Неточные совпадения
— Только я не знаю, — вступилась княгиня-мать за свое материнское наблюдение за дочерью, — какое же твое прошедшее могло его беспокоить? Что Вронский ухаживал за тобой? Это бывает с каждою
девушкой.
Девушка взяла мешок и собачку, дворецкий и артельщик другие мешки. Вронский взял под руку
мать; но когда они уже выходили из вагона, вдруг несколько человек с испуганными лицами пробежали мимо. Пробежал и начальник станции в своей необыкновенного цвета фуражке. Очевидно, что-то случилось необыкновенное. Народ от поезда бежал назад.
Матери не нравились в Левине и его странные и резкие суждения, и его неловкость в свете, основанная, как она полагала, на гордости, и его, по ее понятиям, дикая какая-то жизнь в деревне, с занятиями скотиной и мужиками; не нравилось очень и то, что он, влюбленный в ее дочь, ездил в дом полтора месяца, чего-то как будто ждал, высматривал, как будто боялся, не велика ли будет честь, если он сделает предложение, и не понимал, что, ездя в дом, где
девушка невеста, надо было объясниться.
Анна непохожа была на светскую даму или на
мать восьмилетнего сына, но скорее походила бы на двадцатилетнюю
девушку по гибкости движений, свежести и установившемуся на ее лице оживлению, выбивавшему то в улыбку, то во взгляд, если бы не серьезное, иногда грустное выражение ее глаз, которое поражало и притягивало к себе Кити.
Какое они имели право говорить и плакать о ней? Некоторые из них, говоря про нас, называли нас сиротами. Точно без них не знали, что детей, у которых нет
матери, называют этим именем! Им, верно, нравилось, что они первые дают нам его, точно так же, как обыкновенно торопятся только что вышедшую замуж
девушку в первый раз назвать madame.
Вожеватов. Да в чем моя близость! Лишний стаканчик шампанского потихоньку от
матери иногда налью, песенку выучу, романы вожу, которые
девушкам читать не дают.
Через несколько дней он снова почувствовал, что Лидия обокрала его. В столовой после ужина
мать, почему-то очень настойчиво, стала расспрашивать Лидию о том, что говорят во флигеле. Сидя у открытого окна в сад, боком к Вере Петровне,
девушка отвечала неохотно и не очень вежливо, но вдруг, круто повернувшись на стуле, она заговорила уже несколько раздраженно...
«Интересно: как она встретится с Макаровым? И — поймет ли, что я уже изведал тайну отношений мужчины и женщины? А если догадается — повысит ли это меня в ее глазах? Дронов говорил, что
девушки и женщины безошибочно по каким-то признакам отличают юношу, потерявшего невинность.
Мать сказала о Макарове: по глазам видно — это юноша развратный.
Мать все чаще начинает свои сухие фразы именем бога, хотя богомольна только из приличия».
Он особенно недоумевал, наблюдая, как заботливо Лидия ухаживает за его
матерью, которая говорила с нею все-таки из милости, докторально, а смотрела не в лицо
девушки, а в лоб или через голову ее.
Оно усилилось после слов
матери, подсказавших ему, что красоту Алины можно понимать как наказание, которое мешает ей жить, гонит почти каждые пять минут к зеркалу и заставляет
девушку смотреть на всех людей как на зеркала.
Около чайного стола Обломов увидал живущую у них престарелую тетку, восьмидесяти лет, беспрерывно ворчавшую на свою девчонку, которая, тряся от старости головой, прислуживала ей, стоя за ее стулом. Там и три пожилые
девушки, дальние родственницы отца его, и немного помешанный деверь его
матери, и помещик семи душ, Чекменев, гостивший у них, и еще какие-то старушки и старички.
— А по-твоему, лучше ночью в саду нашептывать
девушке… — перебила
мать.
У бабушки был свой капитал, выделенный ей из семьи, своя родовая деревенька; она осталась
девушкой, и после смерти отца и
матери Райского, ее племянника и племянницы, поселилась в этом маленьком именьице.
Всего обиднее и грустнее для Татьяны Марковны была таинственность; «тайком от нее
девушка переписывается, может быть, переглядывается с каким-нибудь вертопрахом из окна — и кто же? внучка, дочь ее, ее милое дитя, вверенное ей
матерью: ужас, ужас! Даже руки и ноги холодеют…» — шептала она, не подозревая, что это от нерв, в которые она не верила.
Наконец все кончилось совсем неожиданно: мы пристали раз, уже совсем в темноте, к одной быстро и робко проходившей по бульвару
девушке, очень молоденькой, может быть только лет шестнадцати или еще меньше, очень чисто и скромно одетой, может быть живущей трудом своим и возвращавшейся домой с занятий, к старушке
матери, бедной вдове с детьми; впрочем, нечего впадать в чувствительность.
Отворив дверь из коридора, мать-Шустова ввела Нехлюдова в маленькую комнатку, где перед столом на диванчике сидела невысокая полная
девушка в полосатой ситцевой кофточке и с вьющимися белокурыми волосами, окаймлявшими ее круглое и очень бледное, похожее на
мать, лицо. Против нее сидел, согнувшись вдвое на кресле, в русской, с вышитым воротом рубашке молодой человек с черными усиками и бородкой. Они оба, очевидно, были так увлечены разговором, что оглянулись только тогда, когда Нехлюдов уже вошел в дверь.
Девушка с бараньими глазами — Нехлюдов невольно следил за ней — стояла перед рыдающей
матерью и что-то успокоительно говорила ей.
Уже человеком не первой молодости он заграницей познакомился с Нехлюдовыми, влюбил в себя Наташу,
девушку тоже уже не молодую, и женился на ней почти против желания
матери, которая видела в этом браке mésalliance. [неравный брак.]
Теперь в особенности поведение
матери неприятно действовало на
девушку: зачем вся эта фальшь на каждом шагу, в каждом движении, в каждом взгляде?..
— Положим, в богатом семействе есть сын и дочь, — продолжала она дрогнувшим голосом. — Оба совершеннолетние… Сын встречается с такой
девушкой, которая нравится ему и не нравится родителям; дочь встречается с таким человеком, который нравится ей и которого ненавидят ее родители. У него является ребенок… Как посмотрят на это отец и
мать?
— О нет! — ответила за нее Вера Иосифовна. — Мы приглашали учителей на дом, в гимназии же или в институте, согласитесь, могли быть дурные влияния; пока
девушка растет, она должна находиться под влиянием одной только
матери.
Старцеву представили Екатерину Ивановну, восемнадцатилетнюю
девушку, очень похожую на
мать, такую же худощавую и миловидную. Выражение у нее было еще детское и талия тонкая, нежная; и девственная, уже развитая грудь, красивая, здоровая, говорила о весне, настоящей весне. Потом пили чай с вареньем, с медом, с конфетами и с очень вкусными печеньями, которые таяли во рту. С наступлением вечера, мало-помалу, сходились гости, и к каждому из них Иван Петрович обращал свои смеющиеся глаза и говорил...
По этим родственным отношениям три
девушки не могли поселиться на общей квартире: у одной
мать была неуживчивого характера; у другой
мать была чиновница и не хотела жить вместе с мужичками, у третьей отец был пьяница.
«Однако ж он вовсе не такой дикарь, он вошел и поклонился легко, свободно», — замечается про себя на одной стороне стола. — «Однако ж если она и испорченная
девушка, то, по крайней мере, стыдится пошлостей
матери», замечается на другой стороне стола.
И когда, сообразивши все приметы в театре, решили, что, должно быть,
мать этой
девушки не говорит по — французски, Жюли взяла с собою Сержа переводчиком.
На диване сидели лица знакомые: отец,
мать ученика, подле
матери, на стуле, ученик, а несколько поодаль лицо незнакомое — высокая стройная
девушка, довольно смуглая, с черными волосами — «густые, хорошие волоса», с черными глазами — «глаза хорошие, даже очень хорошие», с южным типом лица — «как будто из Малороссии; пожалуй, скорее даже кавказский тип; ничего, очень красивое лицо, только очень холодное, это уж не по южному; здоровье хорошее: нас, медиков, поубавилось бы, если бы такой был народ!
Девушка, испуганная, спрашивала
мать, все ли кончено;
мать, рыдая, сказала ей, что бог ее скоро позовет.
Добрая, милая
девушка, очень развитая, пошла замуж, желая успокоить свою
мать; года через два она умерла, но подьячий остался жив и из благодарности продолжал заниматься хождением по делам ее сиятельства.
Как-то утром я взошел в комнату моей
матери; молодая горничная убирала ее; она была из новых, то есть из доставшихся моему отцу после Сенатора. Я ее почти совсем не знал. Я сел и взял какую-то книгу. Мне показалось, что
девушка плачет; взглянул на нее — она в самом деле плакала и вдруг в страшном волнении подошла ко мне и бросилась мне в ноги.
— Ах, не говорите!
девушки ведь очень хитры. Может быть, они уж давно друг друга заметили; в театре, в собрании встречались, танцевали, разговаривали друг с другом, а вам и невдомек. Мы,
матери, на этот счет просты. Заглядываем бог знает в какую даль, а что у нас под носом делается, не видим. Оттого иногда…
К сожалению, пьяная
мать оказалась права. Несомненно, что Клавденька у всех на глазах сгорала. Еще когда ей было не больше четырнадцати лет, показались подозрительные припадки кашля, которые с каждым годом усиливались. Наследственность брала свое, и так как помощи ниоткуда ждать было нельзя, то
девушка неминуемо должна была погибнуть.
— Нет, я не хочу быть вороном! — сказала
девушка, изнемогая от усталости. — Мне жалко отнимать цыпленков у бедной
матери!
— Знаешь ли, что я думаю? — прервала
девушка, задумчиво уставив в него свои очи. — Мне все что-то будто на ухо шепчет, что вперед нам не видаться так часто. Недобрые у вас люди:
девушки все глядят так завистливо, а парубки… Я примечаю даже, что
мать моя с недавней поры стала суровее приглядывать за мною. Признаюсь, мне веселее у чужих было.
Иохим полюбил эту
девушку, и она полюбила его, но когда моя
мать по просьбе Иохима пошла к Коляновской просить отдать ему Марью, то властная барыня очень рассердилась, чуть ли не заплакала сама, так как и она и ее две дочери «очень любили Марью», взяли ее из деревни, осыпали всякими благодеяниями и теперь считали, что она неблагодарная…
Девушки посмотрели на
мать и все разом поднялись. Харитон Артемьич понял свою оплошку и только засопел носом, как давешний иноходец. К довершению скандала, он через пять минут заснул.
Из всех
девушек веселилась, главным образом, Харитина, на которую теперь
мать почему-то особенно ворчала и не давала прохода.
У
девушки этой есть
мать, но семейная обстановка на Сахалине далеко не всегда спасает
девушек от гибели.
Она
девушкой пришла сюда с
матерью за отцом-каторжным, который до сих пор еще не отбыл своего срока; теперь она замужем за крестьянином из ссыльных, мрачным стариком, которого я мельком видел, проходя по двору; он был болен чем-то, лежал на дворе под навесом и кряхтел.
Каких ужасов нагляделся и чего только он не вынес, пока его судили, мытарили по тюрьмам и потом три года тащили через Сибирь; на пути его дочь,
девушка, которая пошла добровольно за отцом и
матерью на каторгу, умерла от изнурения, а судно, которое везло его и старуху в Корсаковск, около Мауки потерпело аварию.
Мать будто чувствовала, что эта гордая и белокурая
девушка, которая только что прошла с таким гневно вызывающим видом, пронесла с собой счастье или несчастье всей жизни ее ребенка.
Девушка скорее угадала эти слова, чем расслышала: так тихо вырвался этот стон из уст
матери.
Действительно, жизнь
девушки не очень интересна: в доме властвует самодур и мошенник Пузатов, брат Марьи Антиповны; а когда его нет, так подглядывает за своею дочерью и за молодой женой сына — ворчливая старуха,
мать Пузатова, богомольная, добродушная и готовая за грош продать человека.
Понятно, что бедная
девушка обиделась, но
мать никак не может понять, чем тут обижаться!
Кончается же оппозиция том, что на суровый отказ отца невеста отвечает: «Воля твоя, батюшка», — кланяется и отходит к
матери, а Коршунов велит
девушкам петь свадебную песню…
Но тем не менее сватанье
девушки, заботы
матери о ее выдаче, разговоры о женихах — все это может навести ужас на человека, который задумается над комедией…
Слышала тоже, что Нина Александровна Иволгина,
мать Гаврилы Ардалионовича, превосходная и в высшей степени уважаемая женщина; что сестра его Варвара Ардалионовна очень замечательная и энергичная
девушка; она много слышала о ней от Птицына.
— Именно, — с достоинством ответил пьяница, — и сегодня же в половине девятого, всего полчаса… нет-с, три четверти уже часа как известил благороднейшую
мать, что имею ей передать одно приключение… значительное. Запиской известил чрез
девушку, с заднего крыльца-с. Приняла.
— Одна она управится с тятенькой, — говорила
девушка потерявшей голову
матери, — баушка Лукерья строгая и все дело уладит.
Таисья кликнула стоявшую за балаганом
мать Енафу, и Аглаида, как сноп, повалилась ей в ноги. Это смирение еще больше взорвало
мать Енафу, и она несколько раз ударила ползавшую у ее ног
девушку.
Тихо, без всякого движения сидела на постели монахиня, устремив полные благоговейных слез глаза на озаренное лампадой распятие, молча смотрели на нее
девушки. Всенощная кончилась, под окном послышались шаги и голос игуменьи, возвращавшейся с
матерью Манефой. Сестра Феоктиста быстро встала, надела свою шапку с покрывалом и, поцеловав обеих девиц, быстро скользнула за двери игуменьиной кельи.