Неточные совпадения
Конкретный идеализм имеет свое питание в
мистическом опыте и воссоединяет
знание с верой, философию с религией.
Лосский полагает, что всякое восприятие —
мистическое, что всякое
знание заключает в себе бытие вневременное и внепространственное, и этим ослабляет свою позицию, не может сознать и осмыслить нашей болезненной ограниченности.
Но методологический прием Лосского, отграничивающий теорию
знания от всякой онтологии, от всякого содержания интуитивно-мистического
знания, должен импонировать его противникам из лагеря критицизма и позитивизма; эта слабость Лосского может оказаться силой в его борьбе с противниками.
Поэтому неясно, что же дает его теория
знания для
мистического познания иных миров?
Однако в конце он говорит: «Наш
мистический эмпиризм особенно подчеркивает органическое, живое единство мира, а потому на почве нашей теории
знания должна вырасти онтология, близкая по содержанию к онтологии древних или новейших рационалистов».
Лосский хочет построить теорию познания, сделав вид, что он ничего не знает о мире, что эта теория
знания может привести как к материализму, так и к
мистической метафизике.
Мистическая гносеология Шеллинга и Вл. Соловьева имеет те преимущества перед теорией Лосского, что устанавливает качественные различия в
знании и тем считается с болезнью бытия, не впадает в гносеологический оптимизм.
Новая теория восприятия и суждения, новое истолкование механизма познания в духе
мистического эмпиризма представляют старое
знание в новом освещении.
Спрашивается, всякое ли
знание охватывает бытие, преодолевая пространство и время, или только высшее
знание,
знание метафизическое, всякое ли восприятие —
мистическое или только высшее восприятие, восприятие квалифицированное?
Религия есть
знание абсолютного духа о себе чрез посредство конечного духа [Недаром Гегель сочувственно цитирует своего
мистического предшественника в имманентизме Мейстера Эккегарта: «Das Auge, mit dem mich Gott sieht, ist das Auge, mit dem ich ihn sehe, mein Auge und sein Auge ist eins.
Здесь приличествует лишь благоговейное безмолвие пред непостижной, в недрах Абсолютного совершающейся тайной, и нет ничего более безвкусного, как разные рациональные «дедукции» творения, претензии «гнозиса», все равно метафизического или
мистического [В чрезмерном «дедуцировании» творения и, следовательно, в рационализме повинен и Вл. Соловьев, следующим образом рассуждающий об этом: «Если бы абсолютное оставалось только самим собою, исключая свое другое, то это другое было бы его отрицанием, а, следовательно, оно само не было бы абсолютным» (Органические начала цельного
знания.