Вся Москва от мала до велика ревностно гордилась своими достопримечательными людьми: знаменитыми кулачными бойцами, огромными, как горы, протодиаконами, которые заставляли страшными голосами своими дрожать все стекла и люстры Успенского собора, а женщин падать в обмороки, знаменитых клоунов, братьев Дуровых, антрепренера оперетки и скандалиста Лентовского, репортера и силача Гиляровского (дядю Гиляя),
московского генерал-губернатора, князя Долгорукова, чьей вотчиной и удельным княжеством почти считала себя самостоятельная первопрестольная столица, Сергея Шмелева, устроителя народных гуляний, ледяных гор и фейерверков, и так без конца, удивительных пловцов, голубиных любителей, сверхъестественных обжор, прославленных юродивых и прорицателей будущего, чудодейственных, всегда пьяных подпольных адвокатов, свои несравненные театры и цирки и только под конец спортсменов.
Юлия Матвеевна, подписав эти бумаги, успокоилась и затем начала тревожиться, чтобы свадьба была отпразднована как следует, то есть чтобы у жениха и невесты были посаженые отцы и матери, а также и шафера; но где ж было взять их в деревенской глуши, тем более, что жених, оставшийся весьма недовольным, что его невесту награждают приданым и что затевают торжественность, просил об одном, чтобы свадьба скорее была совершена, потому что
московский генерал-губернатор, у которого он последнее время зачислился чиновником особых поручений, требовал будто бы непременно его приезда в Москву.
Неточные совпадения
Князь Д. В. Голицын, тогдашний
генерал-губернатор, человек слабый, но благородный, образованный и очень уважаемый, увлек
московское общество, и как-то все уладилось по-домашнему, то есть без особенного вмешательства правительства.
Следственная комиссия, составленная
генерал-губернатором, не понравилась государю; он назначил новую под председательством князя Сергея Михайловича Голицына. В этой комиссии членами были:
московский комендант Стааль, другой князь Голицын, жандармский полковник Шубинский и прежний аудитор Оранский.
Лекции эти продолжались целую неделю. Студенты должны были приготовляться на все темы своего курса, декан вынимал билет и имя. Уваров созвал всю
московскую знать. Архимандриты и сенаторы,
генерал-губернатор и Ив. Ив. Дмитриев — все были налицо.
Наконец в газетах появился известный рескрипт
генерал-губернатору Западного края. Полковник Гуслицын прислал Пустотелову номер «
Московских ведомостей», в котором был напечатан рескрипт, так что, по-настоящему, не оставалось и места для каких бы то ни было сомнений.
Но так как он служит в канцелярии
московского главнокомандующего (так назывался нынешний
генерал-губернатор), то это открывает ему доступ в семейные дома.
Правой рукой его в служебных делах был начальник секретного отделения канцелярии
генерал-губернатора П. М. Хотинский — вечная
московская «притча во языцех». Через него можно было умелому и денежному человеку сделать все.
Люднее стало в клубе, особенно в картежных комнатах, так как единственно Английский клуб пользовался правом допускать у себя азартные игры, тогда строго запрещенные в других
московских клубах, где игра шла тайно. В Английский клуб, где почетным старшиной был
генерал-губернатор, а обер-полицмейстер — постоянным членом, полиция не смела и нос показать.
Князь Юсупов (во главе всех, про которых Грибоедов в «Горе от ума» сказал: «Что за тузы в Москве живут и умирают»), видя на бале у
московского военного
генерал-губернатора князя Голицына неизвестное ему лицо, танцующее с его дочерью (он знал, хоть по фамилии, всю
московскую публику), спрашивает Зубкова: кто этот молодой человек? Зубков называет меня и говорит, что я — Надворный Судья.
В последний раз, в 1825 году, я в Москве справлял майские свои дни; тут были кой-кто из лицейских и вся magistrature renforcée, [Крепнущее судейство (франц.).] как называл князь Голицын,
генерал-губернатор московский.
Ценз у Н.П. Ланина для редактора был весьма желательный для правительства:
московский купец первой гильдии, фабрикант поддельного русского шампанского да еще рекомендованный
генерал-губернатором как благонадежный обыватель.
Дамы, обозначенные мизерным камер-юнкером под буквами Н., Р. и Ч., которых Тулузов, равно как и супругу свою, прикрываясь полицией, застал среди их невинных развлечений, подняли против него целый поход и стали частью сами, а частью через родных своих и знакомых доводить до сведения
генерал-губернатора, что нельзя же дозволять разным полудиким мужьям и полупьяным полицейским чиновникам являться на совершенно неполитические сборища и только что не палками разгонять общество, принадлежавшее к лучшему
московскому кругу.
Не помню, кем именно был затеян в это время спектакль, который надобно было дать в подмосковном селе Рожествене в день рождения
московского военного
генерал-губернатора князя Димитрия Владимировича Голицына.
Кстати: надобно предварительно сказать, что в Москве, через год после моего отъезда, из театральной конторы, находившейся под непосредственным управлением
московского военного
генерал-губернатора, образовалась отдельная дирекция.
Зала была полна посетителей и посетительниц из лучшего
московского круга, в том числе находился и
московский военный
генерал-губернатор, кн.
В том же 1822 году, мая 18, Загоскин поступил к
московскому военному
генерал-губернатору в число чиновников особых поручений, с исправлением должности экспедитора по театральному отделению. Для объяснения такого, странного теперь, назначения, надобно сказать, что тогда в Москве не было дирекции театра, а находилась контора, состоявшая под непосредственным заведыванием
генерал-губернатора, князя Д. В. Голицына, который ценил Загоскина как литератора и очень любил его как человека.
Когда Тютчев, двадцати лет, окончил курс, вышел из училища, то, наведя справки, о своих отце и матери, узнал, что они давно умерли. Он поступил на службу сперва в Петербург, затем был переведен в Москву, где состоял при
московском главнокомандующем, как называли тогда
генерал-губернаторов, получал очень маленькое жалованье и жил тихо и скромно, не подозревая, что имя его попадет в историю, рядом с именем «людоедки».
Вечером того же числа открылись еще большие затруднения. В Москву приехал Мантейфель, адъютант графа Милорадовича, присланный из Петербурга с частным письмом от графа к
московскому военному
генерал-губернатору до рассылки еще сенатского указа.
При таком неожиданном известии
генерал-губернатор счел необходимым узнать сперва мнение обер-прокурора общего собрания
московских департаментов сената, князя Павла Павловича Гагарина, которого должность была тогда облечена особыми полномочиями.
Когда Филерат опомнился от первого испуга, ему показалось странным, что его так долго оставляет в неведении
московский военный
генерал-губернатор, долженствовавший, по его мнению, знать всю важность открывающихся обстоятельств.
Он не сомневался, что существование манифеста, по крайней мере, известно князю Дмитрию Владимировичу Голицыну, которому, в качестве
московского военного
генерал-губернатора, надписью на конверте поручалось вскрыть его в свое время, но не решился объясниться с князем по этому предмету, не имев на то полномочий.