
От наших дам, в деревне и столице
Красавицею быть или девицей?
Поэт (с восторгом)
Неподражаемые звуки!..
Когда бы с
Музою моей
Я был немного поумней,
Клянусь, пера бы не взял в руки!