Неточные совпадения
— Ну, вот вам еще доказательство, что она бледна, — продолжала приятная дама, — я
помню, как теперь, что я сижу возле Манилова и говорю ему: «Посмотрите, какая она бледная!» Право, нужно быть до такой степени бестолковыми, как наши
мужчины, чтобы восхищаться ею. А наш-то прелестник… Ах, как он мне показался противным! Вы не можете себе представить, Анна Григорьевна, до какой степени он мне показался противным.
— Боюсь — влопается она в какую-нибудь висельную историю. Познакомилась с этим, Иноковым, когда он лежал у нас больной, раненый.
Мужчина — ничего, интересный, немножко — топор. Потом тут оказался еще один, —
помнишь парня, который геройствовал, когда Туробоева хоронили? Рыбаков…
Они знали, на какое употребление уходят у него деньги, но на это они смотрели снисходительно,
помня нестрогие нравы повес своего времени и находя это в
мужчине естественным. Только они, как нравственные женщины, затыкали уши, когда он захочет похвастаться перед ними своими шалостями или когда кто другой вздумает довести до их сведения о каком-нибудь его сумасбродстве.
— А то у меня был один учитель. Он какую-то арифметику учил, я не
помню, какую. Он меня все время заставлял думать, что будто бы я
мужчина, а он женщина, и чтобы я его… насильно… И какой дурак! Представьте себе, девушки, он все время кричал: «Я твоя! Я вся твоя! Возьми меня! Возьми меня!»
«Но ведь я
мужчина! Ведь я господин своему слову. Ведь то, что толкнуло меня на этот поступок, было прекрасно, благородно и возвышенно. Я отлично
помню восторг, который охватил меня, когда моя мысль перешла в дело! Это было чистое, огромное чувство. Или это просто была блажь ума, подхлестнутого алкоголем, следствие бессонной ночи, курения и длинных отвлеченных разговоров?»
— А ты помалкивай, огарок, — добродушно огрызнулся старик. — Как от дворника-то улепетывал,
помнишь? Я думал, и не догнать мне тебя. Серьезный
мужчина — этот дворник.
Прейн из
мужчин его круга не дурной человек и сумеет обставить тебя совершенно независимо; только нужно
помнить одно, что в твоем новом положении будет граница, через которую никогда не следует переступать, — именно: не нужно… как бы это сказать… не нужно вставать на одну доску с продажными женщинами.
Отец Людмилы, красивый
мужчина лет сорока, был кудряв, усат и как-то особенно победно шевелил густыми бровями. Он был странно молчалив, — я не
помню ни одного слова, сказанного им. Лаская детей, он мычал, как немой, и даже жену бил молча.
— Как вы злопамятны, не стыдно ли? Да и этот болтун все рассказал, экой
мужчина! Ну, слава богу, слава богу, что я солгал; прошу забыть; кто старое
помянет, тому глаз вон, хоть бы он был так удивительно хорош, как вот этот. — Он указал пальцем.
Когда женщина первая делает признание в любви,
мужчина попадает в крайне неловкое положение. Я
помню, что поцеловал ее в лоб, что потом это горячее заплаканное лицо прижалось к моему лицу, что… Прежние романисты ставили на этом пункте целую страницу точек, а я ограничусь тремя.
— Разве тут думают, несчастный?.. Ах, мерзавец, мерзавец…
Помнишь, я говорил тебе о роковой пропорции между количеством
мужчин и женщин в Петербурге: перед тобой жертва этой пропорции. По логике вещей, конечно, мне следует жениться… Но что из этого может произойти? Одно сплошное несчастие. Сейчас несчастие временное, а тогда несчастие на всю жизнь… Я возненавижу себя и ее. Все будет отравлено…
Помните, еще мы удивлялись, как это девушка шестидесяти трех лет рискует оставаться наедине с
мужчиной, у которого косая сажень в плечах.
— Ты думаешь — муж! — так этого достаточно для женщины? Муж может очень не нравиться, если даже любишь его. И потом — он ведь тоже никогда не стесняется изменить жене, только бы нашёлся подходящий сюжет… И женщине тоже скучно всю жизнь
помнить одно — муж, муж, муж! Пошалить с другим
мужчиной — забавно: узнаёшь, какие
мужчины бывают и какая между ними разница. Ведь и квас разный: просто квас, баварский квас, можжевеловый, клюковный… И это даже глупо всегда пить просто квас…
— Ну да, разумеется, помешанная: думала всю жизнь сама собой просуществовать, а судьба-то и пристукнула: «Врешь!..
Помни, что ты женщина! А негодяи-мужчины давным-давно и всюду отняли у вас эту возможность!..»
На первом месте, подле хозяина, сел тесть его, князь Борис Алексеевич Лыков, семидесяти-летний боярин; прочие гости, наблюдая старшинство рода, и тем
поминая счастливые времена местничества, сели —
мужчины по одной стороне, женщины по другой; — на конце заняли свои привычные места: барская барыня, в старинном шушуне и кичке; карлица, тридцати-летняя малютка, чопорная и сморщенная, и пленный швед, в синем поношенном мундире.
«Супруга моя, — воскликнул он, — и какие с нею пожаловали дамы, пускай домой поедут, а мы, господа
мужчины,
помянем скромной трапезой тень усопшея рабы твоея!» Предложение г. Ратча было принято с искренним сочувствием; «почтенное» священство как-то внушительно переглянулось между собой, а офицер путей сообщения потрепал Ивана Демьяныча по плечу и назвал его патриотом и душою общества.
— Бывает Варенька, потом изредка заезжает Банарцева…
помнишь её? Людмила Васильевна… она тоже плохо живёт со своим супругом… но она умеет не обижать себя. У мужа много бывало
мужчин, но интересных — ни одного! Положительно, не с кем словом перекинуться… хозяйство, охота, земские дрязги, сплетни — вот и всё, о чём они говорят…
Помню я также скорбь его и уныние, когда вдруг распространилось известие, что фрейлейн Фридерике (так ее звали) выходит замуж за герра Книфтуса, владельца богатой мясной лавки, очень красивого и даже образованного
мужчину, и выходит не из одного повиновения родительской воле, но и по любви.
Наши
мужчины, которым возможно было, смотреть бегали, а старики, которые
помнили, как за жестокого графа наказывали, говорили, что это сорок и три кнута мало, потому что Аркаша был из простых, а тем за графа так сто и один кнут дали.
Помню только, что
мужчины принесли из лесу какое-то тело, одетое в порванное, окровавленное платье…
— Нет-с, нет-с; я слуга ваш покорный, чтоб я стал на это полагаться. Знаю я-с, как там в Петербурге на это смотрят. Гм!.. Покорно вас благодарю!.. Нет; там нашему брату
мужчине пощады не ждать: там этот женский вопрос и все эти разные служебные якобинцы и разные пунцовые филантропы… Куда там с ними
мужчине!.. Они сейчас все повернут в интересах женского вопроса и… мое почтение, мужа
поминай как звали.
— А за тебя нет? — Она опять подошла к кровати и стала у ног. —
Помни, Вася, — заговорила она с дрожью нахлынувших сдержанных рыданий, —
помни… Ты уж предал меня… Бог тебя знает, изменил ты мне или нет; но душа твоя, вот эта самая душа, про которую жалуешься, что я не могу ее понять…
Помни и то, что я тебе сказала в прошлом году там, у нас, у памятника, на обрыве, когда решилась пойти с тобой… Забыл небось?.. Всегда так, всегда так бывает!
Мужчина разве может любить, как мы любим?!
Мы не видались более двадцати лет. Я его
помнил еще молодым мировым судьею (после его студенческих передряг в крепости) и видел перед собою очень утомленного, болезненного
мужчину неопределенных лет, сохранившего все тот же теноровый студенческий голос.
Жили в Казани и шумно и привольно, но по части высшей „интеллигенции“ было скудно. Даже в Нижнем нашлось несколько писателей за мои гимназические годы; а в тогдашнем казанском обществе я не
помню ни одного интересного
мужчины с литературным именем или с репутацией особенного ума, начитанности. Профессора в тамошнем свете появлялись очень редко, и едва ли не одного только И.К.Бабста встречал я в светских домах до перехода его в Москву.
Голова у ней все сильнее разбаливалась, но она продолжала принимать гостей, перешла из будуара в гостиную и села на диван, говорила очень мало, всем улыбалась. Перед ней мелькали женские и мужские лица, некоторые
мужчины подходили к руке, приехал и старичок губернатор, и до шести часов в гостиной гудел разговор, кажется, подавали чай. Чувствовалось большое возбуждение… Незадолго до обеда явился Александр Ильич, тоже в мундире… Она
помнит, как в тумане, что он ее поцеловал, пожал руку и сказал...
Она
помнит, что в ее спальне появилась Агафониха и начала с помощью
мужчин одевать ее.
— Помогите, родные мои, помогите! Спросите эту русалку, чего она хочет? Уф! она меня замучила, защекотала, защипала. Батюшки мои! да, видно, в здешнем краю нет вовсе
мужчин. Пошлите хоть за Верденом, которого она то и дело
поминает: малой дюжий, ражий, не мне чета!
«
Помни, что дозволение свободно обращаться с собой порождает пренебрежение; берегись этого. Приучайся к естественной вежливости, избегая людей, любящих блистать остроумием, по большей части это люди извращенных нравов. Будь сурова с
мужчинами и говори с ними немного, а когда они станут с тобой заговаривать, отвечай на похвалы их скромным молчанием… Когда будешь в придворных собраниях и если случится, что тебя обступят старики, показывай вид, что хочешь поцеловать у них руку, но своей не давай».
— Да то, что женщина, которая ихнего брата полюбит, ни в грош ими не ставится; им надо, чтобы играли с ними в любовь, а ежели какая из нашей сестры по глупости да всерьез к ним привяжется, пиши аминь всему делу…
Мужчина такой помыкать начнет, да потом и бросит, как ненужную тряпку…
Помни это и люби только самое себя… Чай, если бы он, такой красивый да статный, не светлейшим бы был, а служил бы у нас в кондитерской, ведь не влюбилась бы в него?..