Неточные совпадения
— Нет,
побудьте, пожалуйста. Мне нужно сказать вам… нет, вам, — обратилась она к Алексею Александровичу, и румянец покрыл ей шею и лоб. — Я не хочу и не
могу иметь от вас ничего
скрытого, — сказала она.
Самгин вспомнил, что с месяц тому назад он читал в пошлом «Московском листке» скандальную заметку о студенте с фамилией,
скрытой под буквой Т. Студент обвинял горничную дома свиданий в краже у него денег, но свидетели обвиняемой показали, что она всю эту ночь до утра играла роль не горничной, а клиентки дома,
была занята с другим гостем и потому — истец ошибается, он даже не
мог видеть ее. Заметка
была озаглавлена: «Ошибка ученого».
Она понимала, что если она до сих пор
могла укрываться от зоркого взгляда Штольца и вести удачно войну, то этим обязана
была вовсе не своей силе, как в борьбе с Обломовым, а только упорному молчанию Штольца, его
скрытому поведению. Но в открытом поле перевес
был не на ее стороне, и потому вопросом: «как я
могу знать?» она хотела только выиграть вершок пространства и минуту времени, чтоб неприятель яснее обнаружил свой замысел.
Может быть, сегодня утром мелькнул последний розовый ее луч, а там она
будет уже — не блистать ярко, а согревать невидимо жизнь; жизнь поглотит ее, и она
будет ее сильною, конечно, но
скрытою пружиной. И отныне проявления ее
будут так просты, обыкновенны.
Нравы в чиновничьей среде того времени
были простые. Судейские с величайшим любопытством расспрашивали нас о подробностях этой сцены и хохотали. Не
могу вспомнить, чтобы кто-нибудь считал при этом себя или Крыжановского профессионально оскорбленным. Мы тоже смеялись. Юность недостаточно чутка к
скрытым драмам; однажды мы даже сочинили общими усилиями юмористическое стихотворение и подали его Крыжановскому в виде деловой бумаги. Начиналось оно словами...
Бил я и на то, что какая-нибудь
скрытая связишка у бабы
была; однако и семьяне, и весь мир удостоверили, что баба во всех отношениях вела себя примерно; бил и на то, что,
быть может, ревность бабу мучила, — и это оказалось неосновательным.
— Проснись, бредишь, — сказал Смурый, медленно прикрывая глаза, а помолчав, забормотал: — Конечно, где-нибудь
есть… что-нибудь
скрытое. Не
быть его — не
может… Не таковы мои годы, да и характер мой тож… Ну, а однако ж…
Как бы перед тобою ни выболтался мужик, всегда чувствуется, что в нем осталось еще что-то, но этот остаток — только для себя, и,
может быть, именно в этом несказанном,
скрытом — самое главное.
Как я заметил, он не переставал интересоваться моим
скрытым возбуждением, направленным на предметы воображения. Я
был для него словно разновидность тюльпана, наделенная ароматом, и если такое сравнение
может показаться тщеславным, оно все же верно по существу.
Может быть, я испытывал предубеждение против Синицына, но в нем все
было как-то не так, как в других: чувствовалась какая-то
скрытая фальшь, та хитрость, которая не наносит удара прямо, а бьет из-за угла.
Может быть, если б кто захотел, если б уж кому, например, вот так непременно захотелось обратить в ветошку господина Голядкина, то и обратил бы, обратил бы без сопротивления и безнаказанно (господин Голядкин сам в иной раз это чувствовал), и вышла бы ветошка, а не Голядкин, — так, подлая, грязная бы вышла ветошка, но ветошка-то эта
была бы не простая, ветошка эта
была бы с амбицией, ветошка-то эта
была бы с одушевлением и чувствами, хотя бы и с безответной амбицией и с безответными чувствами и — далеко в грязных складках этой ветошки
скрытыми, но все-таки с чувствами…
Гораздо больше, чем войной, мы занимались своими семейными — полковыми, батальонными и ротными — делами. В нашей роте все
было тихо и спокойно; у стрелков дела шли хуже и хуже. Венцель не унимался;
скрытое негодование росло, и после одного случая, которого и теперь, через пять лет, я не
могу вспомнить без тяжелого волнения, дошло до настоящей ненависти.
Об этом
скрытом цейхгаузе не знали ни отец, ни мать, и это
было совершенно необходимо, потому что иначе кинжал у меня, конечно,
был бы отобран, а тогда Селиван
мог помешать мне спать спокойно, потому что я все-таки его ужасно боялся.
И в лице его Щавинский узнавал все ту же
скрытую насмешку, ту же упорную, глубокую, неугасимую ненависть, особую,
быть может, никогда не постижимую для европейца, ненависть мудрого, очеловеченного, культурного, вежливого зверя к существу другой породы.
Наталья Гавриловна засмеялась и стала расспрашивать Ивана Иваныча об его домашних делах. Ее присутствие доставляло мне удовольствие, какого я уже давно не испытывал, и я боялся смотреть на нее, чтобы мой взгляд как-нибудь не выдал моего
скрытого чувства. Наши отношения
были таковы, что это чувство
могло бы показаться неожиданным и смешным. Жена говорила с Иваном Иванычем и смеялась, нисколько не смущаясь тем, что она у меня и что я не смеюсь.
Не спорим, впрочем, не спорим:
может быть, если б кто захотел, если б уж кому, например, вот так непременно захотелось обратить в ветошку господина Голядкина, то и обратил бы, обратил бы без сопротивления и безнаказанно (господин Голядкин сам в иной раз это чувствовал), и вышла бы ветошка, а не Голядкин, — так, подлая, грязная бы вышла ветошка, но ветошка-то эта
была бы не простая, ветошка эта
была бы с амбицией,
была бы с одушевлением и чувствами, хотя бы и с безответной амбицией и с безответными чувствами и далеко в грязных складках этой ветошки
скрытыми, но все-таки с чувствами».
Соответственно такому пониманию язычества, роль иудейства определяется Шеллингом преимущественно отрицательными чертами, как не-язычество, «gehemmtes Heidenthum» [Застенчивое («стеснительное») язычество (нем.).]. «Иудейство никогда не
было собственно чем-нибудь позитивным, оно
может быть определено или как подавленное язычество, или же как
скрытое христианство, и именно это промежуточное положение (diese Mitte)
было для него гибельным.
Одна старушка (Гурьевна) вчера говорила, что у меня не катар, а
скрытый геморрой. Очень
может быть!
Смысл любви
может быть лишь личным, он не
может быть социальным, и он остается
скрытым для общества.
Шумно ужинали, смеялись.
Пили пиво и коньяк. Воронько молчаливо сидел, — прямой, с серьезными, глядящими в себя глазами, с нависшим на очки крутым лбом. Такая обычная, седенькая, слегка растрепанная бородка… Сколько сотен,
может быть, тысяч жизней на его совести! А все так просто, по-товарищески, разговаривают с ним, и он смотрит так спокойно… Катя искала в этих глазах за очками
скрытой, сладострастной жестокости, — не
было. Не
было и «великой тайной грусти».
Были до сих пор для Кати расхлябанные, опустившиеся люди, в которых свобода развязала притаившийся в душе страх за свою шкуру,
были «взбунтовавшиеся рабы» с психологией дикарей: «до нашей саратовской деревни им, все одно, не дойти!» А,
может быть, —
может быть, это не все?
Может быть, не только это? И что-то еще во всем этом
было, — непознаваемое, глубоко
скрытое, — великое безумие, которым творится история и пролагаются новые пути в ней?
Но влияние
может быть и
скрытое. Тургенев незадолго до смерти писал (кажется, П.И.Вейнбергу), что он никогда не любил Бальзака и почти совсем не читал его. А ведь это не помешало ему
быть реальным писателем, действовать в области того романа, которому Бальзак еще с 30-х годов дал такое развитие.
Никто скорее и лучше ее не
мог достать сладкого лагерного кусочка; не
было для нее ни запрещенного, ни далекого, ни
скрытого.
Мир
может быть принят и исторический прогресс с его неисчислимыми страданиями оправдан, если
есть божественный Смысл,
скрытый от «Эвклидова ума», если
есть Искупитель, если жизнь в этом мире
есть искупление и если окончательная мировая гармония достигается в Царстве Божьем, а не в царстве мира сего.
Море протекало у подножия скал, на которых возвышалась великолепная вилла, где два существа похоронили: одна свое
скрытое горе, другая свои детские годы, а
быть может и будущность, на которую оставалась, впрочем, слабая надежда, так как, казалось, маленькой Коре судьбой определено немного лет жизни.
Аскетика (духовное упражнение)
есть общеобязательный формальный метод всякого религиозного и мистического опыта, хотя духовное содержание,
скрытое за этим формальным методом,
может быть очень разное.
Быть может, пылью сей покрыт Гампден надменный,
Защитник сограждан, тиранства смелый враг;
Иль кровию граждан Кромвель необагренный,
Или Мильтон немой, без славы
скрытый в прах.
Очень
может быть, что теперь проявившееся волнение и
будет подавлено. Но если теперь оно и
будет подавлено, оно не
может заглохнуть, а
будет все более и более развиваться в
скрытом виде и неизбежно рано или поздно проявится с увеличенной силой и произведет еще худшие страдания и преступления.