Неточные совпадения
В «Войне и
мире» не только «
мир» побеждает «войну», но и вообще
реальность «частной» жизни побеждает призрачность жизни «исторической», детская пеленка, запачканная в зеленое и желтое, оказывается существеннее, глубже всех Наполеонов и всех столкновений Запада и Востока.
Целостная истина есть не отражение или соответствие
реальности мира.
Видимый
мир не есть навязанная нам и принуждающая нас
реальность, он обращен к свободе духа.
Когда экзистенциалисты Хайдеггер, Сартр и др. говорят о выброшенности человека (Dasein) в
мир и обреченности человека этому
миру, то они говорят об объективации, которая делает судьбу человека безысходной, выпавшей из глубокой
реальности.
Для этого миросозерцания не существовало России, как самостоятельной
реальности, имеющей свою судьбу и задачу в
мире.
Объективация создает разные
миры, обладающие большей или меньшей степенью
реальности или призрачности.
Важнее же всего сознать, что дух совсем не есть
реальность, сопоставимая с другими
реальностями, например, с
реальностью материи; дух есть
реальность совсем в другом смысле, он есть свобода, а не бытие, качественное изменение мировой данности, творческая энергия, преображающая
мир.
Он начинает с того, что отвергает
мир, не принимает извне, объективно данного ему бытия, как не критической
реальности.
Но и социализм, в большинстве случаев основанный на ложной метафизике, признает
мир объектов первичной
реальностью,
мир же субъекта — вторичный.
Марксистская философия должна быть определена, как философия praxis, акта, действия, но она дорожит
реальностью того материального
мира, над которым работает субъект, человек, она восстает против идеализма, где лишь в мысли происходит победа над необходимостью и властью материального
мира.
Никакие танки и разрушительные бомбардировки не могли убедить меня в глубокой, первичной и последней
реальности происходящего в
мире.
Я делал вид, что нахожусь в этих
реальностях внешнего
мира, истории, общества, хотя сам был в другом месте, в другом времени, в другом плане.
Я в глубине души, в более глубоком слое, чем умственные теории, поверил в первичную
реальность духа и лишь во вторичную, отраженную, символически-знаковую
реальность внешнего, так называемого «объективного»
мира, природного и исторического.
Для меня характерно сильное чувство, что этим принудительно данным
миром не исчерпывается
реальность, что есть иной
мир,
реальность метафизическая, что мы окружены тайной.
Наш
мир, которым для слишком многих исчерпывается
реальность, мне представляется производным.
Этим проникнута его критика отвлеченных начал, его искание целостного знания, в основании знания, в основании философии лежит вера, самое признание
реальности внешнего
мира предполагает веру.
Наш «эмпирический»
мир есть действительный
мир, но больной и испорченный; он воспринимается таким, каков он есть в данном своем дефектном состоянии, а не таким, каким его конструирует субъект; он познается наукой, наука имеет дело с
реальностью, а не с состояниями сознания и элементами мышления, но
реальностью больной.
Именно те, которые переносят веру и мистику исключительно в субъективную действительность человеческого духа, те, которые отрицают мистическую
реальность бытия и пути соединения с ней, отрицают чудесную тайну преосуществления в
мире объективном, в мировой душе, те должны быть признаны рационалистами.
Творцу-поэту, творцу-философу, творцу-мистику, творцу правды общественной, правды, освобождающей жизнь, раскрывается в творческом экстазе
мир последней, сокровенной
реальности.
И душа
мира, и личность, как и всякая
реальность, — продукты рационализации и объективации.
У пустынножителя декадентского есть лишь
мир искусственный, выдуманный, не обладающий
реальностью.
В отвлеченной мистике переживаний нет ни
реальности мира, ни
реальности личности.
Мировому бытию может быть, далее, приписана некоторая, хотя и ущербленная,
реальность, производная от Абсолютного; так стоит дело в системе статического пантеизма Спинозы, а также и динамического пантеизма Гартмана и Древса:
мир возникает, согласно учению последних, вследствие некоторого «скандала» в абсолютном, — появления слепой и бессмысленной воли к бытию, вызвавшей против себя логическую реакцию в недрах абсолютного, причем для ликвидации этого недоразумения потребовался целый мировой процесс.
Суть ли идейные первоначала бытия лишь идеальные схемы, которые по содержанию беднее, суше, однообразнее, нежели они же в «смешении» с материей в
реальностях нашего
мира, или же, напротив, им принадлежит
реальность in sensu eminentissimo [В самом высшем смысле (лат.).], реальнейшая
реальность, realitas realissima?
Софийность
мира имеет для твари различную степень и глубину: в высшем своем аспекте это — Церковь, Богоматерь, Небесный Иерусалим, Новое Небо и Новая Земля; во внешнем, периферическом действии в космосе она есть универсальная связь
мира, одновременно идеальная и реальная, живое единство идеальности и
реальности, мыслимосТи и бытия, которого ищет новейшая спекулятивная философия (Фихте, Шеллинг, Гегель, неокантианство).
Религиозное переживание удостоверяет человека в
реальности иного, божественного
мира не тем, что доказывает его существование или разными доводами убеждает в необходимости последнего, но тем, что приводит его в живую, непосредственную связь с религиозной действительностью, ему ее показывает.
Этим нисколько не отрицается и не умаляется
реальность свободы в ее подлинной области, ибо она всецело принадлежит временному тварному
миру и неразрывно связана с необходимостью, т. е. с ограниченностью твари, ее неабсолютностью.
Итак, в религиозном переживании дано — и в этом есть самое его существо — непосредственное касание
мирам иным, ощущение высшей, божественной
реальности, дано чувство Бога, притом не вообще, in abstracto, но именно для данного человека; человек в себе и чрез себя обретает новый
мир, пред которым трепещет от страха, радости, любви, стыда, покаяния.
Мы нащупали одну из основных черт телесности, как чувственности: ею установляется
реальность мира, сила бытия.
Справедливо, что всякая
реальность, будет ли то чужое «я» или внешний
мир, установляется не рассудочно, но интуитивно, причем интуиция действительности имеет корни в чувстве действенности, т. е. не гносеологические, но праксеологические [Ср. мою «Философию хозяйства», главу о «природе науки».].
Вот почему проблема
реальности внешнего
мира представляет такой тяжелый крест для идеалистической философии, ибо эта
реальность недоказуема мыслительными средствами, она только ощутима чувственностью, и в этом же состоит причина нерасторжимости логического и алогического начал, столь характерной для всего бытия.
Учению о Небесном Человеке, Адаме Кадмоне [Адам Кадмон — «абсолютное, духовное явление человеческой сущности до начала времен как первообраз для духовного и материального
мира, а также для человека (как эмпирической
реальности)» (Мифы народов
мира.
Но вместе с тем Бог есть и Творец
мира, Он живет и действует в
мире, которому в качестве творения Божия принадлежит не модальное или акцидентальное, но вполне реальное, непризрачное бытие, ибо он реален
реальностью своего Творца.
В вечной же основе тварности самого различия между свободой и необходимостью, имеющего полную
реальность для твари, вовсе нет, она трансцендентна свободе-необходимости [Таким образом, получается соотношение, обратное тому, что мы имеем у Канта: у него свобода существует только для ноумена и ее в
мире опыта нет, а всецело царит необходимость; по нашему же пониманию, свобода существует только там, где есть необходимость, т. е. в тварном самосознании, ее нельзя приписать вечности, как нельзя ей приписать и необходимости.].
Символическое искусство не разрывает связи двух
миров, как это делает эстетический идеализм, примиряющийся на одной лишь художественной мечтательности, — оно прозревает эту связь, есть мост от низшей
реальности к высшей, ad realiora.
Мир как творение получает в своей относительности
реальность и самобытность, противостоит Богу не как призрак, иллюзия или майя, как бы лишь закрывающая Абсолютное от самого себя; он получает свою realitas как дар от Ens realissimum [
Реальность, бытие; вещь реальнейшая, Бог (лат.).].
Казалось бы, при таком новом в сравнении с прежним, при таком недионисическом отношении к
миру реальному Ницше должен, был внимательнее вглядеться в Аполлона и спросить себя: раз аполлоновская «светлая кажимость» есть единственная истинная
реальность, то что же такое бог этой
реальности? Не слишком ли было поверхностно прежнее понимание сущности этого бога?
«Понятия «по ту сторону», «истинный
мир» выдуманы, чтобы обесценить единственный (курсив Ницше)
мир, который существует, чтобы не оставить никакой цели, никакого разума, никакой задачи для нашей земной
реальности» (Ессе homo). «Кажущийся
мир есть единственный: истинный
мир только прилган к нему» (Сумерки идолов). В делении
мира на истинный и кажущийся Ницше усматривает глубокую трусость перед жизнью, внушение декаданса, симптом нисходящей жизни.
Человек, человеческая личность есть верховная ценность, а не общности, не коллективные
реальности, принадлежащие
миру объектному, как общество, нация, государство, цивилизация, церковь.
Буржуа имеет непреодолимую тенденцию создавать
мир фиктивный, порабощающий человека, и разлагает
мир подлинных
реальностей.
Он дает ложную перспективу на
мир и на всякую
реальность в
мире, есть потеря способности истинного восприятия
реальностей.
Это универсальное содержание не доступно никаким другим
реальностям природного или исторического
мира, всегда характеризуемым, как часть.
Человек, т. е. индивидуальное и по другой терминологии сингулярное, экзистенциальное человечества, человечество есть лишь ценность всечеловеческого единства в человеческом
мире, качество человеческого братства, которое не есть
реальность, стоящая над человеком.
Труд есть самая большая
реальность человеческой жизни в этом
мире, есть первичная
реальность.
Религиозная вера по смыслу своему обращает греховного человека, растерзанного
миром, к раскрытию
реальности и освобождает от фантазмов, порожденных страхами
мира.
Самая высокая форма страха, страх вечных адских мук, страх религиозный, очень неблагоприятна для познания, для чистого предметного созерцания, для видения соотношения
реальностей в
мире.
В то время как любовь обращена на личность человека, на образ Божий в нем и стремится утвердить ее для вечности, похоть знает лишь себя, она эгоцентрична и не видит никакой
реальности в
мире.
В
мире же подлинных
реальностей вопрос о моногамическом браке и решается совсем иначе.
Но ложно было бы, безбожно и бесчеловечно до последнего Божьего суда разделять человечество на два лагеря, на людей, живущих в Божьем
мире, в бытии и воспринимающих
реальности, и на людей, живущих в
мире фантасмагорическом, в небытии и потерявших способность воспринимать
реальности.
Когда человек стал одержим и допустил власть над собой болезненного самолюбия, честолюбия, зависти, ревности, сладострастия, болезненного эротизма, корыстолюбия, скупости, ненависти и жестокости, то он находится в
мире фантазм, и
реальности не предстают уже ему в соответствии со структурой бытия.